Ну что же.

Он поднес ампулу к носу. Ничего не унюхав, пошел дальше и открыл ее. С еще большей осторожностью, чем отсек для ручной клади, но это не помогло против сильного, захватывающего дух, меняющего все вокруг действия содержимого.

Матс закрыл глаза и с трудом сдержал крик. От злости, грусти, боли, отчаяния и радости одновременно.

Но сбивающий с толка аромат, который волновал его чувства, этот неповторимый запах, который он уловил сразу после взлета, буквально выдернул его из сиденья. Однако в путешествие во времени отправилось не его тело, а душа. На четыре года назад, в Берлин. В спальню квартиры на Савиньиплатц, в которой он был так счастлив. Когда в последний раз чувствовал запах ее духов.

Духов Катарины, своей умершей жены.

— Ты еще помнишь?

Ее голос звучал так, словно легкие были наполнены рисом, который трещал в бронхах при каждом вздохе. Она повертела в руках старый бокал для коктейля, который за годы потерял блеск и стал матовым.

Матс присел на край кровати, погладил жену по руке и грустно улыбнулся.

Конечно, он помнил. Как он мог забыть тот день, когда стащил этот бокал из бара на Хинденбургдамм? Была теплая летняя ночь, седьмое июля, самая важная дата в его жизни; еще важнее, чем день рождения Неле, потому что без седьмого июля она бы не появилась на свет.

— Ты был ужасно неловкий, — засмеялась Катарина. Ее всегда такой заразительный смех напоминал сейчас лишь тень бывших всплесков радости и перешел в приступ кашля.

Та история — как песня Yesterday «Битлз». Слышанная тысячу раз, она все равно не надоедала. В этот момент он отдал бы все за возможность еще тысячу раз услышать от Катарины, как они познакомились: тогда, в баре «Блуберд», где он в образе Хамфри Богарта — в тренче и с сигаретой во рту — сидел за пианино и играл As Time Goes By в наихудшей из возможных интерпретаций.

Перед Катариной и ее подругами, которые насмехались над ним, но не могли оторвать от него взглядов.

— Однако ты дала мне свой номер телефона, — улыбался он, а она, как всегда, его поправляла.

— Я дала тебе чужой номер. — Написала губной помадой на том бокале, который он хранил до сих пор. Домашний номер телефона ее тогдашнего друга.

— Если бы ты не хотела меня больше видеть, то дала бы какой-нибудь придуманный номер, — в тысячный раз повторял он. — А так я в конце концов смог тебя найти.

Конечно, надпись давно исчезла, как и волосы Катарины после химиотерапии. Бокал лишь напоминал о вещах, которых больше не было: надежда, воля к жизни, будущее.

Зато впервые за много лет он был наполнен — сто миллилитров прозрачной, похожей на джин жидкости, которая пахла миндалем.

— Дай мне трубочку, — сказала Катарина и чуть заметно пожала его руку.

— Я не могу, — ответил Матс, который тысячу раз готовил другие фразы, но теперь не смог солгать. — Пожалуйста, что, если…

— Нет, — возразила она слабо, но уверенно. Катарина все подготовила. Связалась со швейцарской организацией, занимающейся эвтаназией. Достала средство. Определила день.

Сегодня.

Какой нелепой была его попытка оттянуть неизбежное. Какие аргументы он мог противопоставить опухоли и невыносимым болям?

— Всего одну зиму, милая. Я хочу тебе кое-что показать. Ты знаешь, как выглядит замерзший мыльный пузырь? Это очень красиво. Самый хрупкий в мире елочный шарик, при минус шестнадцати градусах он за секунды покрывается мерцающими звездами. Тебе очень понравится, Катарина. Давай подождем до зимы, еще полгода, а потом…

— Я не хочу умирать, когда холодно, — возразила она и закрыла глаза.

Он молчал. Растерянный, уставший, печальный. В своем бессилии он остался сидеть на краю кровати, уставившись на бокал, который Катарина сжимала в руке, хотя — как он заметил спустя какое-то время — уже заснула.

Матс подумал, что нужно забрать у нее бокал. Выплеснуть яд, сорвать ее планы. Или хотя бы отложить.

Но даже на это ему не хватало смелости.

— Мне очень жаль, милая, — наконец сказал он и поднялся. Его последние слова, обращенные к жене. Прежде чем он поцеловал ее, вставил в бокал соломинку и покинул дом. Испытывая ярость, боль и усталость после долгой борьбы, в которой он хотел поддерживать Катарину до конца. А на самом деле оставил ее в последние часы. И направился совершить самое гнусное и мерзкое в своей жизни…

— Извините?

Матс открыл глаза.

Запах, перенесший его в прошлое, исчез. Сиденье у окна по-прежнему пустовало, зато в проходе стояла стюардесса, склонясь к нему.

— Вы не могли бы перевести ваш сотовый в беззвучный режим? — спросила она, и Матс лишь сейчас заметил, что его подсознание подавило сигнал вызова.

— Он постоянно звонит, а другие пассажиры хотят спать.

— Где вы были, доктор Крюгер?

Матс пропустил два первых звонка и ответил лишь на третий, когда вернулся наверх в скай-сьют. Он поддался нелогичному, но непреодолимому желанию разговаривать с шантажистом в закрытом помещении, как будто это могло дать ему больше контроля над ситуацией. Поэтому он стоял сейчас в спальной зоне перед кроватью и старался не кричать.

— Я следовал вашим сумасшедшим указаниям.

— Это вы? Или пытаетесь шпионить за мной? — спросил голос.

Матс закрыл глаза.

Нападение. Прищемленные пальцы.

Видимо, они — кто бы они ни были — следили за квартирой Неле и напугали Фели.

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Нет? Ну хорошо, все равно вы ничего не сможете сделать. Что бы ни пытались. Лучше не тратьте время, иначе Неле…

Матс энергично перебил Джонни:

— Как у нее дела?

— Плохо.

— Мерзавец, я хочу поговорить с ней…

— Не получится. У нее схватки.

Господи, пожалуйста…

— Она… ей… ей оказывают помощь?

— Она не одна, если вы это хотите знать. Но тип, который присматривает за ней, не дипломированный акушер. Скорее наоборот, если вы понимаете, о чем я. Он не раздумывая убьет вашу дочь и младенца, если вы не выполните свою задачу, доктор Крюгер.

Матс сглотнул.

— Зачем вы это делаете? Зачем заставляете меня так мучить мою бывшую пациентку?

— Заставляю? Вы не обязаны этого делать, если считаете, что жизни 625 пассажиров и ваша собственная дороже жизни вашей дочери. И младенца, конечно. Думаю, он скоро появится на свет.

Матс нервно схватился за лицо. Он практически чувствовал красные пятна волнения, которые покрывали его щеки и шею.

— Послушайте, почему мы не можем спокойно все обсудить?

— Мне кажется, мы как раз этим и занимаемся.

— Нет. Это какое-то сумасшествие. Реактивировать травму Кайи — это одно. Но вы хотите, чтобы она реализовала свои фантазии о насилии? Захватить самолет не так просто, даже для стюардессы.

Джонни захихикал.

— Предоставьте это мне.

— Но…

— Вы узнаете заблаговременно. Все, что вам нужно делать, — это выполнять указания. Доктор Крюгер, вы уже посмотрели видео из спортзала?

Он тяжело вздохнул.

— Я знаю видеозапись со дня той бойни.

— Вы посмотрели ее до конца? — уточнил Джонни.

— Нет, мне помешала Кайя.

Шантажист обрадовался, что раздражало Матса.

— Фрау Клауссен видела, что идет на канале 13/10?

— Мельком, она…

— Хорошо. Очень хорошо. Она должна посмотреть целиком.

— Какой от этого толк?

Матс подошел к двери спальни и прислонился лбом к металлической фурнитуре, чтобы охладиться.

— Вы это узнаете, когда увидите конец. Поверьте мне.

Шантажист собирался положить трубку, поэтому Матс заторопился: