Из статьи выходило, что мы существа редкой породы. Обычно мы страдаем целым набором расстройств личности, включая нарциссизм – как правило, в сочетании с макиавеллизмом и психопатией, что делает нас гордыми обладательницами всей темной триады. Если, конечно, мы в придачу не страдаем еще и от настоящих, диагностируемых психических заболеваний. При отсутствии таковых мы вполне можем сойти за нормальных членов общества, иногда даже работаем в социальной сфере (медсестры, учителя), не проявляя каких-то явных признаков социальных или психологических проблем. Кто-то из нас в юные годы перенес те или иные травмы – жестокое обращение, пренебрежение, личную трагедию, – а кто-то нет. Выводы были малоутешительны – таких женщин, утверждалось в статье, почти невозможно изобличить, они по природе скрытны и мастерски умеют маскироваться, весьма успешно скрывая свое истинное «я».

Чаще всего женщины, участвовавшие в похищении людей, действовали совместно с кем-то, обычно с мужчинами, – отчасти это работало как индуцированный психоз, а иногда они сами были в каком-то смысле заложницами. В тех редких случаях, когда женщины действовали в одиночку, жертвами почти всегда становились дети, и причины похищения были связаны скорее с любовью, чем с деньгами или сексом.

Известны многочисленные случаи, когда бесплодные женщины убивали матерей и похищали младенцев – либо для удовлетворения своих подавленных материнских инстинктов, либо по приказу мужа или любовника. Однако похищения, связанные с принудительным суррогатным материнством, были исключительно редки; собственно говоря, до печально известного похищения Каннинг исследователи о них почти не упоминали.

Я захлопнула компьютер, не ощущая ни тени радости от того, что могу в один прекрасный день удостоиться чести стать объектом совершенно новой области исследований.

Чипс лежал на спине в темной комнате – глаза закрыты, руки закинуты за голову. Сон неожиданно смягчил его обычно суровые черты – твердо очерченную челюсть, крупный нос, слегка впалые щеки. Я смотрела, как медленно поднимается и опускается его грудь, и чувствовала, как болезненно сжимается моя собственная. Как быстро у меня вошло в привычку видеть его в своей постели, и как я хотела, чтобы он там и оставался! Как отчаянно желала, чтобы это будущее – Чипс, я, наш ребенок – состоялось.

Его глаза блеснули из-под век.

– Ну что?

Голос у него был такой, будто он и не спал.

– О чем ты думаешь?

– Так, ни о чем.

– Размышляешь, не психопатка ли я?

– Нет.

Он не повернул голову, не посмотрел мне в глаза – лежал, уставившись куда-то в потолок.

– Думаешь, я вру?

– Нет.

– Ты правда думаешь, что я могла это сделать? Что я держала эту девушку здесь?

– Нет.

– Но ты же не знаешь наверняка?

Он ответил не сразу.

– Я знаю тебя.

– Нет. Не совсем. Мы спали вместе, и я жду от тебя ребенка. Но это еще не значит, что ты меня знаешь. – Он хотел что-то сказать, но я не могла остановиться. – Ты должен сомневаться. Доказательств очень много, и все неопровержимые. Ты наверняка думаешь – может, та я, которую ты, как тебе кажется, знаешь, просто плод воображения. Ты же в курсе, что меня специально учили… становиться кем-то другим. Притворяться. Это моя работа. Так откуда тебе знать, что я сейчас не играю? Как ты можешь доверять моим словам? Как вообще кто-то может им доверять?

Я сама слышала, что мои слова звучат все громче. Все торопливее.

– Сюзанна. – Чипс взял меня за руку. – Все хорошо.

Он сел рядом и обнял за плечи, словно заботливый старший брат. Встряхнул слегка.

– А теперь сделай одолжение – помолчи и послушай меня одну минуту. Во-первых, во-вторых и в-третьих. Итак, во-первых, я зашел на этот сайт только потому, что один козел, не буду говорить кто, прислал мне ссылку, и я тупо щелкнул по ней. Это не значит, что я хотел проверить, все ли с тобой в порядке в смысле психики. Ясно?

Я сглотнула.

– Ясно.

– Во-вторых, я верю, что ты этого не делала.

– Правда?

Я сама слышала облегчение в своем голосе.

– На сто пятьдесят процентов.

– Хорошо.

Он обнял меня крепче, уже совершенно не по-братски, и явно изготовился к решительной атаке.

– Погоди-ка. – Я высвободилась. – А в-третьих что? Ты сказал – во-первых, во-вторых и в-третьих.

– А, да, – отозвался он с некоторой неохотой. – Ну, ты говорила – может, ты актерствуешь, разыгрываешь это все.

– Да.

– Ну, я не хотел об этом говорить, но я посмотрел несколько серий «Пляжной жизни» на видеохостингах.

Тон у него был безучастный, выражение лица непроницаемое.

– И?

– Ты тогда была ничего себе.

– Спасибо. Ну и что же?

Новая пауза.

– Ты его в последнее время пересматривала?

– Нет. Я его вообще с тех пор не смотрела.

– Я бы на твоем месте тоже не стал. Это тебя в депрессию вгонит. Я понимаю, мыло есть мыло, но сюжет просто из рук вон. Взять хоть тот эпизод, где ты выиграла турнир по серфингу. Ну то есть выглядишь-то ты ничего так, но серферша из тебя как из…

– Чипс! – Я ткнула его кулаком в плечо. – При чем тут «Пляжная жизнь»?

– Я понимаю, я никакой не эксперт, и не хочу, чтобы ты принимала это близко к сердцу, Сьюз, но, правду сказать, если судить по Джипси – вряд ли ты настолько хорошая актриса, чтобы разыграть такой спектакль.

– Что?

– Ну, ты же не Мэрил Стрип, правильно?

Я была ошарашена.

– Если хочешь знать, я вообще-то выиграла несколько…

– Ладно-ладно, только не выпрыгивай из штанов. – Лицо у него оставалось невозмутимым, тягучий деревенский выговор стал еще заметнее. – По-моему, это даже хорошо, что актриса ты паршивая.

– Что же тут хорошего?

– Это доказательство, что ты говоришь правду. По-моему, ты бы и младенца не провела.

Я не знала, шутит он или нет, и не знала, смеяться мне или плакать, но тут Чипс повалил меня на кровать, прижался всем телом, и мне стало просто не до того.

– Боюсь, у нас проблемы.

Хэл приехал без предупреждения. Его присутствие, даже с перспективой плохих новостей, было, по крайней мере, возможностью отвлечься. Был вечер, и я пыталась убедить упрямую Мэри, что не давать ей десерт до ужина – это не какая-то там пытка, запрещенная ООН. Чипс уехал на выходные в Ориндж на какую-то ярмарку сельскохозяйственной техники. Я устала, и у меня уже лопалось терпение. И еще мне было одиноко.

– Что на этот раз?

– Есть несколько плохих новостей. Начнем с худшей, так? – Он не стал дожидаться моего ответа. – Салли О’Хэллоран.

– Она отказалась выступать свидетелем? – Я могла себе представить, что ей не захочется идти в суд и что-то говорить. Сиделка Мэри была женщиной молчаливой, иногда угрюмой, не слишком дружелюбно настроенной и ко мне, и к Мэри. – Мы не сможем вызвать ее в суд?

– К сожалению, все гораздо сложнее. – Хэл глубоко вздохнул, глядя куда-то слева от меня. – Она уже свидетельница, как выяснилось. Только не с нашей стороны.

– Что это значит?

– Насколько мне известно, она сама дала показания в полиции. Совершенно независимо. На стороне обвинения.