Полицейская машина остановилась, брызнув пылью и гравием из-под колес, и я смотрела из кухонного окна, как они втроем шагают через двор: Стрэтфорд впереди, за ним Мурхауз и девушка. С такого расстояния она казалась гораздо более тоненькой и хрупкой, чем я себе представляла. На ней была серая толстовка с капюшоном, натянутым на голову, вытертые джинсы и парусиновые кроссовки, на вид новенькие. Она слегка сутулилась, шла, уставив глаза в землю, шажки были маленькие, аккуратные и, кажется, неохотные.

Хэл распахнул дверь раньше, чем они постучали, из коридора донеслись короткие переговоры шепотом, и только потом он провел их на кухню. Чипс и Мэри сидели в гостиной. Мэри словно бы не замечала пришедших: она не отрывала глаз от экрана приглушенно работающего телевизора. Чипс уставился на них грозным взглядом, скрестив руки на груди. Я заставила себя остаться на кухне и сделала вид, что варю кофе, стараясь казаться деловитой и спокойной, собранной, но не встревоженной.

Приветствие полицейских прозвучало дежурно: они даже для вида не проявляли больше никаких человеческих чувств сверх простой вежливости. Отчасти это было ожидаемо – в конце концов, я была для них просто очередной преступницей, выпущенной под залог. И все же для меня оказалось ударом их недружелюбие – то, как серые глаза Стрэтфорда скользнули мимо моих, то, как сухо кивнула мне Мурхауз, и то, что ни один из них не улыбнулся.

– Мы привезли сюда мисс Каннинг, – сказал Стрэтфорд, как будто я могла этого не заметить. Он жестом попросил девушку подойти ближе.

Та вцепилась в рукав рубашки Мурхауз и, еле волоча ноги, шагнула в комнату. Лицо ее все еще было скрыто под капюшоном.

Мурхауз мягко высвободила рукав.

– Элли. Все в порядке, дорогая. – Голос у нее был тихий, ласковый. – Отпусти. Я никуда не уйду. Мне очень нужно, чтобы ты посмотрела на нас. Никто тебя не тронет.

Девушка откинула капюшон и подняла глаза.

Вблизи она оказалась совсем маленькой, чуть выше пяти футов, хилой, заморенной и на вид гораздо младше своих восемнадцати лет. Она была не такой ослепительной красавицей, как на фото, – миловидная, да, этого не отнимешь, но вид усталый, нездоровый, истощенный. Кожа у нее была бледная, у уголка рта несколько прыщиков. Темно-русые волосы она собрала в свободный низкий хвост, и сальные пряди, зачесанные за слегка оттопыренные уши, делали ее похожей на мальчишку и еще убавляли возраста. Вся она была бесцветная, если не считать глаз: глаза оказались пронзительно синими, темными, непрозрачными. И взгляд, который она бросила на меня, тоже был пронзительным. Я ожидала тревоги, возможно, боязни, во всяком случае, нерешительности. Но у этой девушки взгляд был прямой, оценивающий, пожалуй, даже критический.

– Это Сюзанна Уэллс, Элли.

Стрэтфорд не сводил с девушки пристального взгляда.

– Да. – Голос у нее был низкий и на удивление невыразительный.

– А ее мать, Мэри Сквайрс, сидит вон там, в гостиной.

– Я знаю.

– Шлюха! – Мэри по-прежнему смотрела в телевизор, но это слово прозвучало резко и отчетливо. – Я тебе сказала – держись от него подальше, сучка малолетняя.

Мэри повернулась к Элли и уставилась на нее взглядом Горгоны.

– Мэри! – Я двинулась было к ней, но Стрэтфорд жестом велел мне стоять на месте.

– Я тебе говорила, что с тобой сделаю, если ты к нему еще раз близко подойдешь?

На лице у девушки впервые появилось растерянное выражение. Она придвинулась ближе к Мурхауз.

– Ой, не изображай из себя святую невинность. Все мы знаем, чего ты хочешь на самом деле.

Чипс обошел вокруг дивана, взял Мэри за руку и забормотал что-то успокаивающее, пытаясь ее отвлечь, но она не обращала на него внимания: ее гневный взгляд был прикован к девушке.

– Все знают, что ты сделала, паршивка мелкая. Все знают, какого вранья про меня наговорила. Не думай, что тебе это с рук сойдет. – Гнев сменился торжествующей улыбкой. – Знаешь, что такое карма, а?

Злобное шипение прорезало тишину комнаты. Девушка была явно ошеломлена, но не могла оторвать глаз от Мэри.

– Она тебя настигнет. Сама знаешь, а? И твои свиньи-дружки тебя не защитят. – Мэри улыбнулась, обнажив острые клыки, и, сверкнув глазами, снова повернулась к телевизору. – О нет. – Она скрестила руки на груди и надула губы. – Уже кончилось, – обиженно проскулила она. – Можно еще одну серию, мистер Чипс?

Мы с Хэлом таскались по пятам за полицейскими, пока они ходили по дому. На сей раз это был не обыск – они быстро, с почти виноватым видом, прошли из комнаты в комнату, подводя девушку к каждой двери и спрашивая, видит ли она что-нибудь знакомое. Сама девушка участвовала в этом словно бы нехотя. Она еле волочила ноги, смотрела пустыми глазами, отвечала односложно, если вообще отвечала, но чаще всего только пожимала плечами или качала головой. Время от времени она обхватывала свое тело руками, как будто ей было холодно. Я внимательно наблюдала за ней. Я не могла оторвать от нее глаз, а она ни разу не повернулась и не посмотрела на меня. Как будто я была невидимой.

Потом я снова повела их по лестнице вниз, в подвал.

Вначале Мурхауз привела девушку в большую комнату и щелкнула выключателем. Мы с Хэлом стояли в стороне и оба наблюдали за ее реакцией. Она безучастно заглянула в комнату и покачала головой.

Хэл посмотрел на меня и приподнял брови, но никто из нас не произнес ни слова. Мы молча прошли за ними во вторую подвальную комнату.

Девушка остановилась в центре унылого помещения, медленно повернулась назад, переводя взгляд со стены на окно, а потом так же медленно в другую сторону.

– Вот это я помню. Этот ужасный цвет. – Она указала дрожащим пальцем на внутреннюю дверь. – Там туалет.

Стрэтфорд прошел к двери и раздвинул ее, открыв маленькую комнатушку, выложенную плиткой, – туалет, как и было сказано.

– Когда я была тут, здесь стояла кровать. – Девушка говорила так тихо, что ее было еле слышно. – Вот у этой стены. Тут видно. – Она показала на ржавые вмятины в старом ковре: когда-то здесь явно стояла кровать. – А та картина, с женщиной, висела вот здесь, прямо напротив.

В стене торчал единственный гнутый гвоздь.

Она остановилась, прерывисто дыша.

– И тут все еще стоит этот ужасный запах. Я его никогда не забуду.

Она всхлипнула, и глаза ее наполнились слезами.

– А царапины?

Она снова повернулась и осмотрела стену, у которой, по ее словам, стояла кровать.

Наконец она ответила:

– Вот они. Никуда не делись. Именно там, где я сказала. Смотрите.

Она провела пальцем по двум крошечным, едва заметным царапинкам на краске. Теперь она широко, явно ликующе улыбалась, уже забыв о слезах. Я подошла ближе, и царапины превратились в три кривые буквы: ЭБК.

Хонор долго и напряженно думала, прежде чем ответить на звонок. Она ждала этого звонка, но до сих пор так и не решила, что сказать, как это сформулировать. Она знала, что разговор оставит после себя сожаление, даже грусть. И смущение. Так далеко все зашло, и так быстро. А скоро события начнут разворачиваться еще быстрее – она это чувствовала. К счастью, ей удалось договориться о телеинтервью всего за несколько часов до того, как стало известно об аресте Сюзанны. Девушка держалась хорошо. Она была спокойна, ничего не преувеличивала – скорее, даже преуменьшала пережитый ужас и нисколько не гордилась проявленной храбростью. Телефон Хонор трезвонил без умолку с самого начала эфира. Что творилось в это время в интернете, она даже не видела, но полагала, что хештег #ЭллиКаннинг стал новым трендом. Что пользователи «Твиттера» мобилизовались в ее поддержку и образовали сочувствующую, жадную до новой информации аудиторию. Или даже фанатскую группу? История и так уже была громкой, а теперь, когда мотив похищения обнародован, станет еще громче. Поэтому чрезвычайно важно было убедиться, что Сюзанна правильно оценивает свое положение. Если Хонор хочет сохранить контроль над ситуацией, необходимо провести черту.