Я сделал маленький шажок к свидетелю. Он был выбит из колеи и забыл, что должен отвечать медленно и разборчиво. Нужно было надавить на него чуть посильнее.

– Я не прошу вас раскрывать что-либо деликатное или конфиденциальное, если вы этого не хотите, но мне было бы интересно узнать, что сказал ваш адвокат, когда вы сообщили ему, что не заключили подобную сделку?

Еще один шаг в сторону Лоусона. Я хотел, чтобы он почувствовал, что я надвигаюсь на него, готовый окончательно зацапать. Не оставляя ему никакого пространства для маневра.

– Я не говорил об этом со своим адвокатом, – сказал он.

Я уже собрался сделать еще шаг, но остановился. В замешательстве помотал головой.

– Подождите секундочку: я знаю, что для обвинения выгодней, чтобы никакой такой сделки не было. Доносчик не пользуется большим доверием у присяжных, если он свидетельствует на суде только для того, чтобы избежать тюрьмы. Иногда прокурор не хочет, чтобы присяжные знали о сделке. Это повышает доверие к показаниям. Вы понимаете, что обычно так и происходит, верно?

Лоусон сглотнул и сказал:

– Понимаю.

– Видите, как вон та дама печатает на машинке, пока я говорю?

Челюсть у него дернулась, когда он посмотрел на нее, после чего произнес:

– Да.

– Это судебная стенографистка. Которая записывает каждое слово, произнесенное в этом зале. Если возникают какие-либо спорные вопросы касательно чего-то, сказанного в этом зале, то они решаются при помощи такой вот записи. Ваши показания тоже записываются. Вы это понимаете?

– Понимаю.

– Хорошо: а что произойдет, если через шесть месяцев вы предстанете перед комиссией по условно-досрочному освобождению и там вам скажут, что им ничего не известно о вашей сделке с окружным прокурором? Вы сейчас официально, под протокол и под присягой, заявляете судье и присяжным, что никакой сделки не было. Ваш адвокат ничего не знает о такой сделке, и никаких подтверждающих документов тоже не имеется. А что, если мистер Корн скажет, что никакой сделки не было? Как думаете, комиссия по условно-досрочному освобождению поверит вам или мистеру Корну?

Под потолочными вентиляторами в зале было прохладно, но это не помешало крупным каплям пота, выступившим на лбу у Лоусона, скатиться ему в глаза, по щекам и бороде. Его сузившиеся глаза были теперь устремлены на Корна.

– Я адвокат защиты, мистер Лоусон, и хорошо понимаю, каково это – выступать против окружного прокурора, так что ради вашего же блага, и только вашего, собираюсь спросить у вас еще раз: предлагал ли вам окружной прокурор какую-либо сделку в обмен на ваши сегодняшние показания?

Двое присяжных подались вперед, ожидая ответа.

Лоусон облизал губы. Вытер пот с лица.

– Для протокола, мистер Лоусон, – пожалуйста, ответьте на вопрос, – сказал я.

– Он сказал, что замолвит словечко перед комиссией по условно-досрочному.

Присяжные, которые подались вперед – Эйвери и еще какой-то мужик, – моментально перевели взгляд на Корна. Я тоже. Корн улыбнулся и покачал головой.

– Значит, он все-таки заключил с вами сделку?

– Да, это так.

– Понятно… Значит, когда вы свидетельствовали о том, что никакой сделки не было, вы лгали?

– Нет, я просто оговорился.

– Просто чтобы внести ясность: вы солгали присяжным о сделке с окружным прокурором, но не лгали, когда сказали, что Энди Дюбуа признался в убийстве Скайлар Эдвардс?

– Типа как да.

– Когда вас арестовали по обвинению в торговле запрещенными веществами – из-за чего вы, собственно, и оказались в тюрьме, – вы признали себя виновным на предварительном слушании?

– Не признал.

– И вас осудили?

– Угу.

– Вы солгали присяжным на вашем собственном суде, и вы солгали присяжным сегодня – касательно того, что не заключали сделку с прокурором, – но почему-то ожидаете, что присяжные поверят вашим утверждениям о том, что Энди Дюбуа признался в убийстве?

– Это чушь собачья, мужик! Я по-прежнему могу получить рекомендацию для комиссии по условно-досрочному освобождению, чтобы выйти пораньше? – вопросил он, оглядывая зал.

Я повернулся к присяжным, поднял руки и сказал:

– Больше я к этому свидетелю вопросов не имею.

Корн встал, готовый к повторному допросу, дабы устранить хотя бы часть ущерба.

– Мистер Лоусон, я просто хочу кое-что прояснить для присяжных, так что для протокола: мы ведь с вами не заключали никаких сделок о вашем досрочном освобождении в обмен на ваши показания, верно?

Лоусон, нацелившись пальцем в Корна и злобно скривив губы, подался вперед и собрался уже возразить прокурору, когда вмешался судья:

– Я не думаю, что этот свидетель заслуживает доверия. Если он намекает на то, что окружной прокурор решил ввести суд в заблуждение, склонив его к даче ложных показаний, то мы можем проигнорировать данного свидетеля.

Корн видел, как Чандлер бросил ему спасательный круг, и сразу же ухватился за него. Судья приказал Лоусону покинуть зал. Однако это не заставило его замолчать.

– У нас все-таки был уговор! – провозглашал он, когда двое тюремных охранников уводили его со свидетельской трибуны.

Судья спас Корна, но у меня сложилось впечатление, что это его не порадовало. Впервые Корн удостоился такого взгляда, который Чандлер ранее приберегал только для меня одного. Либо ему не понравилось, что Корн проявил подобную неряшливость, либо у Чандлера все-таки имелись какие-то моральные принципы, которые окружной прокурор ухитрился нарушить.

Это направление атаки Корна разваливалось на глазах. Он сел и уставился в свои записи на столе. Я заметил, что прокурор крепко сжимает свое правое бедро. На брюках, как раз в том месте, где сомкнулись его пальцы, расплывалось красноватое пятно.

Наконец он отпустил свою ногу и объявил:

– Обвинение вызывает мистера Бакстона!

Бакстон был тем дальнобойщиком, который обнаружил тело Скайлар. Свидетель был не из важных, и я даже сомневался, что Корн вообще его вызовет.

Кейт наклонилась ко мне и прошептала:

– Корн вроде оправился от удара. И вызывает простого свидетеля. Бакстон не скажет ничего противоречивого. Корн хочет опять войти в ритм. Надо разделать этого Бакстона под орех.

– Нет, – сказал я. – Мы просто подкинем с помощью Бакстона кое-какие вопросики. А потом сами на них и ответим. Если Корну сейчас нелегко, то надо проследить за тем, чтобы так оно и оставалось. Подкинуть ему еще какой-нибудь повод для беспокойства.

Кейт кивнула и сказала:

– Бакстона я беру на себя.

Кейт проследила за тем, как Тед Бакстон занимает свидетельскую трибуну. На нем были белая рубашка, синий галстук и бежевые брюки. Крупный мужчина лет сорока с небольшим, с каштановыми волосами, зачесанными на косой пробор, без единого седого волоска. Он был чисто выбрит, и когда проходил мимо, носа Кейт коснулись ароматы мыла и крема для обуви. Для выступления в суде Бакстон надел свой лучший воскресный наряд.

Его привели к присяге, и Корн неловко поднялся на ноги, чтобы обратиться к свидетелю. При этом он держал перед собой толстый том законодательных актов, который заранее заготовил на столе, чтобы скрыть кровавое пятно от присяжных, когда встанет. Кейт тоже заметила это и лишь подивилась, когда и как он успел пораниться. Не похоже, что у него что-то было в руках, когда нога начала кровоточить, поэтому она предположила, что это какая-то старая травма, хотя, похоже, Корн сам спровоцировал кровотечение, как будто наказывая сам себя.

Таковы уж некоторые влиятельные мужчины. Выступая от имени различных женщин в судебных процессах о сексуальных домогательствах, Кейт слышала множество историй от жертв. В основном история была одна и та же: мужчина не знал, как разговаривать или вести себя должным образом. Вот, собственно, и всё. Остальное различалось не более чем в деталях. Хотя некоторые из этих деталей регулярно появлялись в разных историях. Влиятельные мужчины частенько предавались фантазиям, будто они ранены или беспомощны. Кейт подумала, что прокурор мог сам намеренно причинять себе боль.