– Я просто хочу, чтобы ты знал, что я рядом в трудную минуту, Колт, – сказал Корн.

Он никогда раньше не называл шерифа по имени. Ломакс не мог такого припомнить. Неужели этот человек рассматривает его как какого-то своего приятеля?

– Я ни в чем не нуждаюсь. Я потерял жену, и с этим мне уже ничего не поделать. Я просто теперь жалею, что не слушал ее, не разговаривал с ней чаще, пока она еще была здесь. Вы ей явно не нравились, – сказал Ломакс.

– Она видела, какую хорошую работу мы проделываем вместе, и, наверное, из-за этого боялась за тебя. Знаешь, нельзя посадить стольких убийц без того, чтобы кто-нибудь не попытался тебя завалить. Так уж у них заведено. Они всеми силами пытаются добраться до тебя. А ты всегда должен быть готов сокрушить своих врагов. Пока они не сделали это с тобой. Работая со мной, ты защищал Люси, а я защищал вас обоих. Наверное, она просто не понимала этого до конца.

– Дело было не в этом, – возразил Ломакс. – Она не хотела, чтобы я делал что-то, что заставило бы меня пойти на сделку со своей совестью. А я не просто пошел на такую сделку. Я выбросил свою совесть в помойную яму. Это то, к чему вы меня вынудили.

– Ты свободный человек. Ты хочешь сказать, что деньги, которые я тебе давал, были приняты не по дружбе, не как от полноправного партнера?

– Мне не следовало брать даже цента.

– Тогда у Люси не было бы этого дома. А она ведь любила этот дом, разве не так?

– Да, но меня она любила больше, – сказал Ломакс.

– Что ты хочешь этим сказать?

– С меня хватит. Вот что я хочу сказать.

Корн откинулся на спинку стула и приложил палец к губам, словно пытаясь унять свою реакцию. Притупить ее. Пока яд, готовый сорваться с языка, не превратился в мед.

– Ты слишком хороший коп, чтобы я мог позволить себе тебя потерять. Что я могу сделать, чтобы убедить тебя остаться? Есть ведь похороны, за которые предстоит платить, естественно… И если с этим домом связано слишком много болезненных воспоминаний, то ты можешь переехать отсюда. Я могу дать тебе пару сотен тысяч прямо сейчас. Уже сегодня вечером. А то и больше, если тебе нужно.

– Дело не в деньгах и не в их сумме. Я хочу освободиться от этого. Я хочу, чтобы все это вскрылось. Все, что мы сделали. Люди, которым мы поломали жизнь… Люди, которых мы убили, и тот адвокат, которому я выстрелил в голову…

– Это было правое дело. Божье дело, Колт. У Коди Уоррена и этой сучки была только одна цель – выпустить убийц на свободу. А мы не отпускаем виновных на свободу. Мы сжигаем их. Вот наше призвание.

– Ваше призвание, скорей всего. Взять хотя бы Энди Дюбуа. Я вынудил его признаться, когда нам было удобней по-быстрому закрыть дело. А настоящего убийцу мы отпустили. Как вы и сами подозреваете. Я знаю это. Это стало ясно в тот самый момент, когда мы увидели те снимки, сделанные сторонним судмедэкспертом.

– Но разве ты не понимаешь, что мы должны придерживаться Дюбуа, чтобы добиться обвинительного приговора? Эти фотографии судмедэксперта вызывают обоснованные сомнения в отношении Дюбуа, а его признание вызывает обоснованные сомнения в отношении настоящего убийцы, раз уж считать Дюбуа невиновным. Единственное, что мы можем сделать, чтобы успокоить родных Скайлар, – это добиться вынесения обвинительного приговора. Думаешь, он невиновен? Да все такие, как он, одинаковы! Если б не дело Скайлар, в будущем мне пришлось бы привлекать его за что-нибудь еще. Во всяком случае, мы наверняка спасем немало жизней, убрав Дюбуа с лица земли.

Вот как он это видел… Эта извращенная логика некогда успешно обманывала Ломакса, но больше уже не обманет. Он подумал, что наверняка сам позволил втянуть себя во все это дерьмо. Эта мысль нисколько не успокаивала его совесть. Ломакс знал, что Корн просто хотел заполучить еще одну человеческую душу при помощи электрического стула. И неважно, кто это будет, виновен он или невиновен. Корн жил, чтобы убивать. Ломаксу потребовалось довольно долгое время, чтобы это понять, но теперь все стало ясно. Он знал, что должен сейчас сделать.

– Я больше не могу этим заниматься. Дюбуа не убивал эту девушку, – сказал Ломакс.

Корн сохранял полную неподвижность, вслушиваясь в каждое слово. Челюсть у него отвисла, губы приоткрылись, словно готовые произнести какие-то слова, но он медлил, как будто дожидаясь, пока какая-то смутная мысль не обретет форму, после чего нарушил молчание:

– Это был ты, так ведь? Это ведь ты забрал запись с камеры наблюдения на заправке?

– Мне нужен был страховой полис. Эта запись все меняет. Я собираюсь обнародовать ее. Этот судебный процесс должен быть прекращен, и вам придется отпустить Энди Дюбуа. На этом видео запечатлен настоящий убийца.

– Я не собираюсь проигрывать этот процесс, и я не собираюсь терять тебя, Колт. Мы ведь друзья. Я был рядом с тобой, когда заболела Люси…

Ломакс вытер слезы и сказал:

– Когда ей только поставили этот диагноз, я подумал, что нам просто не повезло, понимаете? Это было сразу после того, как мы купили дом, у нас завелись кое-какие деньги и нам можно было ни о чем беспокоиться. И вот тогда-то она и заболела. И по-моему, все это было из-за меня. Это я стал причиной ее болезни. Все то, что я делал, – дерьмо обязательно в конце концов всплывает, вы это понимаете?

– Нет, не понимаю, – сказал Корн.

Ломакс пристально посмотрел на него покрасневшими глазами.

– Так скоро поймете. Вы не можете приговорить к смерти так много людей, чтобы в один прекрасный день это не цапнуло вас за задницу.

– Вот тут ты ошибаешься… У моего отца были деньги, и он передал их мне. Люди думают, что богатство дает власть, но мой отец знал, что это не так. Настоящая власть приходит, когда ты держишь жизнь и смерть в своих собственных руках.

– Ты полон дерьма… Ты говоришь о том, чтобы убить кого-нибудь, но тебе никогда не нравилось самому пачкать руки. У тебя не хватает смелости сделать это самому – вот почему тебе так нравится сажать всех этих парней на «Желтую мамашу» и смотреть, как они там корчатся и поджариваются. Ты больной на всю голову, и ты трус!

И с этими словами Ломакс опустил голову, слегка кивнув сам себе. Решение принято. Все это нужно прекратить. Корна требуется остановить. Ради самого себя.

Ради Люси.

Он услышал, как Корн со вздохом поднялся с кресла. Услышал его приближающиеся шаги по деревянному полу, которые остановились прямо перед ним. Увидел свое собственное искаженное лицо, отражающееся в надраенных лакированных туфлях.

– Сожалею, что втянул тебя в это, – произнес Корн.

– Я тоже. Я просто больше не могу во всем этом участвовать, – ответил Ломакс, по-прежнему уставившись в пол и в свое собственное отражение в сверкающих туфлях Корна.

И тут ему показалось, будто он что-то услышал. Вроде как скрипнула половица на крыльце.

– И я сожалею, что так вышло с Люси, и сочувствую твоей утрате. Хотя касательно пары вещей ты прав, – продолжал Корн.

– Да? – отсутствующе отозвался Ломакс, поднимая голову.

Глаза у него широко раскрылись, когда он увидел перед собой дуло «Зиг-Зауэра», который он оставил на кухне, – теперь пистолет был в руке у Корна, направленный ему в голову. В другой руке тот держал конверт с флэшкой. Должно быть, подобрал его со стойки, когда Ломакс повернулся к нему спиной.

– Во-первых, да – я не люблю пачкать руки, но иногда у меня просто нет выбора. А во-вторых, ты и вправду больше не сможешь во всем этом участвовать, – сказал Корн.

Едва услышав выстрел, она почти мгновенно проделала пару обязательных действий. Первым делом тут же шагнула в сторону, присела на корточки и одновременно крутнулась на правой ноге, упершись спиной в стену дома рядом с дверью. Обеспечив себе прикрытие.

Во-вторых, Мэгги уже находилась у нее в правой руке, дулом к небу, наготове.

Никакой сознательный мыслительный процесс этому не предшествовал, а все эти движения осуществлялись почти независимо друг от друга. Это была смесь инстинкта и результата длительных тренировок. Передвинувшись влево, Блок приподнялась и украдкой заглянула в окно. Там она увидела современную кухню, опять-таки претендующую на старый деревенский стиль, но со стойкой из черного мрамора и кремовыми шкафчиками. Никого не было видно. Рискнув заглянуть в следующее окно, она и увидела гостиную. Ломакс полулежал на диване, откинув голову на мягкую спинку, так что она не могла видеть его лица. Хотя в этом не было необходимости. Ярко-красное пятно на диване говорило само за себя. Ломакс получил пулю в голову.