– Что меня огорчает, – сказала Кэнди с выражением глубокого сострадания, – это то, что я ведь брала интервью у вашего мужа, на этой самой сцене, насчет «Сороки». Примерно полтора года назад.

– О, я знаю, – сказала вдова. – Я была в зале. Я была поклонницей Джейка еще до того, как познакомилась с ним.

– Что ж! Это так мило. Вы с ним познакомились после интервью, на автограф-сессии?

– Нет. Я слишком стеснялась, чтобы встать в очередь со всеми. Я познакомилась с Джейком следующим утром. Я тогда была продюсером передачи Рэнди Джонсона на Кей-би-ай-кей. Джейк пришел на передачу, а после мы отправились выпить кофе.

Она улыбнулась.

– А потом вы покинули Сиэтл и переехали в Нью-Йорк. Мы этого не одобряем, как вы понимаете.

– Прекрасно понимаю, – улыбнулась вдова. – Но я ничего не могла с этим поделать. Я была влюблена. Мы съехались всего через пару месяцев после знакомства. Нам было отпущено немного времени.

Кэнди понурила голову. Трагедия давила на нее.

– Как я понимаю, вы согласились на это выступление не только для продвижения романа Джейка, но и потому, что чувствуете себя обязанной высказаться о том, с чем пришлось столкнуться вашему мужу.

Анна Уильямс-Боннер кивнула.

– Он был морально раздавлен продолжительными анонимными нападками. В основном, по интернету, через твиттер и фейсбук, но также приходили сообщения его издателю и даже несколько бумажных писем на наш домашний адрес. Последнее электронное письмо пришло в тот день, когда он покончил с собой. Я знала, что происходящее его угнетает, и он пытался выяснить, кто стоит за этим и чего от него хотят. Думаю, это последнее письмо каким-то образом сломило его волю.

– Так в чем же его обвиняли? – спросила Кэнди.

– Ну, это было что-то маловразумительное. Якобы он украл сюжет «Сороки», но ничего конкретного. Безосновательное обвинение, но в мире Джейка даже такое обвинение губительно. Он был раздавлен и пытался как-то оправдаться перед своим агентом и сотрудниками издательства, и переживал, как будет выглядеть в глазах читателей, если об этом узнает больше людей, и это просто уничтожило его. В какой-то момент я начала замечать у него признаки депрессии. Меня это тревожило, но, знаете, я относилась к депрессии, как большинство людей. Я смотрела на мужа и думала: «У него весьма успешная карьера, и мы только поженились – конечно, это намного важнее, чем такая нелепость, так что как он может быть в депрессии?» Я улетела в Сиэтл на пару дней, решить вопрос с моими вещами на складе и повидать друзей, и тогда Джейк свел счеты с жизнью. Я себя так винила, потому что оставила его одного, и еще потому, что он воспользовался моими таблетками, которые мне прописали от одного давнего недомогания. Мы поужинали вместе дома перед тем, как я уехала в аэропорт, и он казался совершенно нормальным. Но в последующие дни он не отвечал на мои сообщения и звонки. Я стала переживать. Наконец я позвонила его матери и спросила, не знает ли она, в чем дело. Ужасно тяжело было говорить с его матерью. Я сама не мать, поэтому могу только пытаться представить, какую боль испытываешь, теряя ребенка, но видеть это было страшно.

– Но вы не можете винить себя, – сказала Кэнди самые уместные слова.

– Я понимаю, но все равно трудно, – сказала Анна Уильямс-Боннер и смолкла ненадолго.

Публика почтительно затаила дыхание.

– Вы проделали очень трудный путь, – заметила Кэнди. – Я думаю, одно то, что вы сегодня здесь, говорите с нами о вашем супруге, о его борьбе и, конечно, его достижениях, говорит о вашем мужестве.

– Спасибо, – сказала вдова, расправив плечи.

Ее серебряная коса свесилась на грудь через левое плечо, и она стала теребить ее кончик.

– Скажите, есть ли у вас собственные планы, какими вы могли бы поделиться с нами? К примеру, не думаете вернуться в Сиэтл?

– Нет, – Анна Уильямс-Боннер улыбнулась. – Извините, но я по-настоящему люблю Нью-Йорк. Я хочу отпраздновать замечательную новую книгу мужа, как и то, что «Макмиллан» решил отдать дань уважения Джейку, переиздав его первые два романа, которые вышли еще до «Сороки». А когда выйдет экранизация «Сороки» в следующем году, я тоже планирую это отметить. Но в то же время я стала чувствовать, что, может быть, пора начать думать о себе. У меня был профессор в Вашингтонском университете, который говорил: «Никто не проживет за тебя твою жизнь».

– Как мудро, – сказала Кэнди.

– Я всегда так считала. И с некоторых пор стала глубоко задумываться, чего хочу от жизни и как желаю прожить ее. Мне слегка неловко, учитывая обстоятельства, но в глубине души я осознала, что мне по-настоящему хочется заниматься писательством.

– Ну и ну! – сказала Кэнди, подавшись к ней. – Это должно быть рискованным начинанием. То есть для вдовы такого знаменитого писателя…

– Я так не считаю, – Анна улыбнулась. – Разумеется, творчество Джейка известно во всем мире, но он всегда настаивал, что он не какой-то особенный. Он мне не раз говорил: «У каждого есть свой уникальный голос и история, которую никто другой не расскажет. И каждый может быть писателем».

© Рокачевская Н. В., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2026

Брук не помнит первый день в этом доме, но никогда не забудет, как ее схватили.

В тот летний день в Портленде солнце согревало ей спину. Небо напоминало сливочное мороженое. Она была в серой юбке-карандаш и черных босоножках на завязках. Легкий ветерок играл с оборками на белой блузке без рукавов, щекоча плечи. К бедру прижималась сумка «Луи Виттон», которую Брук точно не могла себе позволить, но опустошила кредитную карту, чтобы произвести хорошее впечатление на новой работе.

Обычно Брук носила волосы распущенными, но из-за жары к концу рабочего дня решила собрать их в маленький хвостик. Она совершенно сливалась с толпой и все эти долгие годы думала, не потому ли он выбрал именно ее. Решил, что ее исчезновения никто не заметит. Но хотя внешность у нее была ординарной, рост средний, а вес слегка выше желаемого, она находилась в лучшей своей форме.

Тридцать лет, недавно развелась, жила в квартире с овдовевшей матерью и совместно с бывшим воспитывала малышку. После долгих лет работы девочкой на побегушках или фриланса, за который слишком мало платили, Брук наконец-то получила работу мечты в газете «Орегонцы». Она была готова к чему угодно.

К чему угодно, кроме него.

Он сел рядом с ней на скамейку автобусной остановки. Ничего необычного. Примостился на другом конце скамейки, словно принимая негласные правила рассадки. Брук вставила наушники и включила аудиокнигу. Какой-то детектив о семейных дрязгах. Когда подошел автобус, уже стемнело, и они с этим типом одновременно пошли к открывающимся дверям. Он жестом предложил Брук пройти первой, но не улыбнулся. Лицо заросло щетиной, словно он не прикасался к бритве несколько дней, а глаза покраснели. Брук показалось, что он, возможно, под кайфом. В конце концов, в Орегоне торчки встречаются на каждом шагу.

В автобусе было полно народа, поэтому Брук села на первое попавшееся место в середине салона. Она сменила босоножки на каблуках на удобные балетки и сунула их в большую сумку. Детектив набирал обороты, и Брук, уставившись в окно, погрузилась в сюжет, забыв о том мужчине. Автобус то и дело останавливался в привычном ритме поездки домой. Последние пассажиры выходили вместе с ней, и Брук уже знала большинство из них – обычная ежедневная рутина.

Небритый мужчина со скамейки вышел на ее остановке первым. Он заранее пересел на место поближе к передней двери. На улице он щелчком открыл зажигалку «Зиппо» и замер, чтобы прикурить.