– Мы уже об этом говорили, – сказал Ломакс.

– Вот именно. Это мое решение. Мы пробовали химиотерапию. Она не помогла, и я не собираюсь проходить через это по новой. Эти таблетки делают меня еще более тупой и больной, чем я уже есть. Я хочу вязать, но не могу, когда у меня руки ходуном ходят. Так что приходится либо ковылять по дому, либо тошнить в туалете, либо спать. Боль не такая уж сильная. Она дает мне понять, что я все еще жива.

Люси протянула руку и легонько коснулась его ладони. Кожу словно обдало легким ветерком, настолько нежным и прохладным было это прикосновение.

– Я хочу опять стать женой. По крайней мере, хоть на какое-то время.

– Но всегда есть новые лекарства, новые методы лечения. Мы могли бы узнать какое-нибудь другое мнение…

– Нет! – отрезала Люси, и голос у нее прозвучал так громко, как он давно уже от нее не слышал. – Мы и так потратили слишком много денег. Сотни тысяч долларов, и все ради чего? Я умираю, Колт. Пришло мое время. Тебе пора это понять. И принять это. Ради меня, хорошо?

Ломакс даже не слышал, как стакан с лимонадом выпал у него из руки и разбился о доски террасы. Он слышал лишь тихий голос жены и чувствовал это ее прикосновение. Ему хотелось расплакаться, но он не мог. Только не перед ней. Он поклялся не распускать сопли. Никогда. Ей от этого только тяжелее. Он лишь натужно сглотнул, словно загоняя поглубже поджидающую его потерю.

Ломакс всегда знал, что этот день обязательно когда-нибудь настанет.

А еще знал, что причиной тому было все то плохое, что он успел сделать в своей жизни. Что это Господь наказывает его за грехи. Что ложь, которую он регулярно прогонял у себя на работе, и люди, которым он причинил зло, а также деньги, которые он взял у Корна, чтобы заплатить за этот дом, – это тоже причина болезни Люси. Как и те деньги Корна, которыми потом он оплачивал ее лечение. Это не карма – для Ломакса это была не более чем какая-то буддийская чушь. Нет, это Господь посылал ему сообщение. И он возненавидел его за это.

Ломакс сожалел, что в один прекрасный день свернул с давно проторенного пути. Иначе бы каждый вечер, как и следовало, добирался домой целым и невредимым благодаря своей кроличьей лапке. Присматривал бы за женой в их старом доме в Бакстауне, и цента не взяв у Рэндала Корна.

Подул ветер, и он уловил в воздухе запах смерти. Это напомнило ему о Коди Уоррене. «Смит и Вессон» двадцать второго калибра [280] сделал свое дело. Он прижал дуло к черепу адвоката, увидел промелькнувший у него в глазах страх и нажал на спусковой крючок, навсегда запечатлев в памяти это выражение ужаса на лице Уоррена. Это было самое тяжелое, что Ломакс когда-либо проделывал. После этого ему было очень мерзко. И с тех пор он плохо спал по ночам.

Когда Корн решил начать судебное преследование Энди Дюбуа, это привело к целому ряду событий, каждое из которых неизбежно вытекало из предыдущего. Результаты судебно-медицинской экспертизы опровергали обвинение против Дюбуа, поэтому Корн подправил отчеты. Плюс Ломакс уже не мог отпустить Дюбуа после того, как выбил из него признание. И когда Коди Уоррен слишком близко подобрался к истине, с ним тоже пришлось разобраться.

В отличие от других подобных случаев, убийство Скайлар Эдвардс не давало покоя Ломаксу. Жестокость и необычность этого преступления выбивали его из колеи. И поэтому он проигнорировал предложение Корна по-прежнему возлагать ответственность за это убийство на Дюбуа. Без ведома Корна Ломакс продолжил свое расследование.

Он знал, что произойдет, доведи он результаты этого расследования до сведения Корна. Они будут преданы забвению – возможно, вместе с самим Ломаксом за неподчинение приказу Корна. Нельзя было и рисковать тем, чтобы передать результаты этого приватного расследования в прокуратуру США. У Корна имелось достаточно компромата на Ломакса, чтобы надолго упрятать его за решетку, а кто тогда будет присматривать за Люси? Он оказался в ловушке собственной лжи, и как раз это и заставило его лишить жизни адвоката. Энди Дюбуа вскоре станет еще одним мертвым телом, которое будет давить на сердце Ломакса. Еще одним последствием простого сокрытия фактов. Потому что именно это происходит, когда позволяешь себе всего один раз пойти на компромисс. И дело вовсе не в пропавших уликах – такое случается уже далеко не в первый раз. Попытки сокрыть первородный грех – вот что развращает твою душу, окончательно и бесповоротно.

Он знал, что чувство вины и стыда за содеянное со временем ослабнет. Точно так же, как и в прошлый раз, и в позапрошлый. А пока что придется жить с этим. У него нет иного выбора, кроме как следовать по этому пути. Даже если это означает, что еще какому-нибудь адвокату придется расстаться с жизнью.

Терпеть не могу летать.

Терпеть не могу аэропорты. А все из-за ледяного кондиционированного воздуха, заоблачных цен и треска чемоданных колесиков по плиточному полу.

Два часа перелета из «Ла-Гуардиа»[281] в Шарлотт, Северная Каролина, короткая стыковочная пересадка, а затем еще два часа полета до Мобила[282]. Во время обоих перелетов я успел вкратце ознакомиться с материалами дела. Как только двери самолета закрылись и в салоне стало повышаться давление, я открыл один из скоросшивателей, а голова Гарри начала падать на грудь. К тому времени, когда шасси были убраны, он уже храпел во всю носовую завертку.

Эти материалы уже лежали наготове в багажнике машины Берлина. Гарри проглядел их еще вчера – пока я передавал Кейт несколько своих дел, чтобы она присмотрела за ними, пока нас не будет.

В общей сложности здесь было около пятисот страниц, в том числе и несколько расшифровок свидетельских показаний, и по мере чтения у меня сложилось кое-какое представление об Энди Дюбуа из округа Санвилл.

Энди был сыном Патриции и Франко Дюбуа, хотя и недолго. К тому времени, когда он начал ходить и говорить, Франко уже не было в его жизни. Отец Энди попытался ограбить заправочную станцию в Тусоне, получив за свои хлопоты заряд волчьей дроби в плечо и пятнадцать лет отсидки в тюрьме штата Пенсильвания. Там дела Франко обстояли ничуть не лучшим образом. Где-то через год из этого срока его нашли во дворе для прогулок, частично обезглавленным. Другие заключенные как следует прижали его, причем в прямом смысле этого слова. Четверо парней удерживали Франко на скамье для жима лежа, в то время как по меньшей мере двое других подняли над ним трехсотфунтовую штангу и сбросили ее ему прямо на горло.

Государство оплатило похороны Франко на территории исправительного учреждения. Патриция отказалась забрать его тело. Она порвала с ним всякие отношения и не хотела, чтобы этот человек обошелся ей еще хотя бы в один цент. По мнению Патриции, лучшее, что Франко когда-либо сделал для своего сына, – это позволил себя убить. Она не хотела, чтобы Энди рос среди алкоголя, наркотиков и всей той лжи, обид и боли, которые они приносили с собой.

Она знала – с того самого дня, как родился Энди, – что он будет хорошим мальчиком.

Читая подробные показания Патриции, подготовленные адвокатом Энди, Коди Уорреном, я уже знал, что это дело заберет у меня что-то. Некоторые дела стоят какой-то части тебя, которую ты уже никогда не вернешь. Иногда совсем маленькую. Иногда довольно большую. И чем дальше я читал, тем больше испытывал готовность заплатить эту цену.