Около полуночи, когда большинство курсантов пошли спать, Пэл поймал за локоть Лору:

— Погуляем в последний раз? — шепнул он.

Она кивнула и повела его в парк.

Они шли долго, рука в руке, полные любви. Ночь стояла прекрасная. Они шагали по опушке леса, растягивая прогулку, и Пэл в приливе храбрости дважды снимал с Лоры перчатки и целовал ей руки. Она блаженно улыбалась, ругая себя за дурацкую улыбку, за то, что не притворилась безразличной, а Пэл, скованный робостью, думал: “Поцелуй ее сейчас, дурак!”. И она горела нетерпением: “Поцелуй меня сейчас, дурак!”.

Когда они вернулись, в доме стояла тишина и покой. Все остальные спали.

— Пошли, — шепнула Лора, не отпуская его руку.

Поднялись на второй этаж, вошли в пустую спальню. В комнате царил приятный сумрак; они прижались друг к другу, она заперла дверь на ключ.

— Не шуметь, — шепнула девушка, кивнув на соседние комнаты, где спали курсанты.

Они слились в едином порыве. Пэл положил руки на бедра Лоры, сжал ее тонкую, хрупкую талию, потом его руки нежно заскользили вдоль ее спины. Лора потянулась к его уху и выдохнула:

— Хочу, чтобы ты любил меня, как Толстяк Мелинду.

Пэл хотел что-то сказать, но она приложила два пальца к его губам:

— Только ничего не говори.

Он поцеловал пальцы, прижатые к его губам, она положила голову ему на плечо, потом встала на цыпочки, дотянулась до его лба и, не отрывая взгляда, поцеловала его в щеку, дважды, и наконец в губы. Сперва легким касанием, потом дольше — затяжные страстные поцелуи в приятном тепле спальни. Они легли на кровать, и в тот вечер Лора сделала Пэла своим любовником.

Расстались лишь под утро. Напоследок крепко обнялись в темноте.

— Я люблю тебя, — сказал Пэл.

— Знаю, дурачок, — улыбнулась Лора.

— А ты меня?

Она состроила прелестную гримаску:

— Очень даже может быть…

Повиснув у него на шее, она поцеловала его в последний раз.

— Теперь иди. Пока нам обоим не так жалко. Иди, но чтоб быстро вернулся.

Пэл молча послушно скрылся в своей спальне. Ей он сумел сказать, что любит ее, а вот отцу — никогда.

Курсантов разделили. Однако на этом учеба в четвертой школе не закончилась: оставалось выполнить последнее задание в боевой обстановке. За несколько дней будущим агентам, без документов и всего с десятью шиллингами в кармане, предстояло самостоятельно провести самую настоящую операцию — экзамен на все, чему их научили в Бьюли: встретиться со связным, выследить цель в городе, добыть взрывчатку, войти в контакт с некоей ячейкой Сопротивления и при этом уйти от слежки наблюдателей УСО.

Пэл получил приказ устроить фиктивную диверсию на Манчестерском канале. Сидя в маленькой комнатке в Бьюли, до ужаса напоминавшей “Нортумберленд-хаус”, он должен был всего за два часа запомнить все детали задания, наскоро изучив бумаги в картонной папке. На операцию отводилось четыре дня. Ему также велели заучить номер телефона на экстренный случай. Если его задержит полиция и ему не удастся сбежать либо освободиться своими силами, он мог связаться с УСО: оно подтвердит местной полиции, что арестованный — агент британских спецслужб. Воспользовавшись этим номером, курсант избегал тюрьмы за терроризм, однако его карьера в УСО на этом заканчивалась.

Два часа прошли, и сердце у Пэла забилось чаще. Он получил последние инструкции у какого-то офицера, потом к нему зашел лейтенант Питер и положил руки ему на плечи — как Каллан в Лондоне, как отец в Париже, — чтобы подбодрить. Пэл в ответ попытался отдать честь, а после крепко пожал руку славному лейтенанту.

Он поехал на попутках. Сесть на поезд без билета значило нарываться на неприятности. В кабине рефрижератора, уносившего его в Манчестер, Пэл позволил себе подремать: неизвестно, когда снова можно будет поспать, надо было пользоваться случаем. Прислонившись головой к стеклу, он думал о товарищах — Эме, Толстяке, Клоде, Фрэнке, Фароне, Кее, Станисласе, Дени и Жосе. Увидит ли он их снова?

Он думал о Лоре.

Он думал об отце.

Он думал о Сливе, Дантисте, Цветной Капусте, Большом Дидье, о всех остальных, обо всех агентах всех национальностей, рядом с которыми жил в Уонборо, Локейлорте, Рингвэе и Бьюли. Думал о них, обычных людях, выбравших свою судьбу. Были среди них красивые и некрасивые, сильные и послабее, одни в очках, другие с сальными волосами или кривыми зубами, третьи стройные и красноречивые. Были среди них робкие, гневливые, одинокие, тщеславные, скорбные, буйные, ласковые, противные, щедрые, скупердяи, расисты, пацифисты, счастливые, меланхолики, флегматики; кто блестящий, кто невзрачный; ранние пташки и гуляки, студенты, рабочие, инженеры, адвокаты, журналисты, безработные, грешники, дадаисты, коммунисты, романтики, эксцентрики, восторженные, храбрые, трусливые, доблестные, отцы, сыновья, матери, дочери. Всего лишь обычные люди, ставшие сумеречным народом ради спасения гибнущего человечества. Стало быть, они еще верили в род человеческий, несчастные! Несчастные.

На оживленной трассе Южной Англии Пэл читал свои стихи — стихи, которые повторял про себя много раз; он еще не знал, что скоро станет читать их снова, на борту самолета, тайно уносящего его во Францию. Стихи о мужестве, стихи с пригорка рассветных курильщиков.

Середина декабря. Девять месяцев прошло с тех пор, как завершились занятия в последней школе. После полудня уже стемнело: день был короткий, один из тех смурных зимних дней, когда из-за внезапных ранних сумерек теряется ощущение времени. Морозило. Машина двигалась медленно с выключенными фарами, раздвигая тьму. Вокруг угадывались голые поля и луга, и шофер без труда находил дорогу: ночь стояла светлая, лунная, идеальная для визуальной навигации самолетов.

Человек в кепке рядом с шофером нервно теребил предохранитель пистолета-пулемета “Стэн”, трое других пассажиров теснились на заднем сиденье. Каждый слышал, как колотится сердце соседа, — у всех они бились учащенно. Только Сабо сидел с беззаботным видом. Пэл рядом с ним до хруста сжимал пальцы в кармане брюк: чем дольше он размышлял, тем больше убеждался, что группа встречающих подготовлена плохо. Нельзя было ехать всем вместе: стоило предусмотреть две машины или послать вперед разведчика на велосипеде. В одной машине они могли попасться первому же патрулю. Да и оружия маловато. Кроме мужчины с пистолетом-пулеметом, у него и у Сабо были служебные кольты, а у шофера — старый револьвер. Недостаточно. Им нужно было послать по крайней мере двоих стрелков со “Стэном”. С французскими полицейскими они, наверно, справятся, а вот с немецкими солдатами — нет. Сабо заметил тревогу молодого агента и незаметно ободряюще кивнул ему. Пэл немного успокоился: Сабо человек опытный, прошел обучение для ответственных за встречу самолетов королевских ВВС.

После того как некоторые встречающие стали водить все свое семейство поглядеть на посадку, или, еще того хуже, вслед за группой являлось полдеревни, дабы прибытие английского самолета прошло в атмосфере народного празднества, британцы выпустили строжайшие инструкции. Отныне всех ответственных за встречу обязали пройти недельный курс в Тангмере под руководством пилотов 161-го эскадрона ВВС, и из Лондона пришел приказ: никаких родных, никаких друзей. Только члены группы, обеспечивающей посадку, каждый строго на своем месте. В противном случае пилот мог пристрелить нежелательных лиц, а то и вообще улететь обратно не приземляясь.