Но и Сабо, несмотря на внешнее спокойствие, изрядно нервничал и в душе ругал себя на все корки. Как он мог быть таким неосторожным! Даром что во время учебы в разных местах все детали рассматривались вдоль и поперек, работа на местности — другое дело. Они получили по Би-би-си сообщение, что вечером прибудет самолет. Сперва он колебался: не хватало двух человек, которые обычно обеспечивали безопасность посадки. Но выбора не было — вылет уже дважды откладывался из-за неблагоприятных погодных условий над Ла-Маншем. Он заменил двух стрелков одним, надежным, но неопытным. И теперь жалел об этом, особенно слыша раздражающие щелчки, когда человек на переднем сиденье теребил свой пистолет-пулемет: нервный стрелок — скверный стрелок. А их безопасность во многом зависела от него.

Наконец грузовик остановился на обочине неизвестно где. Пятеро пассажиров бесшумно вышли. Шофер вытащил из бардачка старый револьвер и, заткнув его за пояс, остался у машины, весь обратившись в зрение и слух. Сабо повторил приказ двум другим подчиненным, и те скрылись на гигантском поле, стоявшем под паром. Первый стрелок залег в сырой траве на холмике метрах в двухстах и, зарядив “Стэн”, следил в прицел, не появится ли в темноте что-то подозрительное. Второй, помощник Сабо, воткнул в землю три фонаря, разметив полосу в форме буквы L, верхняя точка которой указывала направление ветра. Сабо, с выключенным фонариком в руке, проконтролировал, насколько точно выполнены его указания и еще дважды проверил направление ветра. Пэла охватило тревожное нетерпение. Сабо поглядел на часы, подождал еще несколько минут, потом приказал зажечь огни. В один миг пустынное поле превратилось в посадочную полосу, и Сабо гордо оглядел свой тайный аэродром. Участок шириной в двести — триста метров и длиной почти в километр был одним из лучших в округе для посадки самолетов: однажды здесь даже приземлялся бомбардировщик “Хадсон”. Для Уэстленд “Лайсендер”, прилетающего сегодня вечером, хватило бы и половины полосы.

Следуя указаниям ВВС, Пэл и Сабо встали у оконечности буквы L; помощник остался поодаль, слева от них. Они ждали. Время тянулось еле-еле. Пэл, стоя неподвижно в ночи с чемоданом у ног, чувствовал себя как никогда уязвимым; правой рукой он поглаживал рукоятку кольта.

Одинокий шофер вдали от полосы дрожал от холода и страха, револьвер уже давно его не успокаивал. Он не любил стоять вот так, один. Помахал рукой человеку со “Стэном”, но тот не ответил. Ему стало еще тоскливее.

Медленно, невыносимо медленно прошло еще десять минут. Сабо, до тех пор сдерживавший беспокойство, без конца оглядывался через плечо на стрелка и шофера: случись что, они могут не среагировать. Почему он не перенес полет? Страх, давивший на всех, еще усилился, когда чирикавшие в голых кустах птицы вдруг смолкли. Не к добру.

Самолета все не было. Человек со “Стэном” крикнул Сабо с пригорка, что никто уже не прилетит, пора уходить, пока на них не наткнулись немцы. Сабо резко велел ему замолчать. Он уже готов был отказаться от затеи — их того гляди схватят.

И вот наконец ночную тишь нарушил легкий гул. Над самыми верхушками деревьев показался силуэт Уэстленд “Лайсендер”. Сабо включил фонарик и передал азбукой Морзе опознавательный код. Самолетик описал в небе круг, заходя на посадку с подветренной стороны, и легко приземлился на импровизированной полосе. Это был самый опасный момент: шум мог привлечь внимание патруля, надо было действовать быстро. “Лайсендер” поравнялся с Пэлом и Сабо, развернулся в конце полосы вправо, носом к ветру, не заглушив моторы, готовый взлететь. Дверца кабины открылась, оттуда вылез какой-то мужчина, Сабо почтительно поздоровался с ним. Должно быть, прибыла важная персона. Пэл, не теряя времени, забросил чемодан в кабину и пожал руку Сабо:

— Спасибо за все.

— Удачи.

— Удачи вам всем.

Пэл вытащил свой кольт и протянул его Сабо:

— Пусть тебе послужит.

— А самому не понадобится?

Пэл нашел в себе мужество улыбнуться:

— Мне другой дадут.

Он втиснулся в крохотную кабину и захлопнул дверцу. Пилот, не теряя времени, повел “Лайсендер” по полосе — на земле он пробыл не больше трех минут. Самолет набирал скорость, для взлета ему требовалось всего метров четыреста. Пэл смотрел в иллюминатор на необъятные просторы. Настал декабрь, и он возвращался в Лондон. Наконец-то.

Они вышли из дома, сливаясь с темнотой. Здесь, на красивой двухэтажной вилле с огромным окном, смотрящим на море, и со своим выходом на пляж они провели сутки — день и ночь. Пять силуэтов молча шагали по песку, каждый нес чемодан. Первым шел ответственный за встречу судов; в чемодане у него лежал S-Phone. Перед выходом в ночь он проверил каждого из четверых отбывающих агентов — у них не должно быть ни светящихся предметов, ни шляп. По светящимся предметам группа могла быть обнаружена с расстояния в сотни метров, а шляпы могли слететь, потеряться и выдать тот людской круговорот, что регулярно происходил здесь, на пляже.

Маленькая колонна шла по песчаному берегу у самой кромки воды. Через несколько часов они сгинут, а их следы смоет прилив. У гигантской скалы в форме обелиска они растворились в темноте. Ответственный достал из чемодана S-Phone и включил его. Теперь надо было ждать. Самый тягостный момент. Ждать долго, не сходя с места. Без всякой защиты.

Канонерка в трехстах метрах от побережья замедлила ход, капитан заглушил основные моторы, оставив лишь вспомогательные. Корабль шел почти бесшумно, оставляя едва заметный след. Было приказано не только молчать, но даже не курить. Канонерка вышла из Торки. Трое агентов, отплывающих во Францию, прибыли из Лондона вместе с сопровождающим два дня назад и поселились в маленькой прибрежной гостинице под видом солдат в увольнении. Для полноты картины им даже выдали военную форму. Потом они как ни в чем не бывало сели в маленьком порту на обычный корабль, а под покровом ночи, вместе с герметично упакованным багажом, тайно перебрались на одну из канонерок УСО. Корабль направился в сторону Франции, на крыше рубки смутно виднелась антенна S-Phone.

Капитан связался по S-Phone с берегом — все было в порядке. Судно встало на якорь, закрепленный не на цепи, а на канате: рядом стоял один из членов экипажа с топором, готовый в любую минуту его перерубить. Спустили шлюпку, и трое агентов в защитных накидках, предохранявших от брызг, которые впоследствии могли их выдать, уселись в нее. Шлюпкой управляли двое матросов, бесшумно орудовавших веслами.

Четверо отбывающих агентов нервничали на пляже у кромки воды. Через полчаса лодка наконец оказалась на берегу и была вытащена на песок, последние метры ее тянули матросы, спрыгнув в воду. Никто не произнес ни звука. Трое прибывших скинули непромокаемую одежду, бросили ее на дно шлюпки и вместе с ответственным удалились в сторону виллы, а эти четверо расселись в лодке; та сразу отчалила и исчезла в ночи.

Спустя сорок минут они поднялись на борт, и канонерка вышла в открытое море. Вся операция заняла чуть больше часа. В темноте виднелся тонкий, изящный женский силуэт. Облокотившись на поручни, женщина смотрела с кормы на удаляющийся французский берег. Громадная тень, стоявшая рядом, с бесконечной деликатностью обнимала ее за плечи.

— Домой едем, Лора, — сказал Толстяк.

Фарон в тревоге метался по квартире. Нервно ходил из комнаты в комнату, заглядывал то в дверной глазок, то в окно гостиной; шторы были задернуты, свет выключен, чтобы его не заметили. Несколько раз проверил, хорошо ли закрыта дверь, прочно ли держатся шипы, которыми он усилил петли. Он вконец вымотался. Отныне он в розыске, это точно, но никто по крайней мере не видел его лица. Он собрал кое-какие вещи в гостиной, погладил металлическую рукоять любимого браунинга и для храбрости постоял перед зеркалом, делая вид, что стреляет. Если за ним придут, он перебьет всех. Потом пошарил на кухне в поисках еды, нашел в шкафу две банки консервов и повалился с ними на диван. Вскоре он уснул.