Это были только общедоступные сайты, те, которые я могла видеть, – открытые форумы, не самые популярные, а иногда откровенно сомнительные новостные ресурсы. Эта сомнительность, очевидно, никого не смущала: все, что там писали, правду или ложь, некоторые, зачастую даже многие, принимали за истину. А ведь были еще и другие сайты, которые так просто не увидишь: закрытые форумы и группы в соцсетях, чаты «Снепчат», где сплетни распространялись со скоростью лесного пожара, где их могли перепостить сотни и тысячи пользователей без всякой угрозы разоблачения или осуждения. Я уже видела, как это случалось с другими, хотя никогда не представляла себе, что сама стану жертвой этой смертельной игры в испорченный телефон. О формальном судебном процессе можно было забыть: здесь меня судили тысячи и тысячи людей, ничем не рискующих и упивающихся собственным негодованием. Помешать этому было не в моей власти.

Когда Чипс вернулся с собаками, неожиданно (во всяком случае, для меня) оказалось, что Мэри любит собак. У бабушки с дедушкой жили немецкие овчарки – домашние, балованные, – но почему-то я никогда не задумывалась о том, что пес Хьюго, уже успевший состариться к тому времени, когда я была еще совсем ребенком, был в свое время любимцем маленькой Мэри. У Чипса были две пастушьи собаки, уже почти пенсионного возраста – черно-белые бордер-колли, братья Рип и Нед, которых я видела всего несколько раз. Оба были рабски преданы Чипсу и до обидного равнодушны ко мне. А вот к Мэри – совсем другое дело.

Сначала Чипс пытался уговорить Мэри погулять с ними на заднем дворе, учил ее отдавать какие-то простые команды, но это ей быстро наскучило, как и самим собакам. Вместо этого она уселась с ними в обнимку на веранде, не обращая внимания на арктический холод и забыв о своих любимых телепрограммах. Остаток дня я просидела на солнышке, глядя, как Мэри потчует этих терпеливых слушателей рассказами о подвигах своей юности, реальных и воображаемых. Внимание собак обеспечивалось поглаживаниями и воздушными хлопьями, которыми Мэри понемножку угощала их прямо из пакета.

Я не была уверена, что собаки смогут защитить нас от осады варваров, но мой рассудок они и правда спасли, хоть и ценой дополнительных расходов на «Фрут лупс». Можете видеть в этом метафору, иронию, что угодно.

У меня оставались ученические работы, которые нужно было раздать, и еще я хотела забрать кое-что из учительской и из класса театрального мастерства, поэтому позвонила, чтобы договориться, в какое время удобнее зайти. Таня была вежлива, но холодна. Она сказала, что мне нельзя показываться на территории школы с девяти до трех. Лучше всего – часа в четыре, к этому времени большинство детей уже разойдется по домам.

Я не была наивна и не питала никаких надежд. Я довольно ясно представляла себе, что произойдет, когда я появлюсь в школе, как будут вести себя мои коллеги, – и все же мне хотелось пойти. Наверное, просто хотелось увидеть это своими глазами.

Но сначала нужно было пробиться через небольшую толпу, все еще стоявшую у подъездной дорожки. Я надела темные очки и стеганую куртку с капюшоном, который натянула как можно ниже, а нижнюю половину лица замотала шарфом, однако это все равно не могло помочь мне выдать себя за кого-то другого. Кем же мне еще быть, в конце концов? Я подъехала к воротам, остановилась, открыла их, не обращая внимания на шум, выкрики, вопросы, мигалки, скользнула обратно в машину и торопливо заперла дверцы. Глядя прямо перед собой, медленно и решительно проехала мимо толпы, а затем набрала скорость и покатила по Уош-роуд. Снова выходить, чтобы закрыть ворота, я не стала, и оглядываться тоже.

Когда я вошла в учительскую, еще полную народа, там на какой-то краткий миг повисла тишина. Потом разговоры возобновились, но звучали они неестественно, напряженно. Пока я шла к своему столу, все головы оставались повернутыми под тщательно выверенным углом и намеренно неподвижными. Все старались – слишком старались – держаться как ни в чем не бывало. Когда же наконец начали здороваться, приветствия были небрежными, удивительно непринужденными, словно ничего не изменилось.

Одна только Джулия попыталась заговорить со мной. Спросила, как я держусь, а затем, не дожидаясь ответа, завела длинный рассказ о своей поездке на выходные в Сидней, о том, как вернулась рано утром и застала на кухне беспорядок, устроенный соседкой. Истории Джулии обычно тянулись невыносимо долго, и раньше я постаралась бы отделаться от нее как можно скорее, но сегодня ее многословие даже как-то успокаивало. К тому же, слушая Джулию, можно было под этим предлогом избегать визуального контакта с остальными и не реагировать на их плохо скрытое любопытство. Наконец к нам подскочила Сара Бауэр, заместительница директора.

– Прошу прощения, леди, что прерываю, но вас, Сюзанна, просят зайти к Тому в кабинет, как только сможете.

Тон у нее был ледяной, лицо застывшее.

Я собрала те немногие вещи, за которыми пришла, и двинулась к двери. На этот раз всякое притворство было отброшено: головы резко повернулись ко мне, тишина звенела от напряжения. Как только я вышла из комнаты, до меня донесся тихий ропот.

Я отдала Тому папки, которые принесла для своих одиннадцатиклассников, и оценки за их последнюю практическую работу.

– Вы хотите, чтобы я расписала какие-то планы занятий для того, кто будет меня заменять?

– Нет. Все в порядке. – Он смотрел мне не в глаза, а чуть мимо. – Мы уже нашли замену.

– Профессионального преподавателя театрального искусства?

– Ну, в прошлом – преподавателя английского и истории, но, насколько мне известно, у него есть некоторый опыт выступлений в любительском театре. Он наверняка сам сумеет составить планы.

– Вы сохраните за мной рабочее место?

– Посмотрим, как пойдут дела. Вы же знаете, мне нужно будет обсудить это с департаментом. Не я один решаю. – Он сменил тему. – Так вы забрали из учительской то, что хотели?

– Там и забирать-то было почти нечего. Несколько книг, кое-какие записи.