Он положил первую попавшуюся открытку в карман. Они не датированы, никакой хронологии не выстроишь. Он вышел, на лестничной площадке с удовольствием закурил. И подумал, что надо бы, наверно, заняться не отцом, а сыном.

Здание Лоры на Севере было почти выполнено; теперь она ждала из Лондона приказа о возвращении. Она так спешила домой. Думала только об одном — снова увидеть Пэла. Работа одинокой пианистки вымотала ее, одиночество измучило сильнее, чем страх гестапо и абверовских локационных станций. Она хотела вернуться в Лондон, хотела Пэла — прижать его к себе, слышать его голос. Она так устала от войны, с нее было довольно. Да, ей хотелось уехать с Пэлом далеко-далеко, выйти замуж, создать семью. Они обещали друг другу уехать в Америку, если война не кончится, а война, похоже, и не думает кончаться. Америка! Она думала о ней постоянно.

Когда до возвращения оставались считанные дни, с Бейкер-стрит пришло сообщение для Эрве — агента УСО, ответственного за задание. Расшифровав его, она невольно расплакалась. Она не едет домой, ей надо в Париж, кому-то из агентов нужна радистка.

— Что случилось? — спросил Эрве, стороживший у окна.

Он опустил штору и подошел к ее столу. Она выключила передатчик, провела рукой по щекам, стирая слезы.

Эрве прочел записанное ею сообщение.

— Мне очень жаль, — произнес он. — Знаю, как тебе не терпелось обратно.

— Мы все в равных условиях, — всхлипнула она сквозь невольные слезы. — Прости, пожалуйста.

— За что?

— За то, что реву.

Он отеческим жестом погладил ее по голове.

— Тебе впору выть, Лора.

— Я так устала.

— Знаю.

Эрве не так легко было смутить, но тут он почувствовал, как кольнуло сердце. Ему было больно за эту красавицу-блондинку. Сколько же ей лет? От силы двадцать пять. Всегда старательная, приятная в общении. У него самого дочь примерно ее ровесница; они с женой и сыном-подростком жили неподалеку от Кембриджа. Он бы никогда не допустил, чтобы его дочь отправилась на войну, на эту мучительную для всех войну. Еще совсем недавно он радовался известию, что миссия Лоры завершена: вернется живая и здоровая. А теперь что с ней будет? Прогуляется в Париж с передатчиком величиной с чемодан? Обычный досмотр где-нибудь на вокзале, и ее раскроют.

Лора немного успокоилась только через несколько часов. Ей было страшно — до сих пор ее не посылали на задание в одиночку. Ее, радистку, всегда сопровождал кто-то из агентов или даже несколько. Мысль о том, что придется одной ехать по Франции, приводила ее в ужас.

Прошло несколько дней, ячейка снабдила Лору новыми фальшивыми документами. Накануне отъезда она сложила вещи в небольшой кожаный чемодан, в другом был передатчик. Эрве зашел к ней в комнату.

— Я готова, — сказала она, вытянувшись по стойке смирно.

Он улыбнулся:

— Ты же только завтра едешь.

— Я боюсь.

— Это нормально. Старайся держаться как можно естественнее, никто не обратит на тебя внимания.

Она кивнула.

— Оружие есть?

— Да, кольт. В сумочке.

— Отлично. А таблетка L?

— Тоже есть.

— Это всего лишь предосторожность…

— Знаю.

Они уселись на кровать Лоры.

— Все будет хорошо, совсем скоро увидимся в Лондоне, — сказал Эрве, дружески накрыв ее руку своей.

— Да, в Лондоне.

Следуя сообщению из Лондона, Эрве еще раз повторил девушке инструкции, касающиеся ее задания. Он организовал ей поездку в Париж с членами Сопротивления: в фургоне ее довезут до Руана, там она переночует. Назавтра сядет в первый же поезд на Париж. Или послезавтра, или еще через день, если того потребуют правила безопасности. Главное — ни в коем случае не садиться в поезд, если она почувствует хоть малейшую опасность или если заметит предварительный досмотр либо контроль. Но в столицу ей нужно в любом случае прибыть до полудня: неважно, в какой день, но до полудня. По прибытии она должна направиться прямо ко входу в метро на станции “Монпарнас”, там ее будет ждать агент УСО, дальнейшее — его забота. Агент подойдет сам, ей ничего предпринимать не нужно. Он скажет: “Две ваши книги у меня, они вам по-прежнему нужны?”, она ответит: “Нет, спасибо, хватит одной”. Затем агент сведет ее со своим контактом в Сен-Клу, неким Гайо. Если в Париже начнутся проблемы, Гайо ее вытащит.

Эрве заставил Лору повторить инструкции и дал ей две тысячи франков. Назавтра ее вывезла в фургоне семья огородников из-под Руана, членов Сопротивления. Сердце ее было разбито вдребезги.

В слезах, весь в поту, он третий раз переворачивал вверх дном всю квартиру. Двигал мебель, поднимал ковры, вытаскивал книги из шкафа, рылся даже в корзинах для мусора. Одной открытки не хватало. Какого черта, как это может быть? Он любовно пересчитывал их каждый вечер. А потом, пять дней назад, одна исчезла. То был вечер среды. Его любимый вечер. Сперва он не встревожился, поискал между страниц книги. Ничего. Потом посмотрел на полу, в камине. И там пусто. В панике он обыскал всю квартиру. Тщетно. Назавтра он, пришибленный, проделал обычный путь до министерства и перерыл все ящики письменного стола. На всякий случай. Он знал, что никогда не уносил их с улицы Бак. Они могли быть только там. Он тщательно обшарил квартиру, каждый уголок. Искал везде. Не мог спать. Искал снова и снова. И теперь, на пятый вечер, после последних отчаянных поисков, убедился, что открытки в квартире больше нет. Так где же она?

Выбившись из сил, он повалился в кресло, переехавшее на время розысков в прихожую. Собрался с мыслями. Попытался понять. И вдруг хлопнул себя по лбу: кто-то к нему заходил! Его обокрали! А он ничего не заметил! Что еще у него унесли? В квартире теперь такой беспорядок, непонятно, все на месте или нет. Два года он не запирал дверь. Два года, с тех пор как уехал Поль-Эмиль, два года он не поворачивал ключ в замочной скважине. Уже два года. Немудрено, что в один прекрасный день его обокрали. Наверно, какой-нибудь бедняга искал еду: мяса теперь выдавали только сто двадцать граммов. Отец надеялся, что воришка, совершивший это злодеяние, хотя бы поест как следует. Наверняка он взял и серебро, перепродаст его за хорошие деньги. Но зачем воровать открытку? Открытки нельзя съесть.

Утром, уходя на работу, отец постучался в каморку консьержки. Она открыла, вид у нее был очень скверный. А увидев его, словно обезумела, как будто он был привидением.

— Некогда мне, не до вас! — в ужасе вскрикнула она.

— Меня обокрали, — грустно сказал он.

— А-а.

Казалось, ей совсем нет дела до его неприятностей. Она хотела было закрыть дверь, но отец не дал, просунул в щель ногу:

— Это значит, что у меня украли вещи, — пояснил он. — Это преступление, понимаете?

— Сочувствую.

— Другие квартиры у нас в доме не обворовывали, не знаете?

— По-моему, нет. А теперь прошу прощения, я занята.

Она отпихнула ногу отца, хлопнула дверью и заперла ее на задвижку, оставив беднягу одновременно в растерянности и в ярости. Ах ты, грязная уродина! Сегодня она показалась ему еще толще обычного. Он решил, что больше ничего не станет дарить ей на Рождество. И сегодня же вечером пойдет подаст жалобу в полицию.

Начало октября, суббота. Фарон встретился с Гайо из Сопротивления перед Нотр-Дам. Они как ни в чем не бывало гуляли в толпе прохожих, грелись на осеннем солнце. Прекрасный денек.

— Рад, что ты вернулся, давненько тебя не было, — произнес Гайо, чтобы завязать разговор.

Фарон кивнул. Гайо подметил, что тот выглядит иначе, чем обычно, — спокойный, умиротворенный, счастливый. Прямо удивительно.

— Что война? — спросил он.

— Идет помаленьку, — уклончиво ответил великан.

Гайо усмехнулся — из Фарона никогда слова не вытянешь. Сейчас он уже привык и не дал сбить себя с толку.

— Ладно, — сказал он, — чем могу быть полезен? Ты же небось со мной связался не только ради удовольствия меня видеть?