Ему было одиноко, жизнь в подполье угнетала его. Хотелось ласки. От других агентов он слышал, что на соседней улочке есть бордель, куда ходят немецкие офицеры. Все задавались вопросом, не стоит ли устроить там диверсию. А Толстяк задавался вопросом, не стоит ли сходить туда за толикой любви. Что скажет Лора, если узнает, чем он тут занимается? Однажды под вечер он все же поддался отчаянию: ему так нужна была любовь.

Двадцать первого марта, в день весеннего равноденствия, Кунцер вызвал Гайо в “Лютецию”. Прямо к себе в кабинет. Давненько он его не видел.

Гайо был счастлив, что его принимают в штабе: такое случилось впервые. Кунцера не удивила его радость. Если бы Гайо возмутился, что ему у всех на глазах приходится входить в контору абвера, он бы его пощадил: ведь тогда тот был бы по крайней мере хорошим солдатом. Если бы при первой встрече, тремя годами раньше, Гайо отказался сотрудничать, если бы пришлось прибегать к угрозам или принуждению, он бы его пощадил: ведь тогда тот был бы по крайней мере хорошим патриотом. Но Гайо был попросту изменником родины. Родину, единственную свою родину, он предал. И потому Кунцер ненавидел Гайо: тот воплощал в его глазах все худшее, что может породить война.

— Я так взволнован, что попал сюда, — заявил вертлявый Гайо, входя в кабинет.

Кунцер не ответил. Молча посмотрел на него и закрыл дверь на ключ.

— Как там война? — прервал гость затянувшееся молчание.

— Очень плохо, мы ее проигрываем.

— Не говорите так! Надо надеяться!

— Знаете, Гайо, что они с вами сделают, когда победят? Они вас убьют. И это будет не такая уж жестокая расплата за то, что сделали с ними мы.

— Я уеду раньше.

— И куда же?

— В Германию.

— Пф-ф-ф, в Германию… Милейший мой Гайо, Германию они сотрут с лица земли.

Ошарашенный Гайо не нашелся, что ответить. Кунцер, похоже, в это верит. Но немец потрепал его по плечу, словно старый друг, и он слегка оживился.

— Ну-ну, Гайо. Вам не о чем беспокоиться, мы найдем вам убежище.

Гайо улыбнулся.

— Давайте выпьем. За рейх, — предложил Кунцер.

— Да, выпьем за рейх! — Гайо обрадовался как ребенок.

Кунцер усадил гостя в удобное кресло и повернулся к бару. Стоя спиной к французу, налил в стакан воды вместо спиртного и высыпал туда содержимое матового пузырька — белое зернистое вещество, похожее на соль. Цианистый калий.

— Ваше здоровье! — воскликнул Кунцер, протягивая стакан ничего не подозревающему Гайо.

— А вы не пьете?

— Позже.

Гайо не стал обижаться:

— За рейх! — повторил он в последний раз и залпом опорожнил стакан.

Кунцер с жалостью наблюдал за жертвой, утопающей в глубоком кресле. У него, наверно, будут судороги, потом тело разобьет паралич, губы и ногти посинеют. Несколько минут, пока сердце не перестанет биться, Гайо будет в сознании, но недвижим как статуя. Как соляной столб.

Похоже, мертвенно-бледный француз уже не может двигаться, дышит с трудом. Кунцер открыл потайной шкаф, достал Библию и прочел медленно умирающему предателю стихи о Содоме и Гоморре.

Весна была в разгаре. И в разгаре была кампания УСО во Франции в преддверии операции “Оверлорд”. Высадку назначили на пятое мая. За четыре года Управление создало, обучило и вооружило ячейки Сопротивления по всей Франции, кроме Эльзаса. Но за полтора месяца до вторжения союзников ячейкам не хватало всего: в последнее время снабжение совсем разладилось из-за отвратительной погоды. Теперь УСО видело главную свою задачу в доставке оружия и боеприпасов до открытия фронта в Нормандии. Начиная с января, королевские ВВС при поддержке ВВС США осуществили уже более семисот вылетов — против сотни за последние три месяца 1943 года.

Маки готовились к буре. Одной из первых операций, которую провела ячейка под командованием Клода, стал подрыв локомотивного депо. Длилась она больше часа: нужно было заложить заряд под каждый локомотив. Но часовые механизмы детонаторов сработали вразнобой, и в результате получилась цепочка взрывов, посеявших хаос в рядах немецких солдат. После этого бойцы Сопротивления стали считать кюре полководцем в новом духе.

Несмотря на несколько других успешных операций, проведенных с Трентье, Клод тревожился: вооружения не хватало. Они могли еще немного продержаться, но боеприпасы таяли быстро. Он уже отправил запрос в Лондон, но поставки были пока еще редкими и неполными, приоритет отдавался ячейкам на севере страны. Поэтому был создан резерв боеприпасов и приказано стрелять поменьше — приходилось экономить.

Партизаны владели почти всеми видами оружия, кроме пистолета-пулемета “Марлин”. Клод научил их с ним обращаться и посоветовал как можно чаще использовать именно “Марлины”, а не “Стэны”: они били точнее и требовали меньше патронов. Осенью маки доставили также тяжелое вооружение — противотанковые гранатометы PIAT.

— И как с этими штуками обращаться? — спросил Клода Трентье при осмотре груза.

Клод, не имевший об этом ни малейшего понятия, пришел в замешательство.

— Думаю, целишься… и…

Трентье невесело усмехнулся. Клод предложил ему попрактиковаться. Зато когда тот же вопрос ему задали простые бойцы, кюре, дабы сохранить лицо, ответил, напустив на себя вид важной и занятой персоны: “Мы герилья или дерьмо какое? Герилья — это винтовка. Займитесь ружьями и нечего ко мне приставать!” А после попросил пианиста отправить срочное сообщение в Лондон: пусть, кроме оружия, пришлют инструктора или кого угодно, лишь бы как можно быстрее обучил людей Трентье обращаться с гранатометами.

В Лондоне Станислас с группой УСО/УС напряженно готовил совместные операции союзнических служб. В феврале, благодаря прежде всего оживившемуся воздушному снабжению, УСО возобновило деятельность во Франции, но теперь столкнулось с бурными спорами: поддерживать ли их операции авиацией. Английская МИ-6, американское Управление стратегических служб (УСС) и другие структуры профессиональных секретных структур союзников были отнюдь не в восторге от бесконечных полетов: те привлекали внимание гестапо и ставили под удар всех агентов, работающих на местности, — причем, как они считали, исключительно ради поддержки агентов-любителей УСО и кучки необстрелянных бойцов Сопротивления.

Штабы союзников рассчитывали на Сопротивление, но не знали, насколько эффективными будут действия ячеек. На Юге партизаны были особенно хорошо организованы и уже наносили немцам чувствительные потери. УСО, которое поставляло ячейкам оружие, следило за ними через своих агентов, а иногда и обучало отдельных командиров Сопротивления в своих учебных центрах; предполагалось, что на всей территории Франции (Секции F и RF) насчитывается более ста тысяч бойцов-подпольщиков, которых можно задействовать в любой момент.

На Бейкер-стрит Станислас часто спускался в отдел Шифра Секции F — ходил тайком понаблюдать за Лорой. Смотрел, как она трудится, не замечая его, погруженная в работу. Станислас находил, что горе еще добавило ей красоты. Живот у нее уже округлился, она была на шестом месяце. Однажды он ездил с ней к врачу: будущая мать и дитя были здоровы. Роды ожидались в начале июля.

Станислас без устали опекал Лору. В Лондоне оставались только они с Доффом, а теперь еще и Доффу временами случалось уезжать из столицы. Каждый вечер Станислас провожал Лору от Бейкер-стрит до Блумсбери. Если какое-то собрание затягивалось допоздна, он делал перерыв и, проводив ее, шел обратно в генеральный штаб; она не догадывалась, что его рабочий день не окончен. Часто они ужинали вместе в Блумсбери, в ресторане, а иногда у него в Найтсбридже. Станислас тогда предлагал ей переночевать у него, места хватало, но она неизменно отказывалась: надо привыкать жить одной, раз такова ее судьба. Ибо Станислас и Дофф, несмотря на все свои заботы, не в силах были одолеть тоску, снедавшую Лору.