Джулс кивнул и внезапно почувствовал голод. Он вспомнил, что не ел уже много часов.

Говоря, он сфокусировался на подставке для ножей рядом с плитой, прямо у кофемашины. Четыре ножа с коричневыми деревянными рукоятками были воткнуты в деревянную подставку, один из них, самый длинный, был из другого набора и не совсем подходил. Его рифленое лезвие немного выступало. Как же хотелось отрезать этим ножом толстый кусок хлеба с хрустящей корочкой и намазать маслом!

– После своих показаний я была абсолютно не уверена и не знала…

Джулс поднял брови, когда Клара резко замолчала.

– Все в порядке? – спросил он во внезапно установившуюся тишину. – Вы еще там?

Неожиданно и на его конце провода изменилась шумовая завеса.

Какого черта?..

Он услышал царапанье.

Всего в нескольких метрах от него, вниз по коридору.

Словно там скребся когтями какой-то зверь. Или другое живое существо, которое точило острый инструмент о металл.

– Оставайтесь на линии, что бы ни случилось, не кладите трубку, – прошептал Джулс и кнопкой на левом наушнике отключил звук.

Не положит ли она трубку?

Или он и так потерял с ней связь? Если да, то уже навсегда?

Сердце у Джулса билось где-то в горле, но выбора у него не было.

Слова Клары в начале их разговора не шли у него из головы: «Он не поверит, что это была ошибка. Что я случайно набрала ваш номер. Черт, если он узнает, что я вам позвонила, он и к вам придет».

Царапанье перешло в звяканье, напоминавшее звук монет в керамической миске. Ненадолго звуки стали громче, и Джулсу даже показалось, что он услышал чье-то покашливание в коридоре. Но сейчас в квартире снова воцарилась тишина.

Он схватил со стола телефон, с которого позвонил своему отцу, чтобы тот мог слушать разговор.

– Ты еще там? – тихо спросил он и вышел из кухни.

– Нет, уже положил трубку.

В свете ночника Джулс отбрасывал тень на стену коридора; он походил на огромного человека на ходулях.

– Брось свои шуточки. Ты трезвый?

– Смотрю, теперь ты шутишь.

– Туше.

С шести вечера прошло несколько часов, его отец давно достиг средней степени опьянения, что в принципе было хорошо. Старый выпивоха функционировал лучше, когда работал на крепком алкоголе.

– Ты все понял?

Паркет заскрипел под ногами Джулса, хотя он шел по толстой дорожке. Звуки, кто бы их ни производил, больше не повторялись.

– Нет, что это вообще было? Какого черта ты заставил меня это слушать?

– Женщине угрожает «календарный убийца».

– О'кей, парень. Ты знаешь, что всегда можешь на меня рассчитывать, но…

– Избавь меня от этого, – перебил Джулс отца. – Еще раз: если я иногда звоню тебе, это еще не значит, что я тебя простил.

– Но похоже, тебе нужна моя помощь.

На мгновение Джулс прислушался к себе, не появились ли у него угрызения совести. Когда бы они ни разговаривали по телефону – а после суицида Даяны это было наверняка раз десять, – он никогда не хотел говорить со своим биологическим родителем, а всегда лишь с Хансом Кристианом Таннбергом, самым успешным страховым детективом в своей профессии. X. К., как его звали коллеги, работал на договорной основе на самые крупные концерны, такие как Аха, Allianz или HUK. В последние десять лет никому не удалось раскрыть столько мошенничеств со страховкой, сколько Хансу Кристиану Таннбергу.

– Почему ты все время говоришь шепотом? И чего именно хочешь от меня? – спросил он.

– Чтобы ты не отрывал свою задницу от стула, не прикасался к домашнему бару и не занимал телефон. Я перезвоню тебе через десять минут.

Не прощаясь, Джулс закончил разговор и неожиданно понял, что именно он слышал. Потому что стоял непосредственно перед источником звука.

Звяканье исходило от связки ключей, один из которых был вставлен в замочную скважину входной двери. Ключи покачивались и ударялись друг о друга, чему могло быть одно-единственное объяснение.

Кто-то пытался забраться в квартиру.

Лишь единицы людей садятся на американские горки в надежде, что во время поездки их выбросит из вагончика. Большинство выбирает эти адские скачки, чтобы после пережитого околосмертного опыта искупаться в эндорфинах и опьянеть от облегчения.

Джулс тоже предпочитал управляемый контакт со страхом прямой, реальной конфронтации со смертью. Но сейчас у него не было выбора. Он должен был встретиться с тем, что стояло на пороге. Будучи вспыльчивым – когда здравый смысл тонет в потоке адреналина, – он хотел тут же распахнуть дверь. Но все-таки решил сначала посмотреть в глазок и увидел то, что встревожило его больше любого вооруженного мужчины на лестничной клетке. И это было – ничего!

Темнота, кромешный мрак. Ни тени, и поэтому звяканье связки ключей походило на сверхъестественное явление. Кто их качнул? Какое бесплотное существо могло проникнуть в дом и вставить ключ (откуда бы оно его ни взяло), отмычку или другой инструмент снаружи в замочную скважину, не активировав при этом датчик движения на лестничной клетке?

Он прикрыл глаза и прижался лбом к дверному полотну.

На какое-то иррациональное мгновение Джулсу показалось, что он совсем один в этом мире, и та темнота вокруг него никуда не денется, когда он откроет глаза. И отчасти тревога, что его сумбурные мысли могут соответствовать действительности, заставила его вернуться к разговору с Кларой. Он нажал на кнопку на гарнитуре и спросил:

– Вы еще там?

Треск. Затем шуршание. Наконец:

– Да, я здесь. Но не спрашивайте меня почему.

Слава богу.

Джулс моргнул, затем широко открыл правый глаз. В глазке по-прежнему виднелась темная лестничная клетка, но на кухне горел свет и освещал коридор, в котором стоял Джулс и который был таким же реальным, как комод, картина с меловыми скалами над комодом и связка ключей в дверном замке, которые, правда, уже не шевелились.

Неужели я все это только выдумал?

Клара

Дрожащие руки, учащенное сердцебиение, потливость. Если бы Клара погуглила свои симптомы, то пришла бы к выводу, что может уже не утруждаться с суицидом, потому что находится в предынфарктном состоянии. Но она знала свое тело и то, что у нее просто упал сахар, и ей было необходимо срочно что-нибудь съесть, лучше всего что-то сладкое.

К счастью, в кухонном шкафу нашлось несколько батончиков мюсли, которые были суховаты, но на первое время восстановили уровень сахара в крови.

– Я осталась на линии, потому что вы должны мне еще свою часть уговора.

– Ненасильственный метод самоубийства? – спросил Джулс.

Клара кашлянула. В горле у нее все еще побаливало.

– Да.

– Если я вам его сейчас скажу, вы все равно не сможете им воспользоваться.

– Потому что вы считаете меня слабой?

– Потому что строительные магазины закрыты. То, что вам нужно для суицида, стоит всего пару евро, но вы не достанете это посреди ночи.

– Вы мерзавец.

– А вы то, что «календарный убийца» сказал вам в лицо.

– И что же это?

– Слабачка. Вы слабый человек, Клара. И я говорю это не в укор. Я тоже такой. Моя слабость стоила мне самого дорогого в жизни.

Вашей семьи, – подумала Клара, хотя нужно было сказать это вслух, тогда ночной провожатый избавил бы ее от своих нотаций.

– Многие склонны к самоотречению и желанию всем угодить. Моя мать, например, много лет терпела эскапады отца. Если он приходил пьяным с работы, она с улыбкой ставила ему на стол еду. Если он жаловался, что еда не разогрета, она ни слова не говорила о том, что он вернулся на три часа позже обычного, потому что сидел в баре. А если он ее бил, то она объясняла нам, детям, что сама виновата: ей следовало бы знать, что после такого тяжелого дня он не мог выносить ее парфюм, которым она побрызгалась специально для него. Многие люди такие же, как моя мать. Они так сильно прогибаются, что в итоге скорее примирятся с собственной смертью, чем будут действовать.