Хонор сделала Элли Каннинг своей клиенткой уже через несколько дней после того, как об этой истории стало известно. Перед этим она проезжала мимо больницы, увидела у дверей толпу и поняла, что дальше история будет только набирать популярность и что ее услуги будут крайне востребованы.

Следователя, занимающегося этим делом, Хью Стрэтфорда, она знала с детства. Уже тогда они принадлежали к очень разным социальным кругам, но он здорово выручил ее несколько лет назад, когда ее отец въехал задним ходом в пекарню на главной улице Энфилд-Уош, и, по своему всегдашнему обыкновению, Хонор поддерживала с ним связь. Она слышала, как он вздохнул, когда их соединили, поначалу досадуя на то, что ему мешают работать, но все же дал необходимую информацию.

Да, не очень охотно сказал он, девушка все еще в больнице, да, она готова разговаривать с посетителями, и да, Хонор права – возможно, ей не помешала бы помощь в делах со СМИ. Сейчас от этих паразитов там не протолкнуться, и звонками замучили – дозвониться в больницу почти невозможно. Было бы неплохо этот поток куда-то перенаправить. Что же касается самой девушки, вся эта ситуация для нее – сильный стресс. Это совершенно лишнее после всего, что с ней произошло. В общем, да – он предупредит старшую медсестру, тоже их бывшую одноклассницу, что Хонор зайдет с ней поговорить.

– А есть какие-нибудь зацепки, подсказки, где она была? И зачем ее похитили?

– Ой, Хонор, не приставай. Разумеется, у нас есть кое-какие идеи, но я же не стану тебе докладывать, как ты думаешь?

Она засмеялась. Ну, попытка не пытка.

– Но это же безумие, правда? Весь город гудит от слухов. Я слышал, что Джейн Уэтерби и ее маму допрашивали. Хотя это глупо. У Джейн инвалидность по зрению.

– Не могу комментировать, Хонор.

Голос у него был раздраженный.

– Ладно. Извини. Я буду в больнице примерно через час. Идет?

– Да. Вполне. Вообще-то, Хонор, – добавил он, – девушке, вероятно, не помешало бы с кем-то посоветоваться еще и по некоторым… э-э-э, личным вопросам. Она под опекой штата, и, честно говоря, от ее приемных родителей толку мало. Они живут на севере – в Мэннинге, и мы никак не можем хоть кого-то из них вытащить сюда. У них еще куча других детей, за которыми тоже надо присматривать, и, похоже, им и правда никак не вырваться. Думаю, они не хотят внимания прессы: их наверняка дерьмом обольют – они ведь даже не заметили, что девочка пропала. А больше у нее никого нет. Никаких там тетушек, дядюшек, бабушек, дедушек. Есть школа, но она не хочет, чтобы учителя вмешивались, так что их тоже не подключишь. Ей только что исполнилось восемнадцать, а из департамента прислали какую-то сопливую девчонку, социальную работницу, чтобы прикрыть свои задницы. Она ненамного старше самой девушки и совершенно не представляет, как вести себя в такой взрывоопасной ситуации. Да и кто представляет?

Хонор не выдержала:

– Знаешь, у меня как раз имеется некоторый опыт в таких делах.

– Ну да. Хорошо. Я все понял. В общем, девочке сейчас, наверное, не помешала бы какая-то женская забота. И несколько дельных советов. Мы не знаем, что с ней делать, куда ее девать. Обратно под государственную опеку ее сейчас передать нельзя, даже если бы она и хотела, а у нее самой нет никаких средств. Кошмар какой-то, если честно. Может, ты ей поможешь?

– Посмотрим, что можно сделать.

– А может быть, – в голосе у него прозвучала нерешительность, – ты могла бы убедить ее согласиться на полное обследование на предмет сексуального насилия?

– Неужели это до сих пор не сделали?

– Ну, – проговорил он немного смущенно, – анализы крови взяли, но она твердо стоит на том, что врачебный осмотр ей не нужен. Заявляет, что никто ее не трогал, что, если бы трогал, она бы знала.

– Наверное, так и есть.

– Может быть. Но та женщина, очевидно… – он резко оборвал фразу. – В общем, это так или иначе необходимо сделать. Для ее же блага, и для нашего тоже.

– Посмотрим, что можно сделать. Но ведь если она, по ее словам, уверена, что ничего не было, значит, ничего не было?

– Она долго была без сознания. Может и не знать.

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Я распоряжусь, чтобы тебя встретили. И еще, Хонор…

– Что?

– Может быть, ты могла бы принести ей кое-что. Умывальные принадлежности, предметы гигиены… У нее нет ничего, кроме больничной ночной рубашки.

Хонор поздоровалась с женщиной в полицейской форме, стоявшей возле палаты девочки. Та встала и протянула руку.

– Добрый день, Хонор, – сказала она. – Давно не виделись. – Она сочувственно улыбнулась, когда стало очевидно, что Хонор ее не узнаёт. – Дженни Ирвин. Теперь Мурхауз. Вы приходили сидеть со мной и моими сестрами, когда мы были маленькими. Я, наверное, немного изменилась с тех пор.

– Бог ты мой, Дженни! Рада тебя видеть. – Радость Хонор была наигранной, а вот удивление – искренним: она никогда в жизни не узнала бы Дженни Ирвин. Ребенком та была очаровательна – миниатюрная, как эльф, черноглазая, милая, – а в этой неопрятной усталой женщине не было и следа той девочки. Она выглядела лет на десять старше Хонор, хотя на самом деле была на десять лет моложе.

– Вы хотите видеть Элли, да?

– Хью Стрэтфорд сказал, что ей нужна помощь.

– Да. Бедняжка.

– Как она?

– Трудно сказать. Иногда как будто уходит в себя, но чаще всего кажется довольно спокойной, несмотря ни на что. Возможно, это остаточное действие наркотиков.

– Врачи знают, что ей давали?

– Ну, похоже, какой-то бензодиазепин. Может, еще и рогипнол, но он довольно быстро выводится из организма.

– Никаких необратимых последствий?

– Нет. Физически никаких. Наверное, мне не следует этого говорить, но вы же знаете, что она не позволяет провести экспертизу на предмет изнасилования?

Хонор пожала плечами.

– Видимо, сейчас это для нее слишком тяжело. Думаю, она знает, что делает.

– Вот уж не знаю.

– То есть?

– Ну, там наверняка какие-то серьезные психологические проблемы. Вы знаете, что она под опекой штата? У нее и так жизнь нелегкая. Только этого дерьма ей еще не хватало.

– Возможно, это сделало ее… Как там сейчас модно говорить? Ресурснее? Выносливее?

С этими словами Хонор подошла ближе к двери и заглянула в окошечко. Девушка сидела на больничной койке и смотрела какой-то ситком по телевизору. Она казалась совсем маленькой, юной и еще более беззащитной, чем на школьных фотографиях, опубликованных в газетах и в сети. На ней был больничный халат, завязки на спине были затянуты слабо, и Хонор видела изгиб ее позвоночника и бледную кожу.

Дженни вздохнула.

– Может быть. Но ей нужен кто-то рядом.

Вдруг девушка повернула голову и взглянула на них сквозь стекло. Лицо у нее было непроницаемое, неулыбчивое. Хонор улыбнулась и нерешительно помахала ей рукой.

– Ну, полагаю, в данный момент у нее есть я, верно?

В тот же день, ближе к вечеру, она встретилась с Сюзанной в баре – они еще пару недель назад договорились забежать туда на минутку, чтобы выпить вместе. Хонор рассказала, что видела девочку в больнице и что теперь сама займется всеми ее связями со СМИ.

Сюзанне стало любопытно.

– Ну как она? Просто уму непостижимо, что с ней случилось. Не могу представить, как такое можно легко… переварить.

Хонор помедлила с ответом.

– Она на удивление хорошо держится. То есть немного выбита из колеи, но не плачет, ничего такого. Я не знаю точно, как все это работает, – может быть, травма ее еще догонит?

– Какая она?

Хонор сделала большой глоток.

– Мне она понравилась. Кажется немного потерянной, если честно. Немного заторможенной. Испуганной, может быть. Но при этом умной. Слушает полицейских, врачей и по большей части охотно делает то, что ей говорят. Но если уж чего-то не хочет, то упирается намертво. И вполне адекватно относится к вниманию журналистов. Большинство людей рады были бы от них отделаться, а другие наоборот – липнут, как банный лист, лишь бы им дали обо всем рассказать.