Однако она по мере сил попыталась успокоить Элли. Это была ее работа.

– А поступим мы вот как. Во-первых, ты ничего делать не будешь, Элли. Ты поедешь домой и поужинаешь с Дугалом. Потом посмотришь то криминальное шоу, которое хотела посмотреть, заваришь себе чашку травяного чая и ляжешь спать. А завтра утром дашь интервью Си-эн-эн, как мы и планировали.

К почтовому ящику мы с Мэри вышли рано утром, чтобы не попасться на глаза нашей постепенно редеющей свите журналистов. Собаки радостно мчались впереди нас, а потом обратно с восторженным лаем. Мэри поначалу пыталась за ними угнаться, но силы у нее быстро иссякли, и она поплелась сзади, жалуясь на жару.

Накануне ночью мы с Чипсом дождались, когда останемся наедине, и стали обсуждать – не само признание Чипса, а его практический смысл. Я начала с очевидного вопроса: почему он мне ничего не сказал? И ответ был столь же банальным: боялся.

– Мы встречались пару лет время от времени. Это никогда ничего не значило – ни для меня, ни для нее. Я вообще не хотел постоянных отношений, а она никогда не уйдет от Дугала: слишком ей с ним вольготно живется. Он ее обожает, да и она его, наверное, любит по-своему. Ничего большего мы не хотели. Это было как… ну вроде как почесать, где чешется. И когда я ей сказал, что все кончено, и о тебе, о ребенке – ничего такого не случилось. Вообще ничего. Она даже расстроенной не выглядела. Только плечами пожала. Твою мать… Налила нам обоим еще по бокалу и сказала тост. Радовалась за меня. За нас.

– Но что, если для нее это значило больше, чем тебе казалось? Может, она думала, что у вас с ней… могло быть какое-то будущее. Ну то есть – если бы я не забеременела?

Мне стоило немалого труда сохранять спокойствие, прогнать ощущение, что он что-то недоговаривает.

Чипс словно бы почувствовал мое беспокойство и взял меня за руку.

– Ты же знаешь, между мной и Хонор ничего нет. И давно уже ничего не было, еще до того, как ты рассказала мне о ребенке. Мы уже несколько месяцев толком и не встречались.

И я ему поверила – конечно, поверила. Сейчас у Чипса не было причин лгать, как пять месяцев назад не было причин хранить мне верность. Я знала, что его прошлое не должно иметь никакого значения, что было бы неразумно ждать от него чего-то. Для обиды с моей стороны не было ни места, ни повода. Хонор с Чипсом – это уже из области минувшего. Но сколько бы я ни твердила себе это, боль от острого укола ревности не проходила. Факт оставался фактом: у Хонор с Чипсом есть общая история. Хонор знает его с такой стороны, с какой я не знаю. И, может быть, никогда не узнаю.

У Мэри открылось второе дыхание: она обогнала меня и первой протянула руку к почтовому ящику. Вытащила целую охапку конвертов и побежала назад, собаки – за ней по пятам. Я отогнала от себя беспокойство по поводу Чипса – сейчас у меня есть заботы поважнее, нужно сосредоточиться на них. Мэри, громко пыхтя, протянула мне свою добычу. Пара счетов за коммунальные услуги, каталог интернет-зоомагазина для Мэри и небольшой конверт, надписанный от руки. Я отдала Мэри ее послание от «Пэт-компани» и стала разглядывать простой белый конверт. Я догадывалась, что там внутри, и мне не хотелось его открывать.

Анонимные письма стали приходить сразу после моего ареста. Уж на что онлайн-комментарии были жуткие, а бумажные письма еще хуже. Не просто рефлекторные выплески мимолетного возмущения, а настоящие длинные письма – обдуманные, с адресом и штампом, отправленные по почте. Они были гораздо более обстоятельными и более угрожающими. Обычно там было столько желчи, ярости и почти животной ненависти, что трудно было не испугаться – не столько за себя, хотя и не без этого тоже, сколько за мир, в котором скопилась такая концентрация злобы.

Только после того как мы вернулись в дом, убрали со стола после завтрака и Мэри блаженно погрузилась в свой каталог, я набралась смелости вскрыть конверт и вытащить единственный листок бумаги. Там не было ни обычных диких каракулей, ни аккуратных вырезок из старых газет, как я ожидала, – письмо было набрано на компьютере и распечатано.

Как ни странно, это было первое из полученных мною писем, где было хоть что-то негативное в адрес Элли, и, хоть я и знала, что этот путь, скорее всего, тупиковый, и притом грязный, мне отчаянно не терпелось проверить. Однако у Мэри были другие планы. Я сунула записку в карман, помогла выбрать новые пружинные собачьи лежанки для Рипа и Неда, а потом, после жалобных, но настойчивых уговоров, еще одну – для нее самой.

Возможность заглянуть на сайт представилась только поздно вечером. Мэри была уже в постели. Чипс убрал со стола посуду после ужина и угрюмо щелкал по телеканалам, ища, что бы посмотреть.

Я открыла ноутбук, достала скомканную записку и набрала адрес.

На сайте не было ничего, кроме фотографий молодых женщин в разной стадии раздетости, позирующих в вызывающих позах. Снимки были до странности старомодными и слегка вульгарными: попытки воспроизвести пикантные шалости в представлении респектабельного джентльмена девятнадцатого века, приправленные, однако, разухабистой непристойностью двадцать первого. Некоторые девушки были в кружевном нижнем белье – в подвязках, в корсетах, – и держали сигары так, чтобы в этом читался сальный намек. Другие, завернутые в едва прикрывающие откровенные места тоги, сжимали в надутых губах блестящие виноградины. Клик по картинке вел в фотогалерею каждой модели. Вскоре я нашла то фото, которого уже почти ждала. Я кликнула на него, и мне открылись остальные.

Большинство фотографий были слишком размытыми, чтобы можно было с полной уверенностью опознать модель. Только одна оказалась достаточно четкой: девушка лет двадцати в одних кружевных трусиках, призывно раскинувшаяся на бархатном шезлонге. По тому, как она улыбалась фотографу, было ясно видно, что она очень довольна собой. И так же ясно я видела, что передо мной не кто иной, как Элли Каннинг. Выражение лица было космически далеко от невинных солнечных улыбок ее недавних фотосессий, но это была бесспорно, несомненно, совершенно точно она.

Я хотела уже позвать Чипса, но тут звякнул мой мобильный. Это было сообщение от Хэла. Он прислал ссылку – Элли Каннинг дает интервью какому-то английскому журналисту. Выложенное меньше суток назад, оно уже набрало пятьдесят тысяч просмотров.

«По всей видимости, – писал Хэл, – ее адвокаты пытались помешать обнародовать это интервью, но безуспешно. Возможно, это именно то, что нам нужно».