Городскую черту отмечала заправочная станция. Гарри повез нас по тому, что навигатор назвал Мейн-стрит и что вроде и вправду было тут главной улицей. Все имеющиеся здесь торговые и развлекательные заведения, кроме бара и магазинчика «Севен-илевен»[283], уже закрылись на ночь. Зданий по сторонам становилось все меньше. На краю улицы, у последнего здания, были припаркованы три патрульные машины с шерифскими звездами. Длинное двухэтажное здание управления окружного шерифа торчало тут словно волдырь на заднице. Второй этаж его был выкрашен в белый цвет, а нижняя половина выложена из голого кирпича. Примерно на середине Мейн-стрит нам попался перекресток, похожий на экране навигатора на перекрестье прицела винтовки – главную улицу здесь пересекала Бак-стрит. Заранее заглянув в интернет, я обнаружил, что единственные отели в Бакстауне расположены как раз на этой улице. Веб-сайтов для онлайн-бронирования у них не имелось, а когда ранее в тот же день я попробовал туда позвонить, никто там не брал трубку. Приходилось действовать явочным порядком.

Гарри приглянулась первая же гостиница, которую мы увидели, под названием «Лисичка», с желтым грибом на вывеске, и он припарковался у входа.

Это был всего лишь большой дом в колониальном стиле с выцветшей белой краской и креслом-качалкой на крыльце. Табличка в окне гласила: «Свободные номера».

Как только я открыл дверцу машины, алабамский климат тут же выдавил испарину, проступившую у меня на лице. Влажность воздуха составляла восемьдесят девять процентов, и было невыносимо жарко. К жаре и сырости я давно привык, проживая в Нью-Йорке – летом там это обычное дело, – но здесь все было по-другому. Воздух был плотным и насыщенным влагой, и его не тревожило ни малейшее дуновение ветерка. Словно в прогнившей могиле. И буквально повсюду – тучи насекомых.

Я проследовал за Гарри через дверь главного входа к стойке из красного дерева, за которой сидела администраторша примерно такого же цвета. Бейджик с именем на ее голубом платье гласил «Клара», и когда-то она была белой, но за шестьдесят с лишним лет солнечных ванн и безостановочного курения сигарет «Кэмел» ее бледность приобрела тот же цвет, что и мебель. Стойка выглядела даже несколько поновей и почище.

– Фамилии? – поинтересовалась она безжизненным голосом. Кончики светлых волос у нее на челке завивались внутрь, упираясь в лоб, отчего казалось, будто та всеми силами пытается избежать контакта с кожей.

– Форд, Гарри. Рад познакомиться. А это мой коллега Эдди Флинн.

Опять присосавшись к «Кэмелу», Клара выпустила струю голубого дыма прямо на табличку «Не курить» и прохрипела:

– Сожалею, джентльмены. У нас все забронировано.

С этими словами она раздавила сигарету в пепельнице и уткнулась носом в номер «Космополитен».

– Простите, мэм… Но снаружи написано, что у вас есть свободные номера, – заметил Гарри.

– Это объявление недействительно, – буркнула она, не отрывая глаз от статьи под заголовком «Все, что нужно знать о бикини».

Гарри понимающе посмотрел на меня. Отбить этот мяч ему не удалось. Хотя что это был за мяч, от меня по-прежнему ускользало.

– По-моему, я знаю, в чем проблема. Мэм, мы понимаем, что это город, в котором исповедуют традиционные ценности. Мы с Эдди работаем вместе. Мы не пара. И хотя я не вижу в этом ничего плохого, нам все равно хотелось бы получить два отдельных номера.

– У нас все забронировано, – повторила она.

Гарри уже перегнулся через стойку, так что я предостерегающе взял его за руку, предложив попытать счастья в каком-нибудь другом отеле – перспектива поселиться в «Лисичке» не вызывала у меня особого восторга.

Мы вышли на улицу, и Гарри хлопнул меня по плечу.

– Думаешь, она не позволила нам остаться, потому что сочла нас геями?

Я покачал головой.

– Даже не знаю.

– Вообще-то приятное разнообразие по сравнению с прочими отелями в Алабаме, где могут отказать мне в номере попросту потому, что я черный, – заметил он.

– Я по-любому не хочу там оставаться. И неважно, расизм это или гомофобия, – все это одинаково мерзко. Давай-ка заглянем в тот, что через дорогу. На этот раз я зайду первым. Я – ирландский католик.

Мы перешли через пустынную улицу. Въехав в город, мы так и не видели по дороге ни одной машины. Даже тусклый свет уличных фонарей наводил тоску. Идти было совсем недалеко, но моя рубашка все равно прилипла к спине, словно горячий клей. Не создан я для такого климата. Гарри остался дожидаться снаружи, когда я рискнул заглянуть в отель под названием «Новый». Ну да, полагаю, что когда-то он и вправду был новым. Годах эдак в сороковых. Возле маленькой красной неоновой вывески «Есть свободные номера» тучей вились комары. Когда я открыл входную дверь, звякнул колокольчик. Как и в случае с «Лисичкой», за регистрационной стойкой уже кто-то сидел. На сей раз администратором оказался молодой человек с черными волосами, которые выглядели так, словно были нарисованы у него на голове. Он приподнялся и кивнул. Открыл регистрационный журнал.

– Могу я узнать ваше имя, сэр?

– Эдди Флинн, – представился я, потянувшись за ручкой, вложенной между страницами.

В глубине его маленьких голубых глаз словно вспыхнула электрическая лампочка. Парень втянул воздух сквозь зубы, захлопнул лежащую передо книгу передо мной и сказал:

– Сожалею, но у нас все забронировано.

Я стоял молча, уставившись на него. На вид ему было не больше двадцати. Он прикусил губу и начал быстро постукивать ручкой по стойке.

– В городе проходит какой-нибудь съезд? – поинтересовался я.

– Сейчас лето. Самый сезон, – ответил он, упорно глядя в пол.

Не было смысла чего-то доказывать. Я вышел и присоединился к Гарри на тротуаре.

– Похоже, тут тоже все полностью забито. Забавно, не правда ли? Я думаю, кто-то заранее знал про наш приезд.

– Да ладно тебе… Послушай, я все равно не хочу останавливаться ни в одной из этих ночлежек. Давай вернемся в Мобил, заселимся в нормальный отель, – предложил Гарри.

– Отличная мысль, – сказал я.

Мы двинулись по пустынной улице обратно к «Приусу». Гарри открыл водительскую дверцу, сунул одну ногу внутрь – и замер.

– Что такое? – спросил я.

Обойдя машину, проследил за его взглядом и увидел, что переднее колесо полностью спущено. Потом перевел взгляд на заднее. Оно было в полном порядке. Опять вернувшись на тротуар, я заметил, что заднее правое колесо тоже спущено. Присев на корточки в лучах света, падавших от входа в «Лисичку», я провел пальцем по резине и обнаружил на боковине покрышки, в паре дюймов от обода, порез около дюйма длиной. След от ножа.

– Это все моя фамилия, – сказал я. – Кто-то знал, что мы приедем, и хотел убедиться, что нас встретят должным образом.

Гарри надул щеки и сказал:

– Уже заранее ненавижу этот сраный городишко!

Человек, известный как Пастор, смотрел сквозь мансардное окно на жирную бледную луну, повисшую над крышами Бакстауна.

Заслышав шаги на лестнице, он повернулся и оглядел помещение у себя за спиной – довольно просторное, на всю ширину дома. Верхним этажом Бакстаунская страховая служба практически не пользовалась. Одну из стен комнаты занимал ряд канцелярских шкафов. Посреди деревянного пола стояли семь кресел, расположенных по кругу. Под окном – столик с чашками и большим термосом, который Пастор наполнял кофе в маленькой кухоньке на задах дома. Единственным украшением стен были два флага – флаг Конфедерации, приколотый к потолочному плинтусу, и еще один, совсем старинный, который был вставлен в раму и прикреплен на стене напротив шкафов с документами. Флаг это основательно выцвел, некогда ярко-красный фон теперь приобрел оттенок ржавчины. В самом центре коричневато-красного полотнища красовался белый цветок – старая эмблема на ветхой от времени ткани. Это была камелия, которая из некогда белой превратилась в желтую. Семь лепестков, расходящихся веером от центра, заметно потускнели. То ли от времени, то ли от мочи. На этот флаг скорее всего и вправду мочились – да даже и не скорее всего, а наверняка. Это был один из трех подобных флагов, сохранившихся до наших дней. Пастор заплатил за него пятьдесят тысяч долларов на тайном аукционе черного рынка.