Матс тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от жутких картинок. Потом моргнул и открыл глаза. Ему потребовалось какое-то время, прежде чем он заметил изменение.

Сигарета.

На столе.

Она сдвинулась. На несколько миллиметров, но в правильном направлении. Стол дернулся от удара головой, что сыграло решающую роль.

— О’кей, о’кей, хорошо, — сказал Матс, испытав эйфорию и забыв про боль.

Потом снова это сделал. Ударился головой о стол, но уже только лбом. Этого оказалось достаточно, чтобы боль снова пронзила его зубы и глазницы. Его затошнило. Одновременно он был счастлив, потому что сигарета снова прыгнула в нужную сторону. И она по-прежнему тлела. Матс ударился лбом еще раз. И еще. И еще.

Пока у него не появилось ощущение, что на лбу выросла шишка размером со сливу, как опухший третий глаз.

С ловкостью, которой он, человек не курящий, не ожидал от себя, Матс повернул языком окурок примерно на пятьдесят градусов, смог обхватить губами фильтр и затянулся.

Жадно, как зависимый. Его глаза по-прежнему слезились — уже от боли, — и поэтому он не видел, загорелась ли сигарета с новой силой, но почувствовал это на вкус. Кроме металлического привкуса и слизи во рту, вдруг появилось что-то древесное, щекочущее глотку. В тот же момент он почувствовал запах дыма. И увидел, что тонкая струйка превратилась в столб, но ликование продлилось недолго.

Сейчас предстояло выяснить, реализуема ли его идея, родившаяся в смертельном страхе.

Многое говорило против этого.

С одной стороны, он и дальше мог использовать только рот, чтобы установить окурок в нужное положение.

И весьма вероятно, что Матс подпалит не только пластиковые стяжки на запястьях, но кожу вокруг.

Но у него не было выбора, и он должен был использовать время, какое ему еще оставалось. Именно сейчас, пока змея страха немного ослабила хватку и замерла.

Ну, приступим…

Матс поднял запястья, скорчился и прижал сигарету к пластику прямо над артерией. Глубоко затянулся и закашлялся из-за непривычного дыма в легких. При этом сигарета сдвинулась и задела кожу, что в первый момент не вызвало никакой боли, но затем обожгло так сильно, что Матс едва не выронил сигарету изо рта.

Только не кричать, тебе нельзя шевелить губами! — напомнил он себе и попытался выразить все свое страдание стоном и поскуливанием. Какой-то звук он должен был издать. Ожоги вызывают самые ужасные мучения. Никто не в силах выдержать их молча.

Как ни одна женщина не может родить без крика.

Матс снова подумал о Неле и том продолжительном страдальческом «Аааахаа», и на этот раз жуткое воспоминание мотивировало его повторить свою попытку.

Он потянулся губами к кистям, вдохнул и прижал окурок к пластику. Пытался подавить боль, стонал, не обращал внимание на шипение и все прижимал и прижимал окурок к запястьям, хотя ему казалось, что давно уже прожег их до костей.

— Да-а-а-а-а!

С криком он вскинул голову, одновременно оторвал руки от ножки стола, но вопль застыл у него во рту, когда Матс в ужасе заметил, что все еще не свободен; что его запястья все еще связаны, но он потерял окурок, который выпал у него изо рта и, перекатившись через край стола, приземлился на пол. В полуметре от его ног — то есть бесконечно далеко.

— Не-е-ет!

Матс как сумасшедший принялся дергать и рвать стяжки, изо всех сил пытался развести руки в стороны, колотил ими по столу и даже ударил себя кулаком в подбородок, как вдруг пластик поддался. Разорвался в самом тонком, поврежденном сигаретой месте.

— Да, да, да! — закричал Матс, на этот раз от радости и облегчения.

Его руки были свободны. Сейчас он мог дотянуться до стакана, разбить его и осколками разрезать оставшиеся стяжки.

Испытав прилив энергии, Матс впервые был уверен, что сможет разрешить кризис самостоятельно.

Пока объявление, сделанное Кайей, жестоко не разрушило эту надежду:

— Внимание, это касается всех пассажиров, пилотов и членов экипажа. Сохраняйте спокойствие. Не совершайте глупостей. Если кто-то встанет и попытается меня одолеть или если изменится высота, скорость полета или что-то еще, — мы все тут же умрем!

— Почему?

Это было единственное слово, которое Кайя кричала своей жертве в лицо. Снова и снова этот вопрос заглушал панические крики, плач, вопли, причитания и возбужденные разговоры, которые начались повсюду в самолете после объявления.

— ПОЧЕМУ?

Крики Кайи указали Матсу направление, после того как он освободился и покинул скай-сьют. Спустился по лестнице в лобби, где находились четыре человека.

Кайя стояла перед дверью в зону первого класса, держа в руке пистолет и направляя его на человека, который сидел перед ней на полу, прямо под иллюминатором. Кайя своим телом загораживала скорчившуюся фигуру, поэтому Матс с середины лестницы не мог разглядеть, кому угрожает старшая стюардесса.

Справа от Кайи стоял Валентино с серьезной миной. Он придерживал штору в зону лаунж, вероятно, для того, чтобы пассажиры из хвоста самолета не могли попасть в переднюю часть — будь то из любопытства или из желания разыграть из себя героев.

Матс видел, что он пытается скрыть страх, который должен был испытывать, как и все на борту, но ему это не очень хорошо удавалось.

— Почему ты это сделал?! — кричала Кайя человеку на полу. Она еще не заметила появления Матса, хотя время от времени оборачивалась, чтобы убедиться, что никто из мужчин не собирается напасть на нее со спины. Хотя в данной ситуации никто бы и не рискнул, даже обученный для подобных случаев воздушный маршал, у которого Кайя, видимо, отобрала пистолет.

Траутман сидел на диванчике посередине лобби, и его лицо казалось… расплавленным?

Он был сильно обожжен. Там, где на коже не появились белые пузыри, она была ярко-красного цвета, словно обработана грубой наждачной бумагой.

Или ошпарена кофе.

Матс спустился еще на одну ступеньку и увидел на полу стеклянный чайник, из которого разливают напитки в бизнес-классе.

Вероятно, Кайя плеснула воздушному маршалу в лицо кипящую жидкость. Это объясняло, как ей удалось одолеть мужчину, который был тяжелее ее минимум на пятьдесят килограммов, и забрать у него пистолет. Что вряд ли могло остаться незамеченным пассажирами, поэтому Кайя и сделала объявление.

— Воды, — шептал Траутман и прижимал ладони к обожженному лицу. Видимо, при нападении пострадали и его глаза. Казалось, воздушный маршал ничего и никого больше не видит.

Матс снова перевел взгляд на Кайю, которая кричала на стоявшего на коленях человека:

— Мы знакомы сто лет! Ты знаешь мои тайны, ты все обо мне знаешь! Я думала, что могу доверять тебе, но все это оказалось ложью?

Кайя пнула жертву по ногам. Никотин в ее крови еще никак не проявился, что было нормально. Судороги могли начаться лишь спустя полчаса.

Матс решился спуститься еще на одну ступень.

— Ты манипулировала мною. Ты всеми нами манипулировала.

— Нет. — Матс услышал знакомый женский голос, принадлежащий человеку, скорчившемуся на полу. Словно тот пытался руками и туловищем что-то прикрыть и защитить.

— Убирайтесь все! — крикнула Кайя, обернувшись с пистолетом воздушного маршала. В этот момент она обнаружила Матса и, как ему показалось, коротко кивнула, словно рассчитывала на то, что он как-нибудь сможет освободиться.

Стоявшие вокруг задвигались. Валентин, полуслепой Траутман и Матс хотели скрыться за шторой, но Кайя задержала Матса.

— Нет, вы останьтесь и смотрите.

В этот момент ребенок, которого пыталась защитить женщина на полу, захныкал.

— Салина! — вырвалось у Матса.

Кайя помотала головой.

— Вы ее не знаете. Вы даже не знаете ее настоящего имени. Ее зовут не Салина, а Амели.

Матс моргнул.

Третья в их девичьем клубе.