– Представь, что на твою лучшую подругу в метро напали двое парней. И избивают ее до крови, что ты будешь делать?

– Я вмешаюсь, – уверенно ответила она тогда отцу, и он смерил ее неодобрительным взглядом.

– Так легко говорить. Любой идиот может толкать речи и нести что-то про гражданское мужество. – Выражение, которое тогда ей еще ничего не говорило. И стало понятно лишь спустя много лет, как и весь смысл, который отец хотел до нее тогда донести. – Но лишь когда ты подвергаешься насилию, проступает твое настоящее я. Насилие, – он поднял указательный палец, – насилие срывает с тебя маску. Заставляет действовать. Бам! – Он хлопнул в ладоши, и она вздрогнула в постели. – Видишь, когда ты так пугаешься, не можешь думать или взвешивать варианты действий. Сейчас все решается за доли секунды: ты поможешь своей подруге? Или убежишь?

«Насилие, – голос из прошлого эхом раздавался в ушах Клары. – Что ты сделаешь, если столкнешься с ним?»

Сегодня она могла бы дать отцу однозначный ответ: она не убежала. Она осталась. Она взглянула опасности в глаза, возможно, впервые в жизни, но в любом случае в такой момент, когда оказалась как никогда близко к смерти. Здесь, на четвертом этаже, в этой роскошной старинной квартире с как минимум семью комнатами, которая вызывала у нее омерзительное чувство дежавю.

Мебель словно говорила с ней, пока она шла по коридору к кухне-гостиной. Картины на стенах шептали – черно-белые фотографии, какие продаются в строительных магазинах, слишком дешевые для этой шикарно отремонтированной старинной квартиры. Серая дорожка под ногами говорила негромко, а вот обеденный стол на кухне практически кричал: «Добро пожаловать назад!»

Я никогда не была здесь, – протестовала она, словно у предметов обстановки этой квартиры имелась душа, перед которой она должна была оправдываться.

На самом деле не было ничего, что бросилось бы ей в глаза.

А ведь она запомнила бы старый холодильник или серый диван. Господи, кто ставит диван на кухню?

Клара прошла через раздвижную дверь в столовую, где стоял стол из орехового дерева. Она провела рукой по бороздкам на краях столешницы, по ее полированной поверхности, но и здесь не было ничего, что однозначно напоминало ей о той ночи, с которой ее самоубийство было решенным делом.

В открытой витрине стояла рамка с фотографией, на которой был изображен молодой бородатый мужчина в инвалидной коляске. За ним стоял худой парень с грустными глазами, возможно, медбрат.

У обоих не было даже отдаленного сходства с Янником. И все равно книжная полка с детективами, расставленными по авторам в алфавитном порядке, кричала: «Еще увидишь, Клара. Ты еще увидишь».

И действительно.

Не в гостиной, не в маленькой кладовке, где стояли только компьютер и погибающий фикус. И не в ванной. А за следующей дверью.

Она узнала по произведению искусства на стене.

Самурайскому кинжалу!

Ее взгляд переместился к прикроватной тумбочке. Точнее, к выключателям, встроенным в панель, один из которых был уже активирован.

Из-за чего вода в кровати мерцала красным светом.

«Полагаю, это первый раз, когда ты трахалась на трупе, а?»

В тот самый момент, когда мебель перестала кричать ей «Добро пожаловать», когда воспоминания впились в нее, как клещ в кожу жертвы, Янник снова заговорил с ней.

Она услышала его голос, его дыхание, почувствовала его присутствие. Медленно, осознавая, что совершила фатальную ошибку, когда вошла в спальню, она повернулась к двери.

Джулс

– Так, твой гребаный лифт опять сломан, мне потребуется сердечно-легочный аппарат, когда я поднимусь наверх, – ругался его отец, который последовал его просьбе и остался на связи.

Джулс услышал тяжелые шаги в подъезде и положил трубку. Спустя короткое время заскрипели половицы перед входной дверью.

– Эй? – раздалось в коридоре. В старой квартире звук перетекал из комнаты в комнату и, казалось, становился не тише, а громче, но сейчас это уже не играло никакой роли, потому что малышка все равно не спала.

– Я в детской! – крикнул Джулс. – У Фабьенны. – Он ласково погладил ее по спине, девочка все еще пряталась с головой под одеялом.

– У Фабьенны? Какого черта?..

Ханс Кристиан Таннберг обычно носил спортивную обувь. Сейчас его кожаные подошвы с хрустом давили осколки лампочки на полу.

– Что здесь происходит? – спросил голос, у которого вдруг появилось лицо, и это было не лицо отца Джулса.

– Папа? – удивленно крикнула девочка.

– Не бойся, – сказал Джулс и хотел помешать ей сдвинуть одеяло, чтобы она не видела мужчину, который неожиданно вырос в дверном проеме.

– Кто вы? – спросил высокий, мокрый от дождя мужчина в костюме с достаточно приятными чертами лица.

Мужчина, на которого запали бы многие женщины, – подумал Джулс.

– Папа! – крикнула девочка. Она наконец-то высунула голову из-под одеяла.

Но смотрела не на Джулса, что его ранило. Хотя он, конечно, понимал ее поведение, и для ревности у него объективно не было причины. Прошло ведь совсем мало времени. Тем более она спала, была в плену своих лихорадочных кошмаров.

У нас еще нет связи. Она даже не знает, что я сделал ради нее сегодня ночью.

– Папа! – снова крикнула она и попыталась вырваться от Джулса, чтобы побежать к мужчине в дверях.

К своему родному отцу.

Малышка, конечно, была не Фабьенной. Она на нее даже не походила, и Джулс это понимал. Но, пытаясь сегодня ночью защитить ее ценой собственной жизни, он представлял себе, что это была его собственная дочь. И в состоянии волнения ему и правда так иногда казалось.

Моя маленькая.

Семилетняя девочка попыталась подняться. Болезненная слабость, державшая ее в трансе последние часы, уступила место ужасному откровению, которое Джулс прочитал в ее полных ужаса глазах: мужчина, что в последние часы подходил к ее кровати, гладил ее, заботился и даже давал лекарство, оказался абсолютным незнакомцем.

– Кто вы? – спросил мужчина в дверях, тоже бледный от ужаса и с трясущейся нижней губой. – Чего вы от нас хотите?

– Оставайся в постели, – приказал Джулс девочке, держа в руке нож, который юный убийца выронил, убегая из детской комнаты.

– Но я хочу к моему папе!

– Нет, малышка. – Джулс показал ей лезвие ножа. – Ты этого не хочешь.

Ее глаза округлились еще больше. Скоро, с небольшим запозданием, из них польются слезы.

– Не бойся, Амели, не бойся… – трусливо выкрикнул мужчина с порога, не решаясь сделать шаг в комнату.

Джулс покачал головой и грустно улыбнулся.

– Услышать от вас такие слова в адрес женского пола. Кто бы мог подумать.

Он сделал ему ножом знак отступить на шаг.

– Давайте, Мартин, мы оба пройдем в ванную.

Единственная запираемая комната, если он не ошибался. Все-таки сегодня ночью он был впервые здесь и еще не очень хорошо ориентировался в квартире Клары.

Клара

– Взор застыл, во тьме стесненный, – шептала Клара, поворачиваясь. – И стоял я, изумленный, снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого.

Стихотворение Эдгара Аллана По успокаивало ее.

Оно изгоняло голос Янника из ее головы. О ситуации, описанной в этих строках, – пожилой мужчина в полночь открывает дверь и никого не обнаруживает, хотя в нее только что стучали, – она сама мечтала в этот момент.

Тьма – и больше ничего.

Она тоже хотела увидеть пустоту. Чтобы в дверях в спальню никто не стоял. Чтобы там не было никакого Янника. Никакого Мартина, вообще никакого мужчины, который хотел бы причинить ей зло. Хотя она только что слышала тяжелые приближающиеся шаги.

Конечно, он был там. С самоуверенной улыбкой, хотя и немного удивленный, словно не ожидал встретить ее здесь так поздно.