– Так что же я такого стыдного наговорила?

– Все в порядке. Вы сказали только «спасибо». Или, кажется, «благодарю». В общем, вы держались лучше, чем Хонор.

– Да?

– Ее пришлось чуть ли не на руках в дом тащить. К счастью, я знаю, где она прячет ключ от входной двери. Вы явно в хорошей форме сегодня. Хотя душ вам, пожалуй, не помешал бы.

Я опустила глаза – колени и пальцы у меня были черные, на ногах, рубашке и наверняка на лице тоже чернели пятна грязи.

Чипс уже осматривал грядки.

– Приятно видеть, что все это снова оживает.

– Надеюсь, что выживет. Я, честно говоря, ничего в этом не понимаю. Фасоли правда нужно еще что-то, чтобы она росла?

– По-моему, да. Хотя я тоже не бог весть какой знаток. Вы наверняка получите урожай лучше, чем у нас когда-нибудь бывал. В цветах мама понимала, а вот огород ее урожаями не баловал. Единственное, что у нас росло по-настоящему, – это тыквы, и не те сладкие кентские, которые сейчас продают в супермаркетах. Старые добрые голубые. Господи Иисусе, каждый год мы все молились, чтобы мамины тыквы не уродились. Она настаивала, чтобы мы съели все до единой, а это означало, что месяцами подряд мы ели тыкву в разных видах. И, честно говоря, видов было не так уж много. Пожалуй, на несколько недель только получали передышку.

Я начала было рассказывать о своих успехах с тыквами, но меня прервал стук сетчатой двери и певучий голос Мэри:

– Ну-ка, ну-ка, что это у нас тут? Провалиться мне на месте, если это не фермер Джонс.

Волосы у Мэри были кое-как заплетены в две длинные косы, а на кончиках у них торчали какие-то серые перья (из подушки, из метелки?). На ней была длинная разлетающаяся юбка из эластичного хлопка – ее собственная – и свободный марлевый топ с глубоким вырезом – реликвия моей беспутной юности. Ноги у нее были босые и почти флуоресцентно-белые, ногти на них неряшливо выкрашены в разные яркие цвета – не столько даже ногти, сколько пальцы. На щеках два ярко-красных круглых пятна – наверняка моя помада, – а глаза подведены черным.

– Мэри, это Чипс Гаскойн. Мы купили у него дом.

– Я знаю Чипса Рафферти. Мой папа всегда смотрел этот фильм, когда его показывали по телевизору… о чем он был? Что-то такое про коров и войну. Это все, что я помню. Боже, вот скука. – Она подозрительно посмотрела на Чипса. – Но вы тогда были моложе. И у вас были такие ужасные оттопыренные уши. Просто смотреть стыдно.

– Нет, это не…

– Ну, я думаю, мы все тогда были немного моложе, правда? – проговорил Чипс медленно, по-деревенски растягивая слова. – А уши мне потом прижали.

Он снял шляпу, чтобы ей было лучше видно.

Она критически осмотрела его.

– Вы определенно постарели, но, по правде сказать, вживую выглядите лучше.

– Что ж, спасибо, мэм. – Он отвесил низкий поклон.

– Но трахаться с вами я бы все равно не стала. Даже за деньги.

Мэри развернулась и вплыла обратно в дом, хлопнув за собой дверью.

Я поежилась от неловкости, но Чипс ухмылялся.

– Что ж, неплохо сказано. Всегда лучше заранее знать, на что можешь рассчитывать. Ваша мама?

– Угу. Мама.

– На вид еще молодая, чтобы деменцией страдать.

– Это длинная история.

Он задумчиво посмотрел на меня.

– Может быть, вы мне когда-нибудь расскажете. Я люблю длинные истории.

В тот же день он позвонил мне.

– Вы в городе много успели посмотреть?

– Покаталась чуть-чуть.

Мы жили здесь уже несколько месяцев, и было неловко признаваться, как мало я пока изучила. Я была слишком занята обустройством дома, привыканием к новой работе, присмотром за Мэри.

– Думаю, вы можете ненадолго оставить свою маму?

– Могу. Нужно только еду приготовить. Спички попрятать. И убедиться, что она в спокойном состоянии.

– Она никуда не уйдет?

– Ее из дома не выгонишь.

– Тогда я заеду за вами завтра утром. Около восьми. Если выедем пораньше, будет не слишком жарко. Заодно расскажете мне ту историю.

Мне следовало бы обидеться, что он не оставил мне шанса отказаться, но было приятно, что кто-то другой берет на себя ответственность и принимает решения.

– Звучит неплохо.

– Так и будет. Да, и, кстати, тоги захватите.

– Тоги?

– Бикини. Купальный костюм. Или как их там называют. На реке есть местечки, где можно поплавать.

Он заехал за мной, как и обещал, рано утром в воскресенье на своем обшарпанном, но удивительно удобном пикапе. Сначала мы поехали в центр города. Машину Чипс вел слишком быстро, но почему-то это казалось не опасным, хотя одновременно волнующим. Он был спокоен, собран, не болтал. В своей сосредоточенности на дороге даже не замечал, как я за ним наблюдаю. Я легко представляла его себе в другом времени – в этой обтерханной широкополой шляпе, с сигаретой в углу рта. Не совсем Чипс Рафферти, но было в нем что-то типично австралийское. Он был не похож на большинство мужчин, которых я знала, и очень далек от того типа, который мне обычно нравился.

Мы остановились выпить кофе с круассанами из дрожжевого теста, приготовленными в дровяной печи, в маленьком хипстерском кафе, которое недавно открылось в бывшем гараже в центре города. Эстетикой индустриального шика это кафе не уступало своим аналогам из больших городов: стены ободраны, сплошь голый необработанный кирпич, цементный пол отполирован, все балки на виду. Бариста все в татуировках и в пирсинге, дружелюбные. Шумно, тесно, жизнь бьет ключом. Кофе был хорош, а круассаны с маслом еще лучше.

Чипс покатал меня по улицам, показывая интересные места за пределами стандартного туристического маршрута. Поначалу казалось, что городок мало отличается от любого другого австралийского провинциального городка. Главная улица длинная и широкая, здания представляют собой беспорядочную смесь архитектурных стилей, величественные церкви девятнадцатого века уступают по численности еще более величественным пабам с верандами, выстроенным чуть ли не на каждом углу. Но Чипсу удалось оживить Энфилд-Уош. Историю города он мне не рассказывал, но каждое место, куда он меня возил, приобретало особое значение благодаря истории – обычно смешной, часто с участием женщин – из его собственной жизни. Проезжая мимо кирпичной школы девятнадцатого века постройки, он показал мне класс, где мисс фон Билан – явная психопатка, питавшая к нему острую неприязнь из-за какой-то ссоры с его матерью еще в детстве, – спустила с него штаны на виду у всего класса, чтобы отшлепать его линейкой, а он, к стыду своему, был без трусов. Учительницу отстранили от преподавания после жалобы родителей, но в эту школу он так больше и не вернулся. Его родители решили, что пришло время закрытой школы, и в следующем семестре его отправили в Сидней.

– Теперь я думаю, что мог бы восстановить свою репутацию, если бы вернулся ненадолго, – сухо сказал он. – То, что я ушел из школы после случая с фон Билан, навсегда всем запомнилось. Наверное, я так и остался в их памяти ребенком, которому годами приходилось ходить без нижнего белья. И это же утвердило репутацию моего отца как никчемного ублюдка.

Англиканская церковь, небольшое, но внушительное здание в готическом стиле, оказалась местом, где он впервые поцеловал девочку.

– Я ходил туда готовиться к конфирмации.

– Ваши родители были религиозными?

– Не совсем… то есть мы ходили в церковь на Пасху и на Рождество. Но моя мать вбила себе в голову, что конфирмация – это важно. Кажется, кто-то из ее друзей был в родстве со священником, и они пытались увеличить число прихожан или набрать новых служителей. У католиков там всегда был над нами перевес.

Все это было так не похоже на мое собственное детство в пригороде.

– В общем, я готовился к конфирмации… это было как раз в пятом классе, перед тем случаем со штанами…

– Богатый событиями год.

– И там была девочка, которая мне нравилась, Таня Бригсток. Она работает в школьной администрации. Сейчас она Таня Джонс. Вы ее, наверное, знаете.

– Знаю.