Но ничего этого я не сказала. Только улыбнулась и ответила беззаботным тоном:

– Она блестяще справится с ролью. И все остальные тоже.

– А вам не кажется, что вы уже просто не в теме?

Во время нашей единственной предшествующей встречи эта женщина показалась мне умной и заинтересованной, но теперь это была настоящая мать-львица с оскаленными клыками, жаждущая крови. Она бесцеремонно оглядела меня с ног до головы, кривя губы. Я подозревала, что не соответствую ее представлениям даже о том, как должна выглядеть школьная учительница, не говоря уже об актрисе.

– Возможно, все немного изменилось с тех пор, как вы… э-э-э… сошли со сцены.

Тут я потеряла хладнокровие.

– Я так не думаю. Тут, как в любом виде искусства, есть базовые элементы, которые не менялись со времен… пожалуй, со времен Древней Греции. Я бы с удовольствием рассказала вам об этом подробнее, если хотите, но это довольно сложно. Может занять много времени.

Ее лицо потемнело от гнева.

– Я найду, с кем об этом поговорить, – пробормотала она, прежде чем уйти.

Я постояла немного, ощущая смутное беспокойство при мысли о том, с кем она собиралась говорить и что ей там скажут.

Потом я рассказала эту историю Брету Бейкеру, преподавателю естественных наук, который работал в этой школе уже без малого десять лет. Брет предупредил меня, что отделаться от миссис Симмонс будет не так-то легко.

– У нее большие амбиции в отношении ее четырех дочерей. И она приходит в ярость, когда кто-то становится у нее на пути. Несколько лет назад учительница музыки уволилась после ее жалобы.

Однако, по словам Брета, если уж опасаться не в меру активных родителей, то миссис Симмонс можно было счесть наименьшей из проблем.

– Есть совсем бешеные, вот их надо остерегаться.

– Ты серьезно?

– Тут есть несколько многодетных семей с солидным криминальным прошлым – Крукшенки, Ховатты, Шарпы. Все они между собой в родстве, и даже те, которые с виду вполне приличные, могут оказаться довольно мутными. С ними нет проблем, если их не злить, но, если у кого-то из них будет на тебя зуб, они накинутся на тебя всей толпой.

– Ты имеешь в виду – физически?

– И такое возможно. Несколько лет назад здесь жила молоденькая учительница английского, так у нее машину угнали, подожгли и столкнули в Лок, когда она пожаловалась на оскорбления от одного из младших Крукшенков. Были и грязные письма, и угрозы убийством. Никто так и не смог ничего доказать, но все знали, чьих рук это дело. После этого она тут надолго не задержалась.

Среди моих учеников было по меньшей мере восемь детей с опасными фамилиями.

– Вот черт!

– И даже не обязательно задевать их лично, – добавил Брет. – Они преследуют тех, кто не поладил с кем-то из их друзей, тех, кого просто «не одобряют» по той или иной причине. Как-то один ученый приехал выступать с докладом об экологии сельского хозяйства и, видимо, сказал что-то, не согласующееся с их представлениями, – черт его знает, что именно, – так двое мордоворотов зажали его в углу после выступления и измолотили до полусмерти.

– Но как они умудряются творить такое безнаказанно?

– Очень просто. Они всю жизнь здесь живут. Люди их боятся. И у них связи.

Брет рассмеялся, видя мою явную растерянность.

– Я бы на твоем месте не переживал чересчур. Вряд ли кого-то из этой братии сильно расстроит что-то, что может произойти на уроках театрального мастерства. И вообще, ты же у нас какая-то бывшая телезвезда? Тебя они не тронут.

Полиция ехала почти два часа. Злоумышленники к тому времени уже давно исчезли. Я уговорила Мэри вернуться в постель, и она наконец уснула. Я предложила полицейским проводить их до сарая, но они – двое мужчин, один молодой, другой средних лет – попросили меня остаться дома. Я смотрела с веранды, как они неторопливо прохаживаются по загону, как светят фонариками на стену сарая. Они обошли его кругом несколько раз, а затем побрели обратно, по пути иногда мигая фонариками.

Я стала выяснять, какой ущерб нанесен.

– Они хорошенько изукрасили ваш сарай.

– Вы прочитали, что они там написали?

– Да, знаете… Чепуху всякую. На вашем месте я бы и смотреть не стал. Мы можем завтра утром прислать кого-нибудь, чтобы отмыли.

– В самом деле? Было бы замечательно.

– Каким-нибудь растворителем ототрут – это наверняка недорого. Вот с машиной будет, пожалуй, посложнее.

– С машиной…

– Судя по виду…

– И по запаху! – услужливо подсказал младший полицейский.

– Кто-то вылил на нее ведро, э-э-э… человеческих экскрементов.

– Что?

– Да. Может быть, вам лучше прямо с утра выйти во двор со шлангом. Но как бы мороз не помешал. Наверное, все-таки лучше заняться этим сразу, пока не застыло. Надеюсь, внутрь ничего не просочилось.

– А нет никого, кто мог бы прийти и убрать?

Старший полицейский поскреб подбородок и посмотрел на своего напарника.

– Вы никого не знаете?

– Да нет. Может, просто уборщицу вызвать? У них есть такие специальные чистящие средства для сильных загрязнений, но не знаю, как они тут справятся. Вы не могли бы попробовать вызвать кого-нибудь из Сиднея?

– А как насчет разбирательства, кто это сделал?

Оба как-то странно смутились.

– Я не уверен, что их личности удастся установить. Вы не пробовали их разглядеть? Видели, на каких машинах они были? Во что одеты?

– Нет. Было темно. Я видела только силуэты. Кажется, они были довольно высокого роста. Мужчины, видимо. Думаю, взрослые или старшие подростки.

– Может быть, если бы вы включили наружный свет, они бы сразу сбежали.

– Но… Я не хотела, чтобы они меня видели. Чтобы знали, что я их видела.

– Но почему? – Молодой полицейский, кажется, искренне недоумевал.

– Мы здесь две женщины, больше никого, и они наверняка уже знают об этом из заметок в газетах и тому подобного. В общем, это показалось мне немного рискованным.

– Да нет. Эти не из тех, кто может перейти к насилию. Порча имущества, не более того. Обычно они просто высказывают то, что у них на уме, и уходят.

– Но нам-то неоткуда было это знать.

– Пожалуй. – Он пожал плечами. – Так вы хотите подать заявление?

Я растерялась.

– Я думала, в любом случае придется. Разве не так полагается?

– Необязательно. – Старший покачал головой.

– А вы бы что посоветовали?

– Ну, мы вряд ли когда-нибудь узнаем, кто они такие. А если и узнаем, доказательств все равно нет. На таком холоде они не стали бы работать без перчаток, даже если у них хватило бы глупости, в чем я сомневаюсь. Так что отпечатки пальцев искать нет смысла.

– Ясно.

– На самом деле это будет просто куча лишней писанины для всех. И для вас в том числе.

– А у вас нет списка… потенциальных подозреваемых, которых можно проверить?

– В общем, нет. То есть у нас имеются на примете те, кого можно назвать вероятными правонарушителями, но по большей части они еще подростки. Скучно им в субботу вечером, приключений ищут. И есть парочка идиотов, которые считают себя выдающимися художниками. Но в этом случае, я бы сказал, дело, вероятно, несколько другое.

– В каком смысле?

– Ну, во-первых, на подростков это не похоже. Подростки обычно не уезжают так далеко от города – у них ведь чаще всего и машин нет. А если уезжают, то ради чего-то стоящего. Ну, знаете, что-нибудь заметное разрисовать, силосные башни, рекламные щиты. Что-нибудь в этом роде. У них нет привычки портить стены фермерских домов где-то на отшибе.

– Вот как.

– Очевидно, это что-то более… личное. Вас выбрали мишенью неслучайно.

– Но разве это не сужает круг подозреваемых?

– Не совсем.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ну, это ведь мог быть кто угодно, правда? – Лица у обоих были серьезные. – Вы нажили здесь много врагов, мисс Уэллс. Половина города считает, что вас нужно засадить за решетку на всю жизнь. Многие сделали бы это собственноручно, если бы хватило духу. Многие уверены, что вы это заслужили.