На следующий день я очнулась на полу в камере предварительного заключения в полицейском участке Кингс-Кросс. Меня арестовали после полицейского рейда в доме Леванта. Я даже не помнила, что делала в ту ночь, когда вляпалась в это дерьмо. Только после того как мой агент внес за меня залог, я узнала, что произошло. Оказывается, когда приехала полиция, я была в подвале, где хозяин вечеринки держал обширнейший ассортимент атрибутов БДСМ, одетая (или раздетая, как посмотреть) соответствующим образом и готовая включиться в игру.

Тогда это не вызвало шумихи в прессе – у Леванта в ту ночь веселились звезды покрупнее. Среди арестованных оказалась пара супермоделей и приезжих американских актеров, и, естественно, таблоиды сосредоточили свое внимание на них. И все же меня упоминали в числе тех, кому предъявили обвинения. Правда, это не особенно повредило моей и без того уже рушащейся карьере, но и нельзя сказать, что пошло на пользу. Обвинения против меня были сняты на следующий день, а через неделю вся история осталась лишь на обрывках старых газет, в которые заворачивали рыбу с жареной картошкой. Карьера моя вскоре практически завершилась, хотя к аресту это никакого отношения не имело.

По совету агента, высказавшегося с непривычной и грубоватой откровенностью, я решила начать обычную жизнь. Поступила в университет, где специализировалась на английском языке и театральном искусстве, получила диплом школьного преподавателя. И жизнь, как и говорил, утешая меня, агент, пошла дальше своим чередом.

В первый же год работы в школе я познакомилась со Стивеном, в следующем году вышла за него замуж, а чуть меньше чем через год появилась на свет Стелла. Я помню, как мы со Стивом смеялись над моей единственной в жизни противозаконной выходкой, и это был, кажется, последний раз, когда я упоминала о ней вслух. Да, пожалуй, и думала о ней в последний раз. С тех пор в моей жизни случалось кое-что и посерьезнее, и пострашнее.

Я не стала искать статью в интернете, пока Чипс не ушел. Он что-то буркнул на прощание, не глядя мне в глаза. Мэри сегодня была в покладистом настроении: сидела в блаженном трансе перед телевизором с утренними мультфильмами. Собаки разлеглись в полоске бледного солнечного света на веранде, наслаждаясь короткой передышкой от ласк Мэри. Я сварила себе кофе, а потом уселась за стол с ноутбуком и вбила в «Гугл» свое имя. Пришлось немного прокрутить вниз, чтобы найти ссылку на «Сто восемьдесят градусов», и это меня несколько обнадежило. Очевидно, эта история не стала вирусной. Пока.

Я пробежала статью глазами. Совсем уж возмутительных инсинуаций там было на удивление немного, зато о снятии с меня обвинений упомянуть забыли, чему как раз удивляться не приходилось. Коротко освещалась биография Эдди Леванта – связи с преступным миром, приговор в 2005 году за отмывание денег, – а дальше снова пересказывалась история моего предполагаемого участия в похищении Элли. Хотя о связи между этими событиями нигде открыто не говорилось, в этом не было необходимости. Цель была достигнута.

Статья сопровождалась фото (раньше я его никогда не видела), сделанным на вечеринке Эдварда Леванта. В то время оно не появлялось в газетах: я ведь правда была мелкой сошкой, не стоившей газетной бумаги. Я не помнила, как позировала для этого снимка, но я ведь вообще мало что помнила о той ночи. Фотография была настолько размытой, настолько не в фокусе, что, подозреваю, я и не была главной мишенью для объектива. И все же это была я, вполне узнаваемая – да, гораздо моложе и худее, но бесспорно я. Вид у меня был не столько опасный, сколько глупый. На мне было что-то похожее на костюм для БДСМ-вечеринки – кожаный ремень, блестящие наручи, в одной руке хлыст, в другой пластиковые наручники. Я была топлес – еще одна деталь, которая как-то выветрилась у меня из памяти, – и, в духе нашего странного времени, даже в этой скандальной портянке нашелся пуританин, который счел необходимым прикрыть мою дерзкую маленькую грудь черной полоской целомудрия.

На следующий день появилась новая статья. Опять на «Ста восьмидесяти градусах», и опять такого рода, что ни один респектабельный сайт не стал бы в этом мараться.

Даже через столько лет я все еще не могла разобраться, в чем была моя ошибка с Тейлор Эбботт. Не могла точно определить момент, когда переступила черту. Не могла понять, почему именно меня сделали козлом отпущения. Тейлор Эбботт пришла в Мэннинг-колледж из закрытой школы в Сиднее. Всю ее историю мне не рассказывали, но ходили слухи, что ее попросили оставить школу по одной из обычных причин: наркотики, мальчики, выпивка или все вместе.

Это правда, я старалась поощрять ее на уроках, ставила ей хорошие оценки за выступления. Она держалась хорошо, естественно. Но не получала никаких поблажек и не была учительской любимицей. Для этого она была слишком дерзкой, слишком колючей.

Новеньким старшеклассникам обычно назначали учителя-куратора на первый семестр, что предполагало еженедельные встречи, и я стала таким куратором для Тейлор. Встречи проходили в классе – в моем случае в театральном зале – в обеденное время, дверь должна была оставаться открытой, как и полагается, когда ты наедине с учеником. На этих встречах никогда не было ничего, что называется, личного. В комнату могли входить и выходить другие ученики, другие учителя, иногда толпа детей стояла за дверью, ожидая, когда помещение освободится для репетиции. Встречи всегда были короткими, всегда довольно официальными. Обязанности куратора сводились к немногочисленным формальным вопросам – в сущности, для галочки. Привыкла ли она к новой школе? Нет ли у нее трудностей с какими-то предметами? С другими учениками? С учителями? С программой? Я готова была ответить на любой вопрос Тейлор, но, насколько она давала мне понять, она и сама неплохо осваивалась.

Вне школы я встретилась с этой девушкой всего один раз, случайно, в кафе. Тейлор была там одна – по ее словам, ждала подругу, и я уже собиралась уходить, но по ее приглашению присела за столик и поболтала с ней несколько минут. Мы говорили о школе, о том, к какому сроку нужно сделать задания, о ее дневнике. Помню, я сказала что-то обнадеживающее о ее выборе отрывка для индивидуального выступления на выпускном экзамене – она решила прочитать монолог из «Медеи» в современной обработке. Возможно, это было немного смело, несколько необычно для ученических выступлений, но Тейлор вполне способна была с этим справиться.

Где-то в середине года все изменилось. Тейлор начала пропускать занятия, пару раз являлась явно с похмелья, а иногда пьяная или под кайфом. Она не сделала несколько заданий, пропустила выступление на оценку. Я пыталась с ней поговорить, но она меня отшила. Когда я наконец решила обратиться к заведующей отделением, та сказала, что Тейлор рискует завалить не только театральное искусство, но и бо́льшую часть остальных предметов. Она не выполняла важные задания, а в классе мешала другим. На уроки приходила когда вздумается. Было очевидно, что она не наберет нужных баллов для поступления в университет и, в сущности, маловероятно, что вообще получит аттестат.