– Это Хэл. Похоже, ты сегодня снова тема дня. В интернете.
– Что на этот раз? – Я неловко попыталась сесть. – Ничего нового ведь не случилось, правда? Она больше ничего не наговорила?
Чипс повернулся ко мне. Голос у него был усталый.
– В том-то и дело. Нового ничего. И наговорила не она. Это, похоже, старая новость. Надо было сразу рассказать об этом Хэлу, Сьюз. Он бы хоть как-то подготовился. А теперь уже поздно, даже если эту пакость не примут как доказательство.
– Какую пакость?
– Да тот чертов сайт, «Сто восемьдесят градусов». Они нарыли на тебя дерьма еще из восьмидесятых. Прямо вендетту какую-то затеяли.
– Что за дерьмо?
– Дерьмо из дерьма, дерьмовее некуда. – Он попытался улыбнуться, чтобы обернуть это в шутку. – Молодые годы у тебя были явно поинтереснее, чем у меня.
– Я понятия не имею, о чем ты… – начала я.
И тут же поняла.
Еще не выйдя из подростковых лет, я уже имела все, чего только могла пожелать любая девушка. В шестнадцать лет я с необычайной легкостью – просто шутки ради сходив на кинопробы – получила превосходную роль в сериале, которому предстояло стать одним из популярнейших в Австралии. На экране я была Джипси, всеобщей любимицей: «девчонкой с нашего двора», неотъемлемой частью любящей, хоть и безалаберной семьи – дружной компании серфингистов. В реальной жизни я жила так, как любой подросток может только мечтать. Поскольку Мэри исчезла бесследно, а бабушка с дедушкой были уже слишком старыми, чтобы всерьез влиять на мои решения, я, в отличие от большинства сверстников, была независима. Главное – у меня были деньги. И я была знаменитостью. Пусть не на уровне Кайли – петь я так и не научилась, и мои волосы не выдержали бы химической завивки, – но около того. Умная, но не настолько, чтобы это отпугивало, смуглая, с оленьими глазами и при этом не «слишком много о себе понимающая», я стала для всех дочерью, сестрой, лучшей подругой и любимой девушкой – этакой средиземноморской Гиджет, только без челки.
Я плыла по течению – не слишком напрягаясь, брала от жизни все, что хотела, и воображала, будто все, что я имею – успех, восхищение, выходы изредка на красную дорожку, вспышки фотоаппаратов, – так или иначе заслужено, будто мне по праву дана власть над мужчинами, над миром, над моим будущим. Молодая и глупая, я считала, что эта власть реальна, что она и правда что-то значит, что она надолго.
Чего у меня не было в этом возрасте, так это человека, который мог бы меня сориентировать. Дедушка с бабушкой воспитывали меня как могли, но то, куда свернула моя жизнь, совершенно обескуражило их. Они столько горя пережили из-за моей матери, что им нелегко было скрыть разочарование (и страх), когда меня, как им казалось, начал затягивать тот же самый мир. Я знала: несмотря на все очевидные доказательства моего успеха, они все время боялись, что и я в конце концов покачусь по наклонной плоскости.
И в конце концов я, конечно, покатилась, хотя мое падение не было ни таким трагичным, ни таким затяжным, как мамино.
К счастью, бабушка с дедушкой этого уже не увидели, хотя в любом случае это вряд ли как-то повлияло бы на мои поступки. Дедушка умер, а бабушкин некогда острый ум начал угасать. Она переехала в дом престарелых, и ее связь с реальностью быстро слабела.
К середине 1990-х «Пляжная жизнь» продержалась в эфире уже почти целое десятилетие. Сюжетные линии исчерпали себя, рейтинги начали падать. Такие гигантские сериалы имеют свойство стремительно тонуть – как «Титаник», получивший пробоину. Сначала мы лишились нескольких самых крупных звезд: почти все ушли в другие мыльные оперы или на большой экран. За годы, проведенные в сериале, я приобрела самодовольную уверенность в своих перспективах. Мой агент тоже ни о чем не беспокоился. Поэтому, когда менеджеры сериала решили убить мою героиню, чтобы поднять рейтинги, для меня это стало шоком. Я получила свои пятнадцать минут зрительской скорби по моей «трагической кончине», но стоило мне уйти из шоу, как я сразу потеряла всякую ценность на рынке. Да, я была хороша собой и талантлива, однако потенциал мой был ограничен: слишком известная, недостаточно профессиональная и, надо сказать, не слишком амбициозная. Мой агент виновато разводил руками. Ничего не находилось. Мой образ, моя характерная внешность слишком ассоциировались с сериалом, с ролью Джипси… Все это осталось позади, а запасного плана у меня, в отличие от Кайли, не было.
Однако какой-то план был явно необходим. Я никогда не была мотовкой, но сейчас, если не считать квартиры в Бонди, купленной с приличным депозитом, так что ипотека вышла мизерной, я осталась ни с чем. Когда не глядя покупаешь любую одежду, еду, автомобили, поездки, какие душа пожелает, не задумываясь о том, что впереди могут быть трудные времена, можно незаметно спустить целое состояние.
До тех пор моя личная жизнь была относительно пристойной, насколько это возможно для звезды телесериала. Не было ни грязных скандалов, ни любовных треугольников, ни лесбийских связей, которые нужно было бы скрывать. Вечеринки и клубы я не любила, торжественные мероприятия посещала только тогда, когда на этом настаивали менеджеры.
Серьезных бойфрендов у меня было два. Первый – Себастьян Мендес, симпатичный и, как выяснилось, стопроцентный гей (хотя решился выйти из шкафа только с началом нового века). В сериале он играл Мика, моего любовника-спасателя. Мы с Себом были парой несколько лет и почти год, с благословения студии, прожили вместе. Это было прекрасное время, и, хотя я какое-то время воображала, что влюблена в него, наши отношения остались легкими, без всякой напряженности – мы были просто друзья, которым весело вместе.
Вторые серьезные отношения – на пике моей славы – случились у меня с одним из монтажеров, Диланом Мензисом. Дилан был старше, и при всей его красоте, впрочем, несколько зловещей, милым его никто бы не назвал. Дил был хватким, изворотливым, амбициозным и беспринципным. Он водил компанию с людьми такого сорта, которых моя бабушка называла «прожигателями жизни» – тусовщиками, наркоманами, мелкими преступниками, – жил в мире, о существовании которого я знала, но никогда с ним не пересекалась. Мы расстались после года бурного романа: его пристрастие к наркотикам и другим женщинам плохо уживалось с моим врожденным консерватизмом.
Примерно через год после нашего разрыва я случайно столкнулась с ним в каком-то клубе. Прошло уже несколько недель с тех пор, как я ушла из сериала, никакой работы на горизонте не было, мой банковский счет стремительно таял, а вместе с ним и чувство собственного достоинства. Дилан уговорил меня пойти на вечеринку в прибрежный особняк Эдварда Леванта. Леванта я знала – его знали все, кто что-то собой представлял, – но никогда с ним не встречалась. Миллионер еще с тех времен, когда это слово что-то значило, он постоянно присутствовал за кулисами киносцены. Никто, похоже, ничего о нем не знал – откуда он взялся, чем занимается и откуда у него столько денег. Слухи ходили самые разные – что он глава международного наркосиндиката, что он продает оружие, что занимается торговлей людьми, – но, судя по всему, это никого не волновало. Мы были молоды, нам было весело, а такие люди, как Левант, обеспечивали деньги, гламур, возможность показать себя и людей, с которыми можно было показаться рядом. Остальное не имело значения.
По словам Дилана, Левант хотел попасть в киноиндустрию. Он хотел инвестировать в продюсерскую компанию, а то и возглавить ее, и Дилан решил – возможно, это шанс для меня. А поскольку у меня на горизонте больше ничего не маячило, как я могла отказаться?
Я встретилась с Диланом в ночном клубе в Дарлингхерсте и немного выпила. И, что было для меня совершенно нехарактерно, еще и кокса нюхнула.
– Мать твою, Сюзанна, – почти не шутя вздохнул Дилан, когда я пробовала сначала отказаться, – к Эдди Леванту трезвыми не ходят. Из-за тебя нас всех выставят.
Тогда я занюхала с ним дорожку, а может, две, и, когда мы вышли из такси у внушительных каменных ворот особняка Леванта в Пойнт-Пайпер, тормоза у меня уже были ослаблены. А после того как я выпила несколько бокалов «Боллинже» и разделила еще одну дорожку с какой-то парочкой, у которой так и не удосужилась спросить имена, никаких тормозов уже и вовсе не осталось.
