Ему явно не терпелось рассказать, а мне было любопытно послушать истории о местных жителях, и я с удовольствием подыграла:

– Да?

– Угу. Не повезло бедняге. Начал он строить новый дом, когда женился. Его родители остались в старом. А потом его жена заболела раком, и работы остановились… Она умерла – довольно давно уже. Прекрасная была женщина, кстати, тоже учительница. А к тому времени, как он снова взялся за строительство, и родители его тоже умерли. Лучше бы уж оставался в старом, а новый продал – кучу денег выручил бы. Но он, должно быть, решил начать новую жизнь на новом месте.

– Похоже на то.

– Ну да. Он типичный скотовод, жесткий, загрубелый, как старый башмак, и не без гонора, но мне кажется, все это его всерьез подкосило. Если честно, старый дом – тот еще клад для продажи. Большинство людей, которые собираются переехать за город, хотят иметь по меньшей мере пару акров земли. И старые дома их не интересуют.

– А мне нравится, что он такой древний, только вот я сомневаюсь, нужна ли мне усадьба. Нас ведь всего двое.

– Ну, это же не имение какое-нибудь. Не то что те особняки в центре города. Когда-то у Гаскойнов было много денег, но все они ушли обратно в землю, так что дом не особенно большой. И может потребовать кое-какого ремонта в будущем. Зато сад – это что-то необыкновенное. И виды.

Агент был прав – внушительным домик не выглядел. Построен он был в середине девятнадцатого века, но с тех пор пережил некоторые дополнения и изменения. Крыша, крытая давно не крашенными жестяными листами, просторная веранда. Три маленькие спальни, столовая и полутемная гостиная отчаянно нуждались в ремонте, зато выходившая на север кухня, она же вторая гостиная, пристроенная где-то в семидесятых годах, казалась теплой и уютной. Старый крытый проход с крышей из гофрированного железа вел от этой кухни к старой, теперь переоборудованной в прачечную.

В коридоре за дверью, которую я вначале приняла за бельевой шкаф, оказалась лестница, ведущая в подвал. Он был разделен тонкой стенкой на две комнаты, одна из них – с отдельным туалетом. Еще одна крутая деревянная лестница соединяла подвал с прачечной. В подвальных помещениях было холодновато, сыро и слегка пахло затхлостью.

– Я думаю, здесь когда-то были гостевые спальни или, может быть, кладовые, – сказал агент. – Здесь можно бы устроить отличный винный погребок, – добавил он задумчиво. – Температура идеальная. Но, кажется, Гаскойны были не из тех, кто держит винные погребки.

Большой сад, сад старой миссис Гаскойн, оказался чудесным. Теперь он выглядел несколько диковатым и заросшим, однако крепкий костяк был виден. Я заметила остатки старых клумб, плетистых роз и жасмина, камелий – весь местный ассортимент. Ранняя жакаранда осыпала лепестками лужайку. Агент провел меня от забора к забору, затем вокруг того, что было когда-то придомовым выгоном, а теперь там располагался огромный жестяной сарай – очевидно, гараж на три машины. В целом весь участок занимал чуть больше половины акра. Все земли вокруг принадлежали Чипсу Гаскойну – к старой усадьбе относилась лишь узенькая полоска между ними.

– Чипсу? – переспросила я.

– Кажется, его настоящее имя – Чарльз, но в детстве он был уж очень похож на своего папашу – как чипсы из одной коробки.

– А где же его новый дом?

– Вон там, за выгоном, прямо за ветрозащитной полосой. – Он указал на ряд высоких деревьев позади гаража. – Вообще-то до него меньше полукилометра по прямой, хоть с виду так и не скажешь. В заборе за сараем ворота. И тропинка между двумя участками. Ваша единственная близкая соседка – Хонор Филдинг. Она живет чуть дальше по дороге. Это та знаменитая пиарщица, телезвезда, знаете? Думаю, вы слышали о ней – она работает в шоу-бизнесе и все такое.

– Конечно. – Я была слегка удивлена. – Что она здесь делает?

– Она выросла в Энфилд-Уош, а пару лет назад они с мужем купили тут усадьбу, чтобы приезжать на выходные, – пять акров земли. Они не так часто бывают здесь. Заезжают на пару дней, может, раз в месяц, зимой почаще. Ее отец живет во Франчесе, она его временами навещает.

Я снова посмотрела на дом. Не шедевр архитектуры, конечно, но добротный и уютный. Из окон открывался вид на горы и равнину, но сама усадьба была закрытой, относительно уединенной. Мирно, далеко от городской суеты, но не слишком далеко от удобств цивилизации. Как раз то, что нам нужно. В тот же день я внесла залог.

Мои ученики тоже помешались на деле Каннинг. Когда эта история только выплыла на свет, их почти невозможно было заставить сосредоточиться на какой-то другой теме. Я пришла на урок драмы в одиннадцатом классе, приготовившись к скучному, но необходимому обсуждению их дневников практики, сделанных из рук вон плохо. Но когда с опозданием на несколько минут вошла в класс, он (всего пятнадцать человек, но среди них столько экспансивных экстравертов, что по ощущениям они могли сойти за полсотни) был взбудоражен последними новостями о девушке, найденной без сознания в пастушьей хижине, историей ее похищения, плена и побега. У них уже была готова уйма теорий – зачем та женщина похитила ее, кто она, не выдумала ли девушка все это… Но, с другой стороны, зачем? Зачем кому-то придумывать такую дикую историю? Эти разговоры невозможно было свернуть. Как только я пыталась, тут же раздавался дружный хор: «Ну ми-и-исс!» и кто-то вспоминал еще какую-то невероятную подробность. Наконец я сдалась.

– Ладно, – сказала я, – я понимаю. Меня это тоже взволновало. Честно. Но я не могу позволить вам потратить на сплетни весь день.

– Можете! – прогремел хор. – Мы никому не скажем. Пожалуйста, мисс!

– Но мы можем это использовать, – проговорила я своим самым вдохновляющим учительским голосом. И я не лукавила. На первый взгляд это выглядело как самый низкопробный сюжет для бульварного чтива, но разве не в этом главным образом заключается смысл драмы и вообще искусства? Исследовать весь спектр человеческой жизни, не только привычные ее стороны, но и непривычные, не только обыденные, но и экстравагантные.

В результате вместо скучного сдвоенного урока, который я планировала, класс стал готовить трехминутные парные импровизации, обыгрывая те детали, которые вызвали у них интерес.

Однако вначале (за возможность развлекаться в классе приходится платить) мы обсудили смысл этой истории. В чем идея сюжета о похищении, плене и побеге? Сумеют ли они найти какие-то универсальные мотивы, тематические подтексты, отсылки к мифологии? Что это может рассказать нам о времени, в котором мы живем, о современной культуре?

Как всегда, класс проявил больше фантазии, чем я ожидала, удивив меня своими догадками. Ученики увидели здесь историю о переходе от детства к взрослости, рассказ о злоупотреблении властью взрослых над детьми, о насилии, хоть и без реального физического ущерба. Историю о мужестве, о героизме, об угнетении и свободе.

– Не напоминает ли вам это какие-нибудь другие сюжеты? Например, сказки?

– Золушка?

– Скорее, что-то вроде современных Гензеля и Гретель, правда? Только без Гензеля.

– И без имбирных пряников. И без леденцов.

– Подвал – это то же самое, что клетка.

– Только ей не пришлось толкать ведьму в огонь, чтобы сбежать.

– Так ведьму же до сих пор не нашли. Может, как раз и толкнула.

Обсудили мы и характер героини. Я спросила ребят, как они себе представляют эту девушку. Они видели ее урывками в новостях, но какая она в жизни? Какой была до того, как оказалась в этой ситуации? Не было ли в ней чего-то такого, что сделало ее повышенно уязвимой? Они успели собрать какие-то крупицы сведений: что она была приемным ребенком, что получила стипендию шикарной закрытой школы, что была, вероятно, немного белой вороной среди детей богатых родителей. Умная, трудолюбивая, амбициозная, скорее всего. И, судя по фотографиям, хорошенькая. Но эти дети, обитатели соцсетей, знали и кое-что такое, о чем не сообщалось в СМИ. В наши дни всегда найдется тот, кто знает кого-то через третьи руки.