Моя радость от владения поместьем продлилась целый день, полный исследований и приятных открытий. Завернувшись в плащ, нацепив котелок и взяв трость с костяным набалдашником, обнаруженные в гардеробной рядом с главным выходом, я совершил тур по садам вокруг дома и полюбовался дальними территориями с высоты обзорной площадки на террасе. После ужина, состоявшего из оленины и запеченных слив (я сделал комплимент кулинарным талантам Кухарки, а она поблагодарила меня за джентльменское поведение, которое проявляется в дани уважения заслугам других), погода сильно ухудшилась, повлияв на мое решение остаться вечером внутри и исследовать коридоры и комнаты новых владений. Частью помещений не пользовались: мебель покрывали простыни. Но обнаружились и весьма порадовавшие меня спальни, задекорированные китайскими обоями, несколько отлично оснащенных уборных, а также небольшая бальная зала, украшенная канделябрами. В завершение своего тура я вошел в длинную галерею, где увидел не ряд портретов дальних предков, а картины с изображениями лошадей и охотничьих собак, которыми, вероятно, владел мой дедушка, сам сколотивший свое состояние. Также там располагался довольно мрачного вида набор стальных производственных механизмов Шеффилда, которые и послужили источником богатства.
Единственной ложкой дегтя в бочке меда того приятного дня стал несчастный случай, который произошел вскоре после ужина. Хотя фраза «несчастный случай» и показалась в тот момент слишком сильным выражением для небольшого инцидента.
После еще одной вкуснейшей трапезы из репертуара Кухарки – на этот раз в виде стейка и пирога с почками, поданных с жареным картофелем и зеленью, – я вернулся в кабинет, планируя почитать какой-нибудь из огромных фолиантов, пылившихся там на полках, и, открыв дверь, заметил неприятный запах, а войдя, был встречен клубами зловонного дыма и, к своему ужасу, увидел, что из камина выпал уголь и прожег дыру в золотисто-розовом ворсе ковра. Поспешив загасить уже разгоревшиеся язычки пламени, я принялся топтать их, о чем немедленно пожалел, поскольку раскаленная докрасна головня пропалила насквозь подошву позаимствованных шлепанцев. Мои крики привлекли внимание Родеса и миссис Дюрэм, которые прибежали мне на помощь, вооруженные сифоном с водой и выбивалкой для ковров.
Ночь выдалась беспокойная. Несмотря на пышные подушки и простыни из египетского хлопка, я морщился от боли в ноге всякий раз, как менял положение. Однако утренний свет, проникший в окно моей спальни, был полон обещания. Я взял на конюшне Легконогую и поскакал изучать территорию под лучами нежданного солнца. Это стало моей традицией в последующие дни. Меня радовало все увиденное. И поместье, и прилегающие земли выглядели ухоженными. Вот только однажды передо мной свалилась соскользнувшая с крыши черепица, напугав Легконогую так сильно, что она едва не выбросила меня из седла. Я пострадал от второй травмы за время своего пребывания там, когда задвигал щеколду на раме, а створка захлопнулась и прищемила мне пальцы. Причем в совершенно безветренный вечер.
На шестой день, вынося часть вещей из поместья, возле сада с разбитыми в регулярном стиле клумбами [201] я наткнулся на незнакомца с мрачным выражением лица. Он несколько мгновений взирал на меня, опираясь на лопату, прежде чем выпрямиться и козырнуть.
– И кто же вы? – поинтересовался я.
– Абель Джексон, – представился собеседник и угрюмо добавил: – Сэр.
За короткое время я настолько привык к непременному почтительному отношению всех встречных, что счел поведение мужчины грубым, хотя еще пару недель назад не обратил бы внимания на вызывающий тон.
– А где Молодой Джо?
– Слег с лихорадкой… сэр. – Абель поскреб себя за ухом. – Родес – сын брата моего отца и попросил меня подменить садовника, пока тот не поправится. Если не возражаете, сэр.
Хотя вряд ли у меня был выбор.
Два дня спустя, за уже привычным завтраком, состоявшим из яиц, ветчины, тоста с мармеладом и прекрасного кофе, Родес проинформировал меня, что Молодой Джо, к великому прискорбию, скончался от болезни.
– Видимо, лихорадка была ужасной, – прокомментировал я, подумав, что прежний садовник выглядел пышущим здоровьем и работал как бык.
Хотя мы едва успели познакомиться, на моей памяти эта смерть оказалась уже четвертой. Еще одна – и будет целая рука. Вот какие мрачные мысли одолели меня при печальном известии.
Я отчаянно пожалел, что позволил себе предаться столь негативным эмоциям, накликав беду, когда назавтра же узнал о кончине Бесси, юной служанки по дому. Новость с совершенно безмятежным выражением лица сообщила мне миссис Дюрем.
– Никто не говорил, что она занедужила! – отодвинув в сторону чашку кофе, вздохнул я. – Неужели в поместье распространилась какая-то заразная болезнь?
Накатил страх, не постигнет ли нас всех та же участь. Мысль заставила с отвращением посмотреть на тарелку жареных яиц.
– Я бы не беспокоилась на сей счет, – заверила экономка. – Болезнь служанки была не физического свойства. Юная Бесси покинула наш мир по собственной воле: повесилась на обрывке веревки на стропилах чердачной каморки, в которой жила.
Дорогой читатель, мне ясны твои соображения при чтении сих страниц. С учетом растущего количества смертей и опасных ранений следовало бы распознать намеки судьбы и побыстрее уехать из обреченного поместья. Собрать те ценные предметы, которые я уже обнаружил, а проклятое здание и земли продать с помощью стряпчего.
И в самом деле, если бы я покинул в тот день Дэмпфорд-холл с пустыми карманами и багажом небогатого скарба, с которым явился туда, то сейчас был бы куда более счастливым человеком.
Почему же я остался? Не считая нового садовника, обслуживающий персонал относился ко мне с теплом и уважением, которого никто не выказывал со времени кончины моих родителей. Друзей в Лондоне у меня не имелось – скорее знакомые, поглощенные собственными заботами о семьях, либо товарищи, с которыми мы пропускали стаканчик-другой, а за пределами таверны по-настоящему и не общались.
А в Дэмпфорд-холле, даже невзирая на последние тревожные происшествия, я чувствовал себя понятым и принятым, ощущал себя как дома, в чем крайне нуждался. И в дополнение обрел весьма интересное занятие – исследовал содержимое кабинета дяди Монти. В особенности меня увлекли книги на полках.
Хотя его деловая империя строилась на стальных изделиях самого разнообразного назначения, оказалось, что вне стен фабрик и офисов Монтегю Арчер уделял пристальное внимание эзотерике и сверхъестественным материям. Одна конкретная книга с его полок вызвала мой особый интерес. Название ее гласило «Природа элементалей». Она освещала все аспекты манифестации призраков и приоткрывала тонкую завесу между этим миром и загробным.
За чтением данного труда и изучением колдовских символов за стаканом портвейна из подвалов дяди Монти я провел множество дождливых дней и вечеров в последующие несколько недель. Сырой промозглый январь перетек в бесстыдно мокрый февраль, который упрямо отказывался давать хоть лучик надежды на весну.
Регулярно компанию мне составлял бело-рыжий терьер по кличке Джимми. Он принадлежал Молодому Джо и после утраты хозяина часто спал на коврике в углу кухни, ловя подачки от Кухарки. Когда пес впервые забрел в мой кабинет (да, теперь именно я являлся его полноправным владельцем), миссис Дюрем рассыпалась в извинениях, подхватила Джимми, крепко стиснув в руках, и пообещала, что больше не позволит ему сбежать. Когда же он ускользнул из-под надзора в следующий раз и устроился на новом любимом месте между моим креслом и камином, я попросил экономку не тревожить терьера. Отныне тот стал частым гостем, и его негромкое сопение служило приемлемым фоном для моего чтения.
