«Тут я могу согласиться», – подумала она.

– Однако в вашем случае необычные нюансы были с самого начала. Прежде всего, вы проделали такой путь из Вермонта до Джорджии ради колледжа? Довольно нетипично. Вы назвали себя «возрастной студенткой» – окей. Опять же, случай не рядовой, но не так чтобы неслыханный. Пока прицепиться не к чему. Однако вы также проходили в базе данных штата как свидетельница по делу в округе Рэбан, где женщина заявила, что ее сестра сгорела в палатке. История печальная, но она помогает объяснить, откуда у вас взялся дом на продажу в Вермонте. Я заметил, что в деле о несчастном случае упоминается, что Розе Паркер, свидетельнице, было двадцать шесть лет. Двадцать шесть? Ну, окей. Я бы дал вам больше двадцати шести, но, хотите верьте, хотите нет, я вовсе не эксперт по части женского возраста, особенно если это, как вы бы, наверно, сказали, не первый расцвет юности. Здешние дамы умеют о себе заботиться. Насколько я понимаю, так в двадцать шесть выглядят на севере. Надеюсь, я вас не обидел, – сказал Пикенс, даже не пытаясь казаться искренним.

Она лежала на заднем сиденье его внедорожника, привязанная пластиковыми хомутами за лодыжку и запястье, вынужденная чувствовать каждый камешек на дороге каждой мышцей спины и слушать ультраправое радио, сменившееся его неслыханной, ужасающей болтовней. Да, он ее обидел.

– В любом случае я был вполне счастлив заняться вашей сделкой с недвижимостью и отпустить вас восвояси. Вы не слишком приятный человек, это мне было ясно, но меня вполне устраивало провести сделку и получить деньги. И на этом история могла бы закончиться, да только пару лет назад вы сами позвонили мне и стали указывать, с кем я могу, а с кем не могу разговаривать. С нью-йоркского номера. По-видимому, с телефона-автомата. У вас там что, своих сотовых нет?

Он рассмеялся собственной шутке.

– И скажу вам правду, я нашел это крайне интересным, потому что периодически я думал о вас, как вы там поживаете, но каждый раз, как я пытался навести справки о Розе Паркер, жившей некогда в Афинах, Джорджия, а до того – на севере, я ничего не мог найти. И тут вдруг вы всплываете, велите мне не отвечать на чьи-то вопросы о вас и говорите, что, если я разболтаю что-то, что вам не понравится, вы позвоните в Адвокатскую палату и заявите, что я вам угрожал. Вот это уже дало мне информацию, которой я не располагал. Спасибо, что вышли на связь.

В этих словах прозвучала насмешка, и Анна действительно чувствовала, что над ней насмехаются. Внедорожник прибавил скорость, темные деревья над головой расплылись в темнеющем небе, и она запоздало пожалела о том звонке. Если бы только она удержалась, дала Джейку съездить в Джорджию без шума и, разумеется, без всякого вмешательства, просто готовясь к тому, что она планировала сделать, когда он вернется. Но даже ругая себя, она помнила тот вечер, когда он вернулся из Вермонта и развернул перед ней свое расследование, подробно рассказав о каждом кошмарном шаге в Ратленде – как он разговаривал с другом Эвана, заходил в его бар и даже посетил его дом. Да, ей было жутко представлять, как Джейк был в тех местах, разговаривал с теми людьми. Ее ошеломило, что даже Джейк, который не смог распознать в ее выдуманной истории жизни роман Мэрилин Робинсон (одной из самых выдающихся писательниц его поколения – стыдоба, курам на смех), подобрался пугающе близко к тому, чтобы узнать кое-что новое о женщине, на которой женился. Разумеется, она не хотела, чтобы он ехал в Афины.

– Так что, когда ко мне в офис пришел ваш друг, общение с которым вы пытались мне запретить, я меньше чем за минуту убедился: он не врал о том, что он писатель. Причем весьма преуспевающий: возглавлял список бестселлеристов и зависал в Голливуде со Стивеном Спилбергом. Кроме того, меня не особо удивило, когда я обнаружил, что он женат на моей давно пропавшей клиентке Розе Паркер, даже если она изменила свой облик с тех пор, как я занимался продажей ее дома в Вермонте. И буду откровенен, меня озадачило, что женщина с задатками привлекательности – без обид – совсем не занималась своей внешностью, но, как я уже сказал, здешние девушки о себе заботятся. Я просто к этому привык.

Он был само очарование. Но она сберегала силы.

– Полагаю, у вас на то были причины. Может, там так принято: на северо-западе или в Нью-Йорке, или куда вы подались, уехав отсюда. Может, вам просто надоело молодиться, чтобы казаться своей в колледже. Даже по меркам «возрастной студентки». Но, если отбросить все эти домыслы, я теперь, по крайней мере, точно знаю, где вы: в Нью-Йорке, живете на широкую ногу в большом городе. Будь на вашем месте любая другая, я бы подумал: Во дает! Малышка Роза Паркер! Наконец-то счастлива! И стал бы гадать, куда мне послать весьма запоздалый свадебный подарок. Но вы, разумеется, не любая другая, верно? Вы даже не Роза Паркер.

Он умолк, ожидая ее реакции. Но она не собиралась подыгрывать ему.

– Не хотите услышать, как я это выяснил?

Желания не было. Но ей было нужно это услышать. Ее дальнейшие действия будут зависеть оттого, насколько многое было известно Артуру Пикенсу и какой частью этого он поделится с ней, следуя на поводу у своего эго. Машина теперь раскачивалась на ухабах, словно они съехали с асфальтовой дороги на грунтовую. Если это вообще была дорога.

– Я вернулся к той новости из северной Джорджии. И позвонил коронеру по округу Рэбан. Помните его?

Ответа он не ждал.

– Доверчивая душа, – сказал Пикенс с изрядной долей сарказма. – Его вызывают среди ночи обследовать останки сгоревшей девушки в палатке на кемпинге, и он верит каждому слову единственной свидетельницы. Я бы не поверил. Вы бы, наверное, тоже.

«В этом он прав», – подумала Анна.

Машина теперь еле ползла. Деревья над головой виделись уже не лентой, а темными массами в сумрачном небе. Дорога, если они все еще ехали по дороге, сделалась такой неровной, что Анна ощущала каждую кочку.

– Он мне рассказывает, что возгорание случилось из-за пропанового обогревателя. Рассказывает, как сильно обгорело тело. Говорит что-то о том, если слышишь стук копыт, то думаешь: «Это лошадь», а не: «Это зебра». Но что толку, если там скачет именно зебра?

Пикенс сделал паузу, впечатленный то ли собственной сообразительностью, то ли тупоумием коронера. Анна не могла сказать наверняка.

– Он мне рассказывает, как добросердечные жители Клейтона оплатили гроб и участок на кладбище для этой бедняжки. Рассказывает о похоронах. Маленькой группой. Он и несколько дам из больницы, а также очень грустная выжившая сестра. А затем говорит, что я вообще-то не первый, кто расспрашивает его. Дело в том, что один парень с севера, писатель, уже приезжал к нему в Клейтон. И когда же это было? По странному совпадению, не следующий день после того, как я сам виделся с тем же писателем в Афинах. И меня это почему-то не удивляет. И к тому времени, как мы заканчиваем разговор, я почти уверен, что знаю, где была Роза Паркер все это время.

– Но это не я, – выпалила Анна.

Она ему до сих пор еще ничего не рассказала. Это он все время говорил. Она сохраняла молчание, как и положено жертве похищения, которую везут, обездвижив, в неизвестном направлении. Она надеялась, что ее слова будут восприняты именно в таком ключе: «Вы ошибаетесь. Я не та, кто вы думаете. Я Анна, вдова, писательница, и я не знаю, о ком вы говорите, и, если вы не хотите провести остаток жизни в тюрьме, сейчас же остановите машину и отпустите меня». Но, говоря это, она запиналась, отступала, признавала поражение и поспешила добавить, не сумев скрыть мольбу в голосе:

– Я хочу сказать, я не Роза Паркер.

На это он рассмеялся, и до нее наконец дошло, что он и так это знает. Вот в чем суть. Он с самого начала имел в виду другую.

– Я этого и не утверждал. Я сказал, что знаю, где она.

И тогда, к своему ужасу, она поняла. Где Роза Паркер. А теперь и они. Машина остановилась. Последние метры она ехала настолько медленно, что Анна даже не замечала движения, но, когда Пикенс выключил двигатель, внезапно настала полная тишина. Они достигли пункта назначения.