Она взглянула на него.

Неправильно, Мартин. Ты ее не бьешь. Ты ее убиваешь. Может, не в уголовном смысле. Но побои разрушают душу твоей жены, а без души она всего лишь безжизненная оболочка.

– У меня был только один сеанс с Хаберландом, затем он направил меня к другому шарлатану. Но и тот сказал мне все то, что я и так давно знаю: домашнее насилие – не что иное, как заниженная самооценка. И как раз у таких мужчин, как я, это является неизбежным следствием.

– Таких мужчин, как ты? – вырвалось у нее.

Следует отметить, что он не наказал ее за реплику, а даже ответил:

– Я ведь тебе рассказывал, как глубоко оскорблен был отец, когда моя мать ушла от него.

Клара кивнула. В начале их отношений, когда Мартин поделился с ней этой историей, она восприняла его откровенность как доказательство доверия. Сочувствовала ему, когда узнала, как сильно он страдал из-за расставания родителей.

Какая мать бросит своего единственного ребенка?

Тогда она не находила ответа. Сегодня Клара понимала больше, хотя ее положение невозможно было сравнивать с ситуацией матери Мартина. Клара в принципе не могла больше жить в постоянной тревоге, страхе и боли; матери же Мартина стало просто тесно в клетке брака, которую она сама выбрала. Не она, а отец Мартина мечтал о ребенке. И к сожалению, она поддалась его давлению незадолго до того, как ее взяли танцовщицей в труппу театра «Фридрих-штадтпаласт».

В результате, уже с первого дня она с трудом справлялась со своей ролью домохозяйки и жены и оплакивала отныне свою артистическую жизнь на сцене. Это вообще было чудом, что она продержалась целых десять лет, пока не познакомилась с более подходящим ей мужчиной – неформальным креативным режиссером, с которым начала новую жизнь. Не имея средств и постоянного дохода, она оставила своего десятилетнего мальчика с отцом, который со своей зарплатой прокуриста оптового поставщика напитков зарабатывал достаточно, чтобы обеспечить сыну достойный уровень жизни, но не имел того, в чем ребенок больше всего нуждался, – душевного тепла. Съедаемый жалостью к себе, отец Мартина искал причину развода не в собственной вспыльчивости и попытке запереть в клетке свою волевую жену, запрещая ей выступать с джазовым ансамблем и так сильно урезая деньги на домашние расходы, что она не могла больше позволить себе уроки игры на фортепиано. Причиной неудачного брака он считал «слишком длинный поводок», на котором держал жену и который в итоге привел якобы к тому, что «присущее женскому полу коварство» смогло расцвести во всей красе.

«Женщины как огонь, – философствовал отец Мартина в присутствии своего сына, и Мартин так часто повторял его слова, что Клара знала их уже наизусть. – Такие же прекрасные и полные тепла, невероятно соблазнительные. Но берегись, если подойдешь к ним слишком близко. Тогда они спалят тебя. Женщины питаются телами и душами мужчин. И когда они поглотят тебя и ты, как мужчина, выгоришь без остатка, они с новыми силами идут дальше. Горя еще ярче, сильнее и горячее, они завлекают новых жертв».

Клара закрыла глаза, но слова, которыми Мартина еще в детстве отравил его отец, не смолкали у нее в голове:

«Единственное, что ты можешь сделать, чтобы защититься от женщин: не давай их огню разгореться. Не позволяй им разгуляться. Не давай им слишком много кислорода. Всегда имей что-то под рукой, чтобы сбить или, на крайний случай, загасить огонь, если ты понимаешь, о чем я».

На повороте ее тело повело направо, Клара открыла глаза и поняла, что совершенно не ориентируется. Улочка была намного уже и уютнее, чем главная магистраль до этого. Они находились в жилом районе с кафе, бутиками и биомаркетами на первых этажах старинных доходных домов.

– Тогда я лишь кивал, не до конца понимая, что он мне говорил, – сказал Мартин. – Лишь сегодня его наставление полностью дошло до меня: женщин нужно держать в ежовых рукавицах. В крайнем случае, мне придется сломить их достоинство, чтобы самому не быть сломленным ими. Меня с детства так воспитывали.

Клара закрыла глаза, чтобы Мартин не видел, как она их закатила.

Если ты мне сейчас еще скажешь, что не можешь найти свое место в меняющемся обществе, меня стошнит.

Тут Мартин рассмеялся, его настроение снова изменилось. Он заговорил сдавленно, с шипением, которое придавало его словам агрессивную тональность.

– Но знаешь что? Мой старик был прав. Я самоустранился в последние недели. Позволил тебе участвовать в эксперименте. Покинуть город. Я безропотно тянул двойную нагрузку – работу и Амели. Когда ты вернулась, стала допоздна сидеть в библиотеке. И в какой-то момент я задумался: «Хм, а не злоупотребляет ли она твоим добродушием?»

Он взглянул на нее.

– Нет, подумал я. Только не моя Клара. Не моя жена, которую я так хорошо воспитал. Я справился с искушением проверить твой телефон, хотя чувствовал, что ты изменилась. Например, стала класть свой мобильник экраном вниз. Ты боялась звонка этого Санта-Клауса?

Она помотала головой.

Нет, и хотя ты мне не веришь, я его не знаю.

– Даже после того, как ты пыталась вешать мне лапшу на уши про нападение, когда, к нашему позору, обнаружил тебя в ужасном состоянии в палисаднике, я сдержался и лишь слегка наказал тебя ремнем. Но, конечно, подсуетился, верный девизу своего старика: «Контролируй каждый шаг твоей жены, иначе потеряешь контроль над собственными шагами».

Они остановились под железнодорожным мостом, и теперь Клара узнала местность. Амели обожала детскую площадку на Савиньиплац. Однако в это время, далеко за полночь, она бы никогда не появилась здесь с ребенком. Широкий тротуар под сводом моста был покрыт грязными и пропитанными влагой матрасами, на которых многочисленные бездомные разбили свой ночной лагерь.

Почему мы здесь? – спрашивала она себя, но не решалась задать вопрос вслух, потому что боялась ответа. Она попыталась отвлечь Мартина, чтобы он продолжал говорить.

– Ты прослушивал мой телефон? – Она задумалась, возможно ли такое, что Янник и ее собственный муж независимо друг от друга установили на ее сотовом две шпионские программы, которые не заметил айтишник-задрот в магазине сотовой связи.

Мартин помотал головой.

– Для меня это было слишком сложно. У тебя на машине установлен GPS-трекер. Продается по дешевке в Интернете и отлично крепится магнитом к днищу.

Пока он это говорил, стекло со стороны Клары медленно опустилось. Ледяной воздух мгновенно заполнил машину-малютку. Сердце Клары заколотилось в груди. Мартин сунул в рот два пальца и громко свистнул:

– Эй, профессор!

К Клариному ужасу, на одном из матрасов зашевелилась фигура.

Мужчина откинул брезент, которым укрывался, и поднялся со своего лежбища.

– Ну давай уже, профессор. У меня не так много времени.

Шаркая ногами, бездомный подошел ближе. Он передвигался, согнувшись, но не из-за мокрого снега, который бил ему в лицо. Все в нем указывало на то, что его сломала жизнь на улице.

– Кто это? – прошептала Клара. Но и на этот вопрос она, в принципе, не хотела ответа.

Чем ближе подходил старик, тем более жалкий вид приобретала его фигура. Все, что издали в тусклом свете уличного фонаря выглядело расплывчато, вблизи произвело на Клару исключительно больное впечатление.

Седые блеклые волосы, как после лучевой терапии, казались такими слабыми, словно могли выпасть, стоило мужчине лишь потрясти головой. Его кожа имела серо-зеленый оттенок, как у утопленника, и по цвету подходила к парке, которую он носил как пончо-дождевик, не продевая руки в повисшие рукава.

– Доктор Вернет? – вежливо спросил мужчина, остановившись в двух шагах от окна Клары. Сопровождавший его слова запах подходил к желтизне гнилых зубов – большинство сохранилось только на верхней челюсти. Внизу виднелся одинокий резец.

– Хочешь заработать пару евро? – спросил Мартин бездомного, который так горячо закивал, будто ему предложили провести остаток жизни в сьюте люксового отеля.