Все, что ей обычно нравилось на вечеринках, вдруг показалось совершенно бессмысленным: пить, курить кальян, сидеть у костра среди пьяных в стельку приятелей, глядя на пляшущие, мерцающие языки пламени или в безбрежное сверкающее небо и слушая дурацкие мальчишечьи истории – потому что первую скрипку на таких вечеринках всегда играли мальчишки: они травили анекдоты, играли на гитарах, организовывали все, что могло сойти за развлечение.

В ту ночь Хонор чувствовала только, как время словно бы растягивается и сжимается одновременно, как ей хочется, чтобы эта ночь текла поскорее и чтобы она никогда не кончалась. И всю ночь она ждала этого единственного мига: мига, когда Чипс встал, неторопливо потянулся и пробормотал что-то о том, что пора на боковую. Мига, когда он посмотрел сверху вниз на нее, свернувшуюся калачиком у его ног и глядящую вверх в ожидании. Мига, когда он протянул ей руку и улыбнулся этой своей улыбкой, чуть приподняв брови. «Идешь, Филдинг?»

Это был типичный подростковый роман, который закончился, едва начавшись. После этого они с Чипсом время от времени встречались на вечеринках в Вашингтоне, и, если бы Хонор спросили, она сказала бы, что искра юношеской страсти угасла. Но потом они снова встретились в Сиднее, через несколько лет после смерти его жены. Как-то вечером после делового ужина Хонор проходила мимо художественной галереи «Вуллумулу», заметила небольшую толпу, заглянула и с изумлением увидела там Чипса. Кое-кто из людей искусства, слонявшихся вокруг, был ей знаком, и она неторопливо вошла. Направилась прямо к столику с шампанским, потом выбрала уголок потемнее и сделала вид, что восхищенно разглядывает выставку оригами, а сама в это время наблюдала за Чипсом. Тот разговаривал с какой-то вычурного вида девицей, явно претендующей на принадлежность к художественной богеме, – с гладкими черными волосами, в очках в красной оправе, юбке до колен, тонком шерстяном кардигане и неуклюжих, хотя и дорогих башмаках. У Хонор мелькнула мысль – не романтический ли там интерес, но потом она увидела выражение лица Чипса – его нетерпеливое желание поскорее отойти явно читалось в постукивании пальцев по стеклу, в слегка испуганном взгляде. Потягивая слишком сладкий пузырящийся напиток, Хонор разглядывала Чипса еще несколько минут, удивляясь, как колотится сердце при виде его даже теперь. Это уже не был тот молодой бог, каким он остался в ее памяти, и все же он был самым сексуальным мужчиной из всех, кого она знала. Эти взлохмаченные волосы, седые на висках, белозубая улыбка, длинные крепкие пальцы, неловко сжимающие тонкую хрустальную ножку бокала… Она презирала себя за это, но у нее перехватывало дыхание, когда она смотрела на него. Она взяла еще бокал игристого – да, дешевое и очень противное на вкус, – подошла к Чипсу и слегка толкнула его в плечо.

Он повернулся, чтобы извиниться.

– Хонор! – Он удивился, но улыбка его была искренней. – Как это тебя сюда занесло?

Она сказала ему почти правду – деловой ужин, проходила мимо, решила заглянуть.

– Меня, правда, не приглашали, но я знаю здесь человек пять-шесть – они замолвят словечко. Не утащу же я их шедевры. А ты? Что ты делаешь так далеко от дома?

– Да это… Бет, кузина Джеммы, тоже тут выставляется. Я подумал, что надо бы пойти – они с Джеммой были дружны. Под конец Бет ее довольно часто навещала. Вон она.

Он показал на ту самую девушку с темными волосами – она разговаривала с женщиной, которую Хонор знала как серьезную и весьма состоятельную коллекционерку.

– Я видела, как вы разговаривали. Я еще подумала, не твоя ли это новая подружка.

– Боже мой. Бет? – Лицо у него стало испуганным. – Ни за что на свете.

– А мне показалось, что она очень даже заинтересована.

– Ты же это не всерьез? Я слышал, она вообще лесбиянка. Ну то есть я знаю, что такие вещи могут меняться, но…

Хонор засмеялась.

– Ты здесь не совсем в своей стихии, да?

– Не знаю, Хон. – Он невесело усмехнулся, скрестив пальцы. – У меня с искусством как-то…

А потом это случилось. Он посмотрел на нее (и от этого взгляда сердце снова забилось быстрее: он напомнил ей о той девочке, какой она когда-то была, о том мальчике, каким был он) и задал вопрос, который она сама хотела задать с той самой минуты, как увидела его:

– Хочешь уйти отсюда?

Это было клише – да, собственно говоря, все это было одним великолепным клише, – и все же этот момент доставил ей истинное наслаждение.

Они ушли в его гостиничный номер в Кингс-Кросс, прихватив с собой бутылку плохого шампанского, и начали трахаться, не успев допить первый бокал. Было хорошо, лучше, чем она себе представляла. И обоим захотелось еще.

Позже, когда она сообщила Дугалу о своем решении, тот согласился без вопросов, с довольным видом.

– Это хорошо, что ты будешь чаще видеться с отцом, – сказал он. – Ты же знаешь – ему уже, может, не так много и осталось. А так вы все-таки больше времени проведете вместе. К тому же бывать в деревне душеполезно, – добавил он. Дугал всегда заботился о пользе для ее души.

Через два месяца выставили на продажу имение Рэндаллов. Эта семья уже много лет назад оставила фермерство и стала распродавать землю, а теперь решила продать последние пять акров и усадьбу. Дом был старый, отчаянно нуждался в новой кухне, в еще одной ванной, в покраске стен – ну что ж, будет хоть какое-то занятие. И дополнительный повод для частых приездов. А главное – дом стоял на Уош-роуд, и до дома Чипса от него было меньше километра.

Сегодня Хонор знала, что ее ждет, но пыталась оттянуть этот момент, делая вид, что ничего не изменилось. Она не хотела торопить события: это было бы слишком просто. Для него. Она налила бокал, сунула ему в руку и стала рассказывать об успехах дня: о договоре по поводу книги мемуаров, выбитом для стареющей рок-звезды, об эксклюзиве с шестизначной цифрой для новоиспеченной звезды мыльных опер, о новом миллионном контракте с «Нетфликс» для ее клиентки…

– Так выпьем же, – сказала она, – за сладость успеха.

Хонор знала: еще пару месяцев назад эти истории не оставили бы Чипса равнодушным. Он любил слушать такие байки: все эти безумные траты вызывали у него одновременно восторг и отвращение. Он обожал подсчитывать, сколько сельскохозяйственной техники можно было бы купить на такие суммы, скольким людям дать работу за деньги, потраченные на одно выступление, которое в любом случае скоро забудут. В таких разговорах он с удовольствием разыгрывал роль недалекого сельского обывателя. Однако сегодня ее слова никак его не тронули. Он отхлебнул из своего бокала, улыбнулся, как положено. Когда он откашлялся, готовясь сказать то, ради чего пришел, Хонор сделала вид, что не заметила. Она была еще не готова. Она начала было новый рассказ, но он перебил.

– Хонор. – Он схватил ее за руку. – Нам надо поговорить.

Говорил, естественно, он один. Что она могла сказать? Она не снизошла до того, чтобы просить, умолять, предъявлять претензии. Не пускала слезу и даже злости не показала. Это были принятые ими обоими правила: никаких условий, никаких исключительных прав, никаких обещаний.

У нее был только один вопрос.

– Почему у тебя все так серьезно с Сюзанной? Не понимаю. Ты ее знаешь каких-то несколько месяцев.

– Почему? – Он моргнул и снова перевел взгляд на нее. До сих пор он смотрел куда-то вдаль. Сидел прямо, весь окаменев от нервного напряжения. И все равно Хонор видела, что он становится рыхловатым: обозначился живот, плечи сгорбились. Рубашка на нем была расстегнута, и было видно, какая у него бледная дряблая кожа. Старик в теле мужчины средних лет.

– Она беременна. Сюзанна. У нас будет ребенок. – Хонор не дрогнула, но эти слова были как удар. – И я… я хочу быть с ними.

Она не удержалась от горького смешка.

– Тебе под пятьдесят, Чипс. Не поздновато ли?

– Не знаю, Хон. Если бы ты спросила меня год назад, я бы сказал, что мне ничего этого и даром не надо. Но сейчас… Прости, Хон. Я сам такого не ожидал.