– Жестковато, – вздохнула Джуди.

Йон пожал плечами.

– В землях с длинными и суровыми зимами подобные сказки, вероятно, служили важным предупреждением о необходимости довязать новые свитера, варежки и прочее до того, как наступят холода. Вышеупомянутый Мясной Крюк и еще один парень Йоля по имени Свечной Попрошайка крали у тех, кто неосмотрительно тратил скудные ресурсы.

В тот день, как и сейчас, было двадцать второе декабря. Самый разгар зимы. В маленьком городке Мулафьордур на северо-востоке Исландии солнце светило всего четыре часа в сутки. Но тем утром внутри дома мы наслаждались теплом и уютом, закутанные в толстые шерстяные свитера. На кухне сладко пахло рагу из копченого ягненка, которое мама готовила на ужин. Всю ночь бушевала снежная буря, и к десяти часам она только начала стихать. Моя тринадцатилетняя сестра Салка наверняка хотела бы партнера по играм постарше младшего братишки, но все же помогала строить мне сложный мост из блоков на столе. Мама устала, что мы путаемся у нее под ногами, и наконец сказала:

– Снег уже прекратился. Одевайтесь, обувайтесь и бегите погулять, пока светло. Но только не заходите дальше городской черты! Еще до заката снова разыграется метель.

Улицы снаружи были белыми от снега. На дорогах сугробы сдвинули к краям и плотно утрамбовали в тех местах, где ездил транспорт и ходили люди. Мы с Салкой, закутанные с ног до головы в зимние вещи, включая толстые шапки и варежки, снижавшие восприятие, направились к парку.

Качели и карусели занесло, но на некоторых участках можно было поиграть в снежки либо полепить снеговиков. По пути мы с сестрой миновали центр города, где пересекались две дороги. Небольшую площадь со скамейками летом украшали клумбы с цветами и статуя Арнульфа Торссона в форме исландской национальной команды.

Он один из немногих местных жителей сумел выбиться в люди и стал профессиональным футболистом, а в 1958 году даже играл за сборную страны, когда они впервые надеялись пройти квалификацию на участие в Кубке мира. Арнульф просидел весь сезон на скамейке запасных, но все равно стал местным героем. Особенно после возвращения в родные пенаты, где начал тренировать молодежную команду города. Некоторые из подопечных впоследствии и сами стали играть профессионально в Исландии и даже за рубежом.

В нынешнее время семья Торссон владела отелем с видом на фьорд, а внук Арнульфа, Сигурдор, считался восходящей звездой в политике северной Исландии. В Новый год планировали открыть недавно построенный спортивный центр, примыкавший к старшей школе, и назвать его в честь всеобщего героя.

Статуя Арнульфа из серого камня, обращенная лицом к морю, сегодня выглядела иначе, чем обычно. И не только из-за снега, припорошившего волосы и плечи. Кто-то повязал шерстяной шарф на шею городскому герою. Я рассмеялся и ткнул в него пальцем.

– Смотри, Салка, кто-то превратил Торссона в снеговика.

Оттенок кроваво-красного шарфа казался знакомым. Хотя в этот время года каждый в Мулафьордуре носил нечто подобное самых разных оттенков.

Сестра замерла на месте одновременно со мной. Мы оба пораженно уставились, но не на скульптуру Арнульфа с его вязаным украшением, а на распростертую у ее подножия, рядом с табличкой на постаменте, фигуру. Тело в теплой одежде лежало лицом вверх, глядя в небо пустым взглядом, а возле головы на окровавленном снегу валялся черный обломок лавовой породы. Нам не требовалось подходить ближе, чтобы опознать труп. Только накануне вечером мы ждали его появления, частично с опаской, частично с предвкушением, вздрагивая от каждой тени и от каждого скрипа оконной рамы на ветру. Хотя утром доказательством его визита служила лакричная конфета, оставленная в наших ботинках.

– Глюггагайир, – прошептали мы оба, озвучивая исландское прозвище одного из парней Йоля, которое переводилось как «Подглядывающий-в-Окна».

– Он мертв, – едва слышно проговорила Салка.

Этот предвестник Йоля издавна был у меня самым нелюбимым. С двадцать первого декабря и все последующие дни он крался по городу и заглядывал в окна либо щели. Иногда по ночам до слуха доносились шорохи снаружи, означавшие его присутствие. Или следующего за ним парня, Дверевынюхивателя, который старался учуять ароматы вкусной еды. Или Мисколиза, который шнырял возле домов в поисках позабытых на столе тарелок с угощением. Частенько в декабрьские ночи я с головой накрывался одеялом, расценивая любой скрип или шум как вторжение последнего из парней Йоля и боясь высунуть за пределы безопасного одеяла даже палец, чтобы не ощутить прикосновения шершавого языка.

– Прошу прощения, что прерываю, – произнес Рой, хотя выглядел скорее самодовольным, чем раскаивающимся. – Но это же просто детские сказки. Впечатляющие, не спорю, однако ты же не можешь намекать, что вы с сестрой действительно обнаружили одного из тех троллей на площади вашего городка?

Йон кивнул.

– Я бы не стал отзываться о героях из фольклора или легенд как о «просто детских сказках». Эти персонажи существуют в нашей культуре, в наших жизнях и умах не без причины. И все же мне понятен твой вопрос. И ответ на него будет такой же, как в случае Санта-Клауса, когда на рождественских праздниках его персонифицируют люди в костюмах. Так и под личиной парней Йоля скрывался реальный человек, который появлялся в соответствующий день в магазинах или на заправках либо в других общественных местах. В Мулафьордуре начиная с четырнадцатого декабря в любительском театре каждый день сидел один из упомянутых персонажей и раздавал детям конфеты из большого мешка. Конечно, мы всегда понимали, кто скрывался под костюмом, несмотря на парики, бороды и нарумяненные щеки. Ежегодно роли разыгрывали одни и те же горожане. Наш отец сам несколько лет воплощал Канавного Остолопа, который слизывает молочную пенку, хотя из-за новой работы на паромном причале в соседнем фьорде и не мог исполнить привычную роль в ту роковую зиму.

Каждому из парней Йоля отводился собственный костюм: разные вариации подтяжек, шерстяных бриджей и курток с украшениями, а также шарфов и длинных колпаков. И все исполнители носили накладные усы по-своему, некоторые даже заплетали в косички. И у всех имелся собственный реквизит: горшочек или ложка, сосиски или молочный бидон – в зависимости от персонажа.

Глюггагайир дополнял наряд очками в металлической оправе и часто таскал с собой деревянную оконную раму без стекол, через которую время от времени подглядывал. Ее мы так и не увидели в тот страшный день, однако остальной костюм и так позволял с легкостью определить личность погибшего. Его глаза слепо таращились вверх через очки.

Мы с Салкой недолго наблюдали кошмарную сцену в одиночестве. Несколько минут спустя на площадь высыпал с десяток зевак. Их проинформировал один из горожан, выгуливавший собаку. Именно он и стал первым очевидцем. Но не стоял, замерев от ужаса, подобно нам, а бросился за подмогой. Нас грубо оттащил в сторону Олаф Бьернссон, который в тот год играл Мисколиза, но был в тот момент без костюма. Однако оставшись без присмотра, мы задержались на краю разраставшейся толпы.

– Наверняка зрелище всех потрясло, – прокомментировала Джуди. – Особенно вас. Дети очень впечатлительные.

– Думаю, да, – согласился Йон. – Следующей ночью я слышал, как Салка кричала во сне, да и сам видел пугающие кошмары, которые мы в Исландии называем «мартрод», в честь богини Мары, потому что, по поверьям, она сидит на груди спящих, будто каменная глыба, придавливая их к кровати. Пожалуй, мы оба по-своему переживали увиденное в тот день. И, скорее всего, именно поэтому так хотели разобраться в происходящем и сами раскрыть убийство, не хуже настоящих детективов

– Как Великолепная пятерка или Секретная семерка[195], – сказала Дина.

– Тогда уж как Настойчивая парочка, – заметила с теплой улыбкой Хелена, явно не в первый раз слушая историю.