Затем Трамниц продолжил, уже обращаясь к Фридеру:

— Полагаю, что ты собирался когда-нибудь отпустить его, не так ли? — Тут маньяк вздохнул и заметил: — Однако как-то раз этот идиот забыл снять с себя халат. Вот до чего доводит пьянство! Поэтому Максу, чтобы узнать, кто перед ним, не потребовалось видеть его лицо. Он и так смог прочитать на табличке: «Доктор Хартмут Фридер, «Каменная клиника».

В этот момент слова убийцы стали доноситься до Беркхоффа словно издалека. У него заложило уши, а от тяжести в груди стало трудно дышать. По-видимому, его мозг отказывался воспринимать правду, которую излагал Трамниц.

— Какая ирония судьбы! — воскликнул психопат, явно наслаждаясь произведенным впечатлением. — Макс в то время едва мог читать, ведь он тогда ходил всего лишь в первый класс. Но чтобы разобрать, кто перед ним, знаний у него хватило.

— Зачем вы это делаете? — простонал Фридер, перестав держать руку на животе.

— Не пойми меня неправильно, Тилль, — заметил Трамниц. — Фридер вовсе не плохой человек. Во всяком случае, не такой, как я. Он ругал себя за происшедшее и не знал, как поступить. Ведь с одной стороны, ему не хотелось попасть в тюрьму за похищение ребенка, а с другой — на убийство Макса Фридер был не способен. Он не сделал этого до сегодняшнего дня. И вот в игру вступаю я.

С этими словами Трамниц сделал шаг вперед, как делают актеры на большой сцене. Приняв театральную позу, он продолжил:

— А ведь Провидение позаботилось о нем, и я почему-то оказался на его операционном столе. Я, которого весь мир считал повинным в убийстве Макса.

«Вот почему маньяк не признался в убийстве и не стал наслаждаться страданиями близких родственников своей жертвы, — нашел Тилль ответ на вопрос, заданный ему Трамницем в его дневнике. — Потому что он не убивал Макса!»

— Все это время наш дорогой хирург прятал маленького Макса в своем коттедже. Точнее, в отдаленной рыбацкой хижине на берегу озера Шармютцельзе, где его никто не мог увидеть.

Произнеся это, Трамниц театральным жестом указал на врача и продолжал:

— После операции Фридер пришел в мою больничную палату и предложил мне сделку, суть которой заключалась в следующем: я должен был изобразить все так, как будто убийство Макса моих рук дело, и привести полицию к его трупу, а взамен он поможет мне сбежать.

— А как же дневник? — спросил Тилль, все еще не в силах поверить в чудовищные разоблачения Трамница.

Беркхофф никак не мог понять, стоит ли воспринимать услышанное как хорошую новость, означавшую, что Макс еще жив, или он стал участником какой-то особо жестокой игры, задуманной маньяком? Может быть, садист просто хотел зародить в нем ложные надежды?

— Дневник — это часть сделки, — пояснил Трамниц. — Я специально завел его в психушке, чтобы позднее он был обнаружен и послужил окончательным доказательством того, что убийство совершено именно мною, а не Фридером.

— Почему убийство? Ведь Макс жив! — воскликнул Тилль, повернувшись к «инкубатору».

— Пока жив. Фридер и вытащил меня из клиники, чтобы я сделал за него всю грязную работу.

«Великий Боже!» — пронеслось в голове у Беркхоффа.

Только теперь до него дошло, что в своем дневнике Трамниц описывал не прошлые, а будущие поступки. До этого момента маньяк и в глаза не видел Макса. Он только собирался его убить. И именно сегодня. Здесь и сейчас!

В этот миг, словно подтверждая страшную догадку несчастного отца, психопат заявил:

— Я передал Фридеру точные инструкции относительно того, где ему найти «инкубатор» и как он должен его усовершенствовать по моим чертежам, чтобы аппарат работал. И я же указал Фридеру место, куда его отвезти, чтобы все выглядело так, как будто «инкубатор» с самого начала был у меня.

— Где мы? — спросил Тилль, вспоминая свои ощущения от уличных фонарей перед домом и своеобразный зуд в носу, который он почувствовал при входе в этот подвал, оборудованный как жилое помещение.

— Ты и сам знаешь, где мы находимся, — уверил его Трамниц.

«Знаю, — подумал Беркхофф. — В лапах дьявола. В самом центре ада».

— Когда я понял, кто ты есть на самом деле, то по моей просьбе Пиа отыскала этот адрес, — заявил маньяк.

При этом он поднял вверх обе руки и сделал жест, который должен был означать: «Эй, не стоит так переживать!» Затем Трамниц поглядел на Фридера, пускавшего изо рта кровавые пузыри, и заметил:

— Знаю, знаю. Это противоречило нашей договоренности.

Место, в котором они находились, казалось Тиллю почти потусторонним. В физическом плане он был все еще здесь, в этом подвале, стоя между адским изобретением, в плену которого томился его сын, и двумя преступниками. Однако душа его витала совершенно в ином месте. Голоса вокруг него становились все тише, все звуки как будто отдалились. Он впал в настоящее шоковое оцепенение и был не в силах даже пошевелиться.

— Мне показалось, что будет гораздо забавнее, если все произойдет не у меня, а именно здесь, — продолжал изрекать Трамниц, обращаясь к хирургу. — Я почему-то был уверен, что он поедет вместе с нами.

— Зачем вы ему все это рассказываете? — услышал Тилль откуда-то издалека слабеющий голос Фридера.

— По той же самой причине, по которой я выбрал этот подвал, — ответил Трамниц, подходя с пистолетом в руке к съежившемуся на полу хирургу. — Мне нравится доставлять людям страдание. А они страдают гораздо сильнее, когда видят самую для них ужасную правду собственными глазами.

После такого заявления маньяк приставил пистолет к голове Фридера, который со стоном оторвал одну руку от своего живота. При этом напитавшееся кровью перевязочное средство отпало, открыв кровоточащую рану. К изумлению Тилля, в ответ на действия Трамница врач только улыбнулся, обнажив окрашенные кровью зубы.

— Ну что же вы, смелее! — прохрипел Фридер. — Я все равно собирался это сделать.

— Ты хотел сегодня умереть? — нервно прищурился психопат.

— Все закончить, — пояснил хирург. — Я хотел все отменить.

При этом Фридер посмотрел на Беркхоффа уже начавшими тускнеть глазами, как бы говоря: «Мне правда очень жаль. Я совершил непростительную ошибку».

Тут Тилль вспомнил первые слова, которые произнес Фридер, войдя в палату Трамница: «Кое-что произошло, и я должен…»

— Все отменить? — недоверчиво повторил маньяк последние слова врача. — Вы только посмотрите на него! У нашего неженки под конец проснулась совесть. К сожалению, слишком поздно.

— Убейте меня! — тряся головой, прохрипел Фридер. — Только оставьте мальчика в покое! Я передумал.

— Боюсь, что в таком положении, когда ты истекаешь кровью, у тебя не самая лучшая позиция для переговоров.

Хирург откашлялся кровью и повторил:

— Отпустите Макса! Время работает против вас. Скоро вас все равно схватят.

— И что? Может, я не хочу бежать!

— Но вы хотите увидеть страдания Макса и его. — Фри-дер кивком указал на Беркхоффа. — А это у вас не получится, если вам помешают.

— Ничего. Время у меня есть.

Собрав последние силы, Фридер отодвинул пистолет от своего лба, но Трамниц снова вернул оружие на место.

— Чего-чего, а времени у вас как раз нет, — вновь прохрипел хирург. — Моя карточка-ключ постоянно посылает сигнал. Так ее легче найти, если она потеряется. Зенгер знает, где я нахожусь, и скоро полиция будет здесь.

— Не держи меня за слабоумного, — рассмеялся Трамниц. — Ты не такой дурак и наверняка уничтожил все следы, которые могли бы указать на твою причастность к моему побегу.

— Сколько раз повторять, — собравшись с силами, запротестовал Фридер. — Я понял, что не перенесу этого, и передумал, решив во всем признаться.

В ответ Трамниц пожал плечами и заявил:

— Если даже и так, то ты все равно блефуешь. Никаких сигналов твоя магнитная карточка-ключ не посылает. Но лжешь ты неплохо, признаю. Мне очень понравился спектакль, который ты разыграл, якобы разговаривая по телефону с санитарами.

Поднеся пистолет к уху, как мобильный телефон, маньяк передразнил хирурга, изобразив его разговор, повторив слова Фридера: «Мне известно, что это нарушает имеющиеся предписания. Но у нас возникла ситуация с заложником…» Затем он снова приставил ствол пистолета ко лбу врача и сказал: