Вообще не справедливо.
Три дня. Через три дня Руби собиралась выйти из этого дома, взяв с собой, вероятно, самый минимум своих вещей, чтобы путешествовать налегке. А когда же она думала вернуться? Ответ был известен им обеим: никогда. Руби не намеревалась возвращаться. Из университета она двинется на юг, на какую-нибудь паршивую первую работу, а дальше будет восходить выше и выше, развиваться, распоряжаться, раскрываться, достигать, жить большой жизнью в большом мире. Жизнью Диандры. Или, во всяком случае, жизнью, которую должна была прожить Диандра, заслуживала прожить, с путешествиями и свершениями.
А вместо этого Диандра в свои тридцать с хвостиком была здесь, без всяких перспектив, даже без школьного аттестата. Единственное ее свершение – во всяком случае, единственное, которое она за собой признавала, – состояло в том, что она произвела на свет и растила свою выдающуюся дочь. И этому придет конец, раз и навсегда. Через три дня.
Часы напролет она бесновалась. В какой-то момент ее одолел сон, но перед самым рассветом она резко проснулась, и когда это случилось, она поняла, что знает что-то, чего не знала, когда засыпала, а именно – что не позволит этому случиться. Во всяком случае, не так, как себе представляла Руби.
Дальнейший план уже не вызывал особых затруднений. В университете ждали молодую женщину: она выглядела молодой женщиной. Она могла быть молодой. Она этого заслуживала. Все, что ее дочь имела на сегодня, и все, что она могла бы иметь завтра, проистекало из ее собственной великой жертвы, так что это уже принадлежало ей по праву: этически, логически, практически. И скажем прямо, Диандра с такими возможностями пойдет куда дальше, чем смогла бы пойти даже ее башковитая дочка. Откуда вообще, по мнению Руби, взялась ее башковитость? Уж точно не от того милого доверчивого мальчика, которого она когда-то соблазнила. С таким же успехом Руби могла быть ее единоличным порождением. Руби и была ее единоличным порождением. И собственностью своей родительницы. Пора было Диандре сделать то, на что она не осмелилась столько лет назад и о чем жалела с тех пор каждый день: утвердить свою единоличность, вернуть себе свою собственную жизнь. Осмелиться.
Руби собрала вещи. Все, что она взяла, уместилось в один чемодан и баул. Собрала вещи и Диандра, только тайком. В отличие от дочери, она не могла взять больше, чем ей должно было понадобиться на несколько дней пути. Она позаботилась показаться в Западном Регби, объявив всем, кто хоть немного ее знал, что собирается везти дочь в дальнюю даль от дома и оставить ее в чужом южном штате, учиться в колледже. Она отвезла машину в автосервис, позаботившись, чтобы механик узнал о предстоящем долгом путешествии по пересеченной местности. Она позвонила врачу Руби – все еще педиатру – и спросила о прививках для колледжа, потому что ее дочь должна была начать учебу на целый год раньше, чем ожидалось.
Она получила всеобщее одобрение. Почему нет? Она уже заждалась одобрения.
В последнее утро Руби отправилась в город, попрощаться с друзьями на городской лужайке. Вслед за ней из дома вышла и Диандра: спустилась по склону, поднялась на холм, принадлежащий их соседу (он жил под Бостоном и приезжал только на лето), и снова спустилась, выйдя к руслу ручья на соседской земле. Там было хорошее местечко, неприметное со стороны, но день все равно выдался изнурительный. Она надеялась, что близость воды ускорит разложение, но не собиралась выяснять это в интернете. Дальше ей придется полагаться на свои инстинкты и надеяться, что никто не станет искать человека, который не числится пропавшим без вести.
Когда настал вечер, она ждала в своей комнате возвращения дочери. Было поздно, около полуночи, когда она наконец дождалась: по гравийной дорожке подъехала машина, тяжело хлопнула задняя дверца, раздались шаги по коридору между их комнатами. Она услышала, как запиликал телефон дочери, открылся шкаф, задвинулись ящики. И дальше – знакомые звуки ритуала Руби: кухонный кран, звякнул стакан, льющаяся вода, смыв туалета. И наконец, банджо и скрипка с радиостанции колледжа, приглушенные в ночи.
Еще час, чтобы наверняка. Диандра прилегла отдохнуть, стараясь не заснуть. Как только она приступит к делу, об отдыхе придется надолго забыть.
Она встала с кровати. Пошла в гараж и достала полиэтиленовый тент, который лежал на своем месте. Пошла на кухню и взяла нож, который выбрала и заточила еще днем. Затем она в последний раз постояла у двери в комнату дочери, давая себе возможность передумать, но она не хотела передумывать. Она хотела уехать, хотела уже много лет: с тех пор, когда еще не умерли родители, с тех пор, когда еще не умер Перри, с тех пор, когда еще не было Руби. И вот теперь ей осталось устранить последнее препятствие. Она прониклась глубоким спокойствием. Затем открыла дверь.
Казалось, она к этому давно готовилась. Ее рука знала, как подняться и как опуститься: нанести один удар, но правильный, и не успела хлынуть кровь, как она уже расстелила полиэтилен и уложила на него тело дочери, а затем завернула и выволокла через заднюю дверь. На небе даже не было луны. Она взяла свои вещи и чемодан Руби, и ее баул, и свою сумочку, и свой телефон, и телефон Руби, потому что понимала, что не сможет вернуться в дом из рощи, и все это отнесла в гараж и сложила в машину. Она в последний раз прошлась по комнатам, в которых прожила всю свою жизнь, спрашивая себя, нет ли там чего-нибудь, что могло ей понадобиться, или просто памятное, или что ее дочь не оставила бы, уезжая на год в колледж, или она сама, уезжая на шесть дней и обратно, но она уже заранее продумала все это и сделала все правильно. Так что она взяла полиэтиленовый сверток и отнесла в рощу. Налегке она дошла бы за пятнадцать минут. Теперь, с трупом в полиэтилене, это заняло чуть больше времени. Еще днем она выкопала яму глубиной в пять футов. Там же она припрятала лопату, чтобы никакой случайный прохожий на нее не напоролся. А также сменную одежду и новую пару обуви для себя. Она принялась за работу, к которой давно подготовилась. Луна вышла из-за облаков. Она махала и махала лопатой, а потом перекатила несколько булыжников, лежавших выше по склону, и набросала веток, чтобы это место стало неотличимо от окружающей территории. Наконец, она прошла вверх по течению, сняла грязную одежду и вымылась. Затем переоделась в чистое, надела новую обувь и вышла из рощи другим человеком.
К рассвету Диандра уже была в дороге несколько часов, успев уехать от дома дальше, чем она…
«Что ж, – подумала Анна, откладывая страницу. – Это все художественный вымысел».
Эван, разумеется, не представлял, как в действительности умерла Роза, поэтому сочинял с чистого листа, но итог его усилий казался ей плачевным. Она закалывает дочь ножом в сердце, заворачивает в полиэтилен и закапывает на заднем дворе? Серьезно? Мало того что это ужасно банально, так еще и неумно; люди все время шатались по этой соседней роще, особенно осенью, сколько бы знаков «Вход воспрещен» не оставил отсутствующий владелец. Люди там гуляли, охотились, катались на снегоходах. Только полный идиот закопал бы тело настолько близко. А она не была идиоткой.
Тем не менее сам факт наличия этих страниц, тот факт, что неизвестный человек завладел ими, прочитал их и отправил Вэнди, при этом назвав Анну «вдовой» в кавычках, говорил о том, что она что-то упустила, какой-то росток, тянущийся из ее предыдущих жизней и обвивающий эту, опутывая ее саму. Какой-то след, который она оставила после себя, чтобы определенный – точнее сказать, неопределенный – человек смог найти его и сделать свои выводы. Верные или неверные.
И этим человеком не был Мартин Перселл. Очевидно.
Она не поддерживала связь ни с кем в Западном Ратленде, к тому же тамошних людей не волновало ничего за пределами Центрального Вермонта. А все ее одноклассники, учителя и соседи пребывали в твердой уверенности, что Дианна Паркер давно погибла в результате несчастного случая, на который, можно сказать, напросилась, раз у нее хватило ума везти дочь в колледж через всю страну. (Если кому-то приспичило пойти в колледж, есть ведь ратлендский муниципальный, куда ходил Эван, или Вермонтский университет в Берлингтоне, если кому-то хотелось свалить подальше. Один парень из ее класса, тот, который произносил вместо нее прощальную речь на выпускном, когда ее вынудили бросить школу, поступил аж в Политех Ренсселера в Нью-Йорке. Но он был инженером.) Никакой врач не мог пытаться вызвать на обследование Дианну Паркер (или Розу Паркер, если уж на то пошло), никакой почтальон не мог искать ее по новому адресу, чтобы переслать уведомление о налоговом вычете. Последним в ее жизни делом, связывавшим ее с Западным Ратлендом, была продажа фамильного дома, и адвокат, занимавшийся этим (по фамилии Гейлорд) уже умер, о чем она случайно узнала, когда зашла на его сайт и была перенаправлена на страницу другого ратлендского адвоката. В некрологе Гейлорда в «Ратленд Геральд» говорилось, что он умер после непродолжительной болезни.
