Банбери отстреливалась любым доступным ей способом. Мне приходилось пока что не обращать на это внимания. Я держал в голове более широкую картину, но мысленно отложил в голове ее ответ. Который собирался скомкать и швырнуть ей обратно в физиономию.

– Просто для ясности: вы анализировали вещества, обнаруженные на ногтях, а не сами ногти?

– Верно, не было нужды исследовать ДНК собственно ногтей. Их происхождение было очевидным и уже установлено на основании свидетельства предоставившего их шерифа. К тому же извлечение ДНК из человеческого ногтя – гораздо более сложный процесс.

Настал момент напрячь палец на спусковом крючке.

– Обвиняемый по этому делу, который отрицает какую-либо ссору с жертвой, не помнит, чтобы его царапали. Он не знает, откуда эти царапины взялись у него на спине.

– Ну а что еще вы от него ждали? На мой взгляд, все тут ясно.

– Доктор, я хотел бы показать вам фото жертвы. Это фотография обвинения номер два.

Секретарь суда нагнулась под свой стол и вытащила оттуда увеличенную фотографию жертвы, лежащую на земле за баром Хогга.

– Для начала я хотел бы поблагодарить обвинение за то, что они увеличили этот снимок. Он полезен и для стороны защиты. Доктор Банбери, взгляните, пожалуйста, на ногти жертвы.

Банбери сняла очки для чтения, повернулась и уставилась на фотографию.

– На ногтях у жертвы ярко-красный лак. Доктор, при изучении обрезков ногтей жертвы вы не упомянули лак для ногтей в числе тех обнаруженных компонентов, которые не относились к генетическому материалу.

Банбери сглотнула, после чего выдавила:

– Да.

– Где сейчас эти обрезки ногтей?

– В моей лаборатории.

– Доктор, подумайте хорошенько, прежде чем отвечать, но все-таки, насколько я понимаю, на обрезках ногтей, которые вы исследовали, не имелось следов лака для ногтей, так ведь?

Банбери заколебалась, глядя на фотографию. Присмотрелась к ней, прищурившись и сосредоточив внимание на ногтях.

– Лак мог облупиться, когда срезали образцы, – наконец произнесла она.

– Подождите секундочку, давайте вернемся к сути моего вопроса. Так вы подтверждаете, что на обрезках ногтей, которые вы исследовали, не было лака?

– Совершенно верно – хотя, как я уже сказала, он мог осыпаться.

– Полагаю, что такое не исключается, но не полностью же? Не оставив и следа?

– Такое возможно, – упорно сказала она.

Наклонившись к столу защиты, я взял три копии некоего документа, одну из которых передал обвинению, а другую – судье.

– Ваша честь, в свете ответа, предоставленного данным свидетелем, мы хотели бы приобщить этот документ к делу в качестве доказательства, – сказал я.

– Документ не существенен для рассматриваемого дела, – тут же встрял Корн.

– Ваша честь, существенность будет продемонстрирована данным свидетелем.

Судья Чандлер просмотрел документ, не спеша вчитываясь в каждое слово.

– Я тоже не вижу, чем этот документ может быть существенен для данного слушания, и, может статься, присяжные тоже этого не увидят, но я разрешаю задать вопрос свидетелю в этой связи. Это дело об убийстве, караемом смертной казнью, – сказал он, явно пытаясь свести значимость этого документа к минимуму, дать присяжным понять, что он не так уж и важен, – судя по всему, в надежде, что они не обратят на него особого внимания.

Я вручил копию документа свидетельнице и попросил ее прочесть его. Она прочла. Сначала Банбери была озадачена тем, зачем я вообще показываю ей эту бумагу, но затем, когда она дошла до конца страницы, выражение ее лица изменилось. Глаза широко раскрылись, губы приоткрылись, и она сразу же посмотрела на Корна. Тот ничего не мог с этим поделать.

– Доктор, когда вы совсем недавно упомянули шерифа Ломакса, то добавили замечание: «Упокой, Господи, его душу». Я так понимаю, вы были добрыми друзьями с покойным шерифом?

– Мы познакомились и узнали друг друга благодаря занимаемым нами должностям. Полагаю, что со временем у нас установились хорошие товарищеские отношения.

Я пытался выманить у нее нужный ответ, стараясь, чтобы это не выглядело слишком уж очевидно. Но Банбери не велась, так что пришлось спросить об этом прямо:

– Из вашего опыта – он был честным человеком?

– Да, он был хорошим человеком.

Бинго!

– Его жена тоже так думала, – сказал я, протягивая руку. Кейт вложила в нее три экземпляра одной и той же фотографии. Я вручил их судье, Корну и свидетельнице. – Я хочу, чтобы эта фотокопия была приобщена к делу в качестве вещественного доказательства.

– Ваша честь, мистер Флинн серьезно просит суд приобщить эту фотографию к уликам? – спросил Корн.

Судья Чандлер посмотрел на фотографию, а потом словно взвесил ее на ладони. Посмотрел в потолок, затем на Корна, затем опять на фото. Судья занимал свой пост уже много лет. Дольше, чем Корн. Дольше, чем шериф. Я мог ошибаться, но заметил, что в судье что-то неуловимо изменилось. Он был знаком с Ломаксом очень долгое время. Они знали друг друга задолго до появления тут Корна, и это фото явно что-то всколыхнуло в судье.

– Эта подлинная фотография? – спросил он.

– Да, ваша честь. Если есть какие-либо сомнения, то я уверен, что оригинал до сих пор находится в распоряжении управления шерифа. Его всегда можно предъявить, если вдруг возникнут какие-либо сомнения в подлинности данной копии, – сказал я.

– Документ приобщен к уликам, – объявил судья.

– Ваша честь, это просто возмутительная… – начал было Корн, но закончить не успел.

– Нет, мистер Корн. Разговор закончен! Я вынес свое решение, и вам следует отнестись к нему с должным уважением! – выпалил Чандлер прямо в недоверчивое лицо прокурора.

Я повернулся, чтобы посмотреть на Кейт и Гарри. Вид у них был такой, словно судья только что вытащил из своей мантии живого кролика. В зале что-то изменилось. Прямо в воздухе. Такой тяжелый линкор, как Чандлер, не разворачивается в одночасье на пятачке, как он только что сделал. Я предположил, что судья увидел на этом фото что-то такое, что затронуло его личные чувства. В голове у судьи прозвенел звоночек, о существовании которого я даже не подозревал.

Я указал свидетельнице на фотографию.

– Это копия письма, написанного Люси Ломакс, покойной женой шерифа Колта Ломакса. Вероятно, это было последним, что он прочел в своей жизни. Вскоре после этого его нашли мертвым и власти полагают, что он покончил с собой. Я дам вам минутку, чтобы прочесть это письмо, из которого ясно, что жена считала его хорошим человеком, которого намеренно сбили с праведного пути.

Банбери прочитала письмо.

– Ну что ж, лично у меня все равно сложилось хорошее мнение о шерифе, – сказала она.

– Вы в курсе, что жена шерифа, Люси Ломакс, долгое время страдала от рака, прежде чем умереть, всего несколько дней назад?

– Да, в курсе.

– Документ, который вы уже держите в руках, – это свидетельство о смерти Люси Ломакс. Внизу этого документа, в соответствии с принятой в данном округе практикой, приведен список ее заболеваний, известных на дату смерти, а также перечень назначенных ей лекарств. Видите его?

– Вижу.

– На момент смерти, буквально на этой неделе, Люси Ломакс были прописаны бенадрил, золофт, сульфат морфина и прохлорперазин. Именно такое сочетание веществ было обнаружено под обрезками ногтей, которые вы исследовали, верно?

Банбери кивнула.

– Для протокола: нам нужно услышать «да» или «нет» в качестве ответа.

– Да, верно.

– Вы также видите в письме, которое она оставила своему мужу, что она благодарит его за заботу о ней. Цитирую: «Мне очень нравится, как ты заботился обо мне во время этой болезни. Как ты растирал мне ноги, купал меня, мыл мне волосы, даже крошил мои таблетки в ложке и разводил их йогуртом, когда я не могла их проглотить». Обрезки ногтей, которые вы исследовали, принадлежали не жертве, так ведь, доктор? Вы исследовали обрезки ногтей шерифа Ломакса. Он ободрал ногтями спину обвиняемого после того, как тот был избит до потери сознания в тюремной камере. Это логичный вывод, не так ли?