Не прошло и минуты, как Блок увидела свет, льющийся из мансардного окна. Поблизости не имелось удобных мест, откуда можно было бы заглянуть внутрь, поэтому ей ничего другого не оставалось, кроме как просто ждать. Наблюдая за входной дверью, она продолжала ждать какой-либо информации на Грубера, которые могла иметься на него в распоряжении правоохранительных органов. Ей уже сообщили, что Грубер ранее не был судим, но где-то он все-таки засветился, и с доступом к подобным сведениям, похоже, возникли какие-то трудности. Теряя терпение, Блок уже собиралась опять позвонить своему контактному лицу, когда позвонили ей самой.

– Что-то на него есть, но у меня нет допуска, – произнес тот же голос, после чего тут же отключился.

Судя по тому, что Грубера отстранили от работы в университете по подозрению в расистских взглядах, а также учитывая тот факт, что он водил компанию с Брайаном Денвиром, Блок подозревала, что Грубер находился в каком-то списке «лиц под наблюдением». Странное все-таки время, чтобы быть американцем, подумала она. После одиннадцатого сентября [318] единственная наибольшая угроза исходила от иностранных террористов. Ситуация изменилась. ФБР, Агентство национальной безопасности и прочие разведывательные и правоохранительные органы все чаще признавали, что наибольшая угроза для страны ныне исходит от местных террористических групп, выступающих за превосходство белой расы, которые становятся все более хорошо организованными и финансируемыми.

Блок припомнился нож, найденный в шее Коди Уоррена. И эмблема на нем – символ «Белой Камелии». При этой мысли запершило в горле, живот скрутило узлом. Блок не любила испытывать эмоции, считая, что чувства плохо уживаются с холодной рациональностью и фактами. А это были основные инструменты ее ремесла. Однако иногда, как бы она ни боролась с собой, чувства брали верх над мыслями, подавляя их. С самых юных лет Блок с опаской относилась к эмоциям. По большей части она их просто не понимала. Они были сложными, трудно контролируемыми, и никакой пользы от них вроде как не было. Хоть Блок и выказывала привязанность по отношению к своей семье, своей лучшей подруге Кейт, а иногда и к женщинам, с которыми встречалась, с другими людьми она предпочитала сохранять дистанцию, возводя барьеры, как физические, так и психологические. Избегала рукопожатий – а объятий уж точно – и была крайне немногословной.

Но то и дело все эти ее методы, барьеры, критический склад ума – все в одночасье рушилось. С тех пор, как она восстановила отношения с Кейт и стала работать следователем-оперативником в юридической фирме, это происходило все чаще. Ей нравились Эдди и Гарри. И то, что она впустила их в свою жизнь, стало причиной того, что глубокие эмоции все чаще накатывали на нее.

Свет в окне погас, и через минуту Грубер, Денвир и Эдвардс вновь оказались на улице. Услышав какой-то скрип, Блок посмотрела на руль. Скрипела кожаная обивка обода под ее крепко стиснутыми пальцами. Ее первой реакцией на встречу с расистами всегда было отвращение, а затем гнев. Заныла челюсть, и она поняла, что крепко сжала зубы. Блок несколько раз резко выдохнула, расправила плечи и хрустнула шеей. Ненависть, переполнявшая голову, мешала ей думать, а она не могла этого допустить.

Как только включилась аналитическая часть ее мозга – доминирующая часть, – она заметила, что чемодана у Грубера больше при себе нет. Чемодан был теперь у Фрэнсиса Эдвардса, и он поставил его себе под ноги в машине Грубера, забравшись в нее. Машина Грубера сразу же отъехала. Денвир немного выждал, а потом тоже уехал, резко сорвавшись с места, и выхлоп его пикапа громом огласил окрестности.

Блок выбралась из «Шевроле» и подошла к входной двери, из которой они только что вышли. На двери было два замка, в том числе мощный ригельный. Можно было войти и здесь, но не хотелось, чтобы кто-нибудь знал, что она внутри. Вместо этого Блок дошла до конца квартала, пересчитывая на ходу строения, сплошной чередой выстроившиеся вдоль улицы, а затем свернула налево и вскоре оказалась в переулке, протянувшемся позади зданий. Опять начала считать, на сей раз в обратном порядке, и наконец остановилась перед стальными двойными дверями, такими же старыми, как и само здание. Врезной замок на одной их половинке основательно проржавел и явно давно не использовался. Дверные ручки, расположенные дюймах в десяти друг от друга, скрепляла стальная цепь с обычным висячим замком на ней. Судя по всему, это была дверь пожарного выхода, и запирать ее снаружи на цепь было против правил, хотя, вероятно, это был единственный способ обезопасить заднюю часть дома – когда врезной замок бездействовал.

Висячий же выглядел столь же новым, как и стальная цепь, которую он скреплял. Существовало множество способов взломать замок или цепь, но в этом не было нужды. Все, что ей требовалось, чтобы открыть замок, – это ножнички из мультитула, прицепленного к ключам, банка из-под пива или газировки и немного слюны.

Найдя в ближайшем мусорном контейнере алюминиевую банку из-под «Доктора Пеппера», Блок вырезала из нее узкую полоску длиной четыре дюйма, после чего теми же ножничками сделала посередине ее полукруглый язычок. Сложив тонкий алюминий по краям от язычка вдвое, чтобы полоска стала прочнее, она продела ее в дужку висячего замка и как следует потянула за края. Плюнула на основание дужки, а затем затолкала туда изогнувшийся о нее полукруглый язычок. Послышался щелчок, и дужка выскочила из замка. Блок сняла цепочку и прошла через дверь в крытый проход, ведущий к железной лестнице, выкрашенной черной краской, – пожарному выходу со второго этажа. На верхней площадке лестницы она обнаружила окно, закрытое, но не запертое, и, натянув пару латексных перчаток, открыла его снаружи.

Помещение внутри не было похоже на квартиру. Когда-то это был офис, но стало ясно, что теперь у него другое назначение. На флаге, висящем над канцелярскими шкафчиками, был изображен тот же цветок, который она видела на рукояти клинка, найденного на теле Коди Уоррена. Блок начала один за другим выдвигать картотечные ящики. Первый шкаф был пуст, второй – забит рекламными листовками. Фоном для напечатанных крупным шрифтом лозунгов служила все та же эмблема в виде цветка.

В следующем ящике лежали батарейки и электрические провода, а ниже – коробка с сотовыми телефонами и зарядными устройствами. В последнем шкафчике хранились канцелярские папки, аккуратными рядами расставленные на полках. Вытащив первую попавшуюся, Блок открыла ее и обнаружила, что в ней содержится единственный документ – справка о какой-то правозащитной организации, базирующейся в Мобиле. В ней были перечислены имена и фамилии сотрудников, их домашние адреса, имена пользователя в социальных сетях, номера телефонов, а также имена и адреса членов их семей. В следующей папке содержалась аналогичная справка на какую-то юридическую фирму из Монтгомери – опять перечень сотрудников и вся их личная информация. Перебирая подобные документы, Блок видела названия местных компаний, фамилии членов законодательного собрания, полицейских, судей, политиков из Демократической партии, а затем наткнулась на папку, от которой по спине у нее пробежал холодок. Озаглавлена она была попросту: «Евреи». Внутри хранились служебные записки на обычных мужчин и женщин – почтовых работников, чиновников, владельцев малого бизнеса – и вся их личная информация, иногда даже с фотографиями.

Нашлись также папки с надписями: «Черные», «Латиносы», «Геи»…

Последняя оказалась без ярлыка. Когда Блок открыла ее, то увидела, что в ней содержится список местных церквей, а под ним – распечатки новостных статей. Все они были посвящены одному и тому же происшествию – неудачной попытке взорвать евангелический молельный зал, который посещали преимущественно афроамериканцы.