– Меня рвало все утро, – выпалил он.

– Съели что-нибудь не то? – спросил Пастор.

– Вы прекрасно знаете, что дело не в этом. Я все никак не могу выбросить это из головы. Вы убили того адвоката, и мы отнесли ту женщину в машину. Женщину, которую вы тоже убили…

Пастор прервал его:

– Вы имеете в виду продажного адвоката и его подручную, которые пытались освободить человека, убившего вашу дочь?

Фрэнсис на некоторое время примолк, а Пастор слушал, затаив дыхание.

– Это не означает, что я должен…

– Еще как означает! Неужели вы ничему не научились за последние пару месяцев? Это война, Фрэнсис. Вы должны выбрать верную сторону. Речь не может идти о законе и порядке, когда система настроена против нас. Мы должны бороться со всем этим. Отстаивать свою позицию. Ваша дочь стала потерей в этой войне, и если это не заставит вас драться, то уж я не знаю, что тогда заставит. Хотя, вообще-то, у вас особо нет выбора. В ту самую минуту, когда вы увидели, как я убиваю того адвоката, когда схватили Бетти Магуайр за ноги и помогли мне затащить ее в машину, вы уже записались в наши ряды. Вы стали солдатом. Это не преступление, когда действуешь во имя справедливости. Мы строим здесь нечто лучшее…

Пастор беседовал с ним в течение часа. Успокаивал его, но также недвусмысленно дал Фрэнсису понять, что теперь тот соучастник. И если расскажет обо всем властям, то попадет в тюрьму, а кто тогда будет заботиться об Эстер, пока он будет сидеть за решеткой? Пастор не думал, что после их разговора Фрэнсис станет рассказывать кому-то о той ночи.

Но при этом он был совершенно уверен, что без серьезного давления Фрэнсис не сможет выполнить возложенную на него задачу.

До расплаты оставалось всего два дня.

Вот почему Пастор находился сейчас возле дома Фрэнсиса. Он знал, что единственным человеком, который способен привести Фрэнсиса в чувство, убедить его целиком и полностью осознать и принять свое предназначение, была его жена Эстер. Пастор посмотрел из своего автомобиля на дом Фрэнсиса. В окне гостиной горел свет. Он решил выждать еще несколько минут, прежде чем войти внутрь. Пастор не хотел, чтобы все выглядело так, будто он выманил Фрэнсиса из дому, чтобы поговорить с ней наедине. Это могло у вызвать Эстер определенные подозрения. И он не был с ней в хороших отношениях. Он знал, что она почувствовала в нем что-то темное. У некоторых людей был такой дар.

Пастор подхватил свою сумку, выбрался из машины и, перекинув ремень через плечо, направился к дому. Когда по дому разнеслась мелодичная трель дверного звонка, он увидел, как дернулись шторы в гостиной. Входная дверь приоткрылась, всего на несколько дюймов, и из-за нее выглянула Эстер. На ней был розовый махровый халат и розовые домашние тапочки.

– Его здесь нет, – сразу объявила она.

– О, а я думал подхватить его, – сказал Пастор.

– Нет, это уже сделал ваш друг.

Пастор хлопнул себя тыльной стороной ладони по лбу, улыбнулся и сказал:

– Совсем я сегодня замотался… Простите, что побеспокоил. Как вы сами-то?

– Утром состоится суд над убийцей моей дочери. Как, по-вашему, я сейчас себя чувствую?

Теплая улыбка на лице у Пастора тут же сменилась мрачным выражением, и он сказал:

– Да, я знаю. Не могу даже представить, каково вам сейчас приходится. Сегодня днем я общался с окружным прокурором по поводу этого суда…

Это последнее заявление заставило Эстер отступить на шаг, и она вновь оглядела Пастора с ног до головы. Она знала, что у него наверняка близкие отношения с окружным прокурором, учитывая его работу. Это было очевидно. И все же, как видно, это до сих пор не приходило ей в голову.

– Если хотите, могу по-быстрому ввести вас в курс дела прямо сейчас. Иногда такие события выглядят не столь пугающе, когда вы знаете процедуру и представляете, что там будет происходить изо дня в день. Я могу встретиться с Фрэнсисом и чуть позже. Мне не трудно, – сказал он.

Дверь приоткрылась чуть шире, но Эстер ничего не сказала. Она все еще размышляла. На данный момент этот суд был самым важным событием в ее жизни. Это было последнее, что можно было сделать для ее дочери, и она хотела, чтобы человек, убивший ее, заплатил за это. Хотела знать об этом абсолютно все. Мысли Эстер сейчас были такими же, как у любой скорбящей матери, и Пастор знал это.

– Хорошо, если вы расскажете мне, что сказал окружной прокурор, это будет очень любезно с вашей стороны. Не хотите зайти на минутку?

– Конечно, – сказал Пастор.

Эстер провела его внутрь, на маленькую кухоньку. Встала, прислонившись спиной к стойке, скрестив руки на груди и избегая взгляда Пастора.

– Ну, так что будет завтра? Он изменит свои показания? Я читала об этом в некоторых газетных статьях, посвященных аналогичным делам. Чтобы избежать смертной казни, они признают свою вину, и в суде уже нет необходимости. Лучше уж так. Я просто не знаю, сколько еще мы сможем вынести.

– Такое вполне может произойти. У меня нет сведений о том, что Дюбуа планирует так поступить, но я бы не стал безоговорочно на это ставить. Мистер Корн требует смертной казни. И, как правило, он ее добивается. Что бы вы при этом почувствовали? В смысле, если Дюбуа приговорят к смерти?

Она пожала плечами, покачала головой.

– Даже не знаю… Сначала я хотела, чтобы он умер. Я знаю это. Но я не знаю, к чему приведет его смерть. Не знаю, что я чувствую по этому поводу. Наверное, он и вправду заслуживает смерти, но я не уверена, хочу ли через все это проходить.

– Я знаю, что это тяжело. Судебный процесс будет проходить довольно быстро. Мистер Корн не из тех юристов, которые разводят долгую канитель. Ради родных и близких потерпевших, как вы понимаете. Некоторые юристы растягивают судебные процессы на многие недели. Он же будет работать намного быстрее, дело это не из сложных.

– Я рада.

Взявшись за спинку стула, стоящего за обеденным столом, Пастор спросил:

– Вы не возражаете?

Она покачала головой, он выдвинул его и сел.

– Я уже давно хотел с вами поговорить, Эстер. Я знаю, вы не согласны с некоторыми моими взглядами, но уверяю вас: я ни в коем случае не хочу вас как-то принизить. Я видел слишком много страданий в этом округе. И таким людям, как Фрэнсис, пора уже встать на ноги. Твердо заявить, что мы не потерпим подобного насилия.

Выражение ее лица изменилось. Она покачала головой и, оглядев кухню, наконец нашла пачку «Кэмела» за сахарницей. Оторвала спичку от упаковки, лежащей у плиты, прикурила сигарету, выпустила в потолок облачко дыма, но ничего не сказала.

– Фрэнсис – хороший человек. Черт возьми, вы оба с ним хорошие люди! И я столько раз это видел – когда белые люди не хотят защититься от тех, кто может причинить им вред.

Иронический смех Эстер перешел в кашель, и она прикрыла рот рукой, пока прочищала горло. Затем спросила:

– Вы хотите сказать, что угроза исходит со стороны черных? Я не верю в эту вашу расистскую чушь! Фрэнсису больно, очень больно. Он сейчас неважно соображает, и я не хочу, чтобы вы или ваши приятели наполняли его голову ненавистью. Разве с него не хватит?

– У вас обоих…

– Подождите, подождите минутку… Так вот в чем дело? Вы пришли сюда, чтобы поговорить со мной? Использовать этот судебный процесс по делу об убийстве моей дочери как предлог, чтобы попытаться меня переубедить?

– Дело не в вас. Нам нужен Фрэнсис. Да, это так. Такие люди, как он, важны для нас. Но теперь, стоило вам упомянуть об этом… да, я действительно пришел сюда, чтобы повидаться с вами. Нам нужно, чтобы вы помогли Фрэнсису понять, что он должен быть с нами и быть частью общего дела.

– Зря вы сюда притащились… Вам никогда не убедить меня в том, что ваша болтовня способна принести добро моей семье!

Эстер еще раз затянулась сигаретой, подняла голову, вытянула шею и выпустила дым уголком рта.

Пастор встал.

– Я пришел сюда, потому что нам нужно, чтобы вы помогли Фрэнсису достичь того, чего мы от него хотим. Я даже и не думал склонить вас на свою сторону. Я знаю, что вас никак не переубедить. Фрэнсиса просто нужно слегка подтолкнуть. Требуется что-то, что довело бы его до крайности, побудило переступить черту. И ваша помощь в этом деле будет поистине неоценимой…