Блок кивнула.
– Так что ты считаешь, что все выглядит так, будто Коди Уоррен избил Бетти, дважды выстрелил в нее, а потом покончил с собой?
– Примерно так все и выглядит, если не считать ножа.
Я кивнул.
– Просто чтобы внести ясность: ты уверена, что все было не так?
– Это просто невозможно, – ответила Блок. – Коди мертв гораздо дольше, чем Бетти. Не могу сказать, как долго, поскольку труп был заморожен.
– Заморожен? – изумился Гарри.
Блок кивнула.
– Он еще даже не оттаял как следует. Веки все еще не открыть.
– Ричард Куклиньски [301], серийный убийца и наемный киллер мафии, обычно поступал точно таким же образом. Засовывал труп в морозилку, иногда на несколько месяцев, а затем оттаивал, и никак было не определить, когда этот человек был убит, – сказал я.
– В этом и была ошибка, про которую ты упомянула? – спросил Гарри.
– Нет, тут целая куча ошибок, – сказала Блок. Поманив нас ближе, она ткнула пальцем в землю.
С водительской стороны было сразу несколько разновидностей следов. Как будто тут топтались еще как минимум два разных человека, помимо меня и Блок.
– Кто-то пригнал сюда этот внедорожник. Поставил его тут. Перенес тело Коди на водительское сиденье. С пассажирской стороны есть два разных следа, оба на одной линии, как будто эти люди подходили к машине точно в затылок друг другу. И точно так же шли обратно, – сказал Блок.
Мы с Гарри старались держаться подальше от этих отпечатков, когда переходили грунтовку, чтобы подойти к машине с пассажирской стороны.
Блок продолжала:
– Следы на пассажирской стороне выглядят так, будто…
– Как будто два человека несли что-то тяжелое, – закончил за нее я.
Блок кивнула, мотнула головой внутрь кабины и посветила фонариком на платье Бетти. Подол его был задран и обмотан вокруг талии.
– Двое мужчин принесли ее тело сюда и поместили в эту машину, – сказала Блок. – Ни одна женщина не сядет в машину с таким задранным платьем. Далеко не высший пилотаж, но вполне достаточно, чтобы шериф округа Санвилл объявил это убийством с последующим самоубийством. Я знаю, каковы шерифы в таких вот маленьких городках – как раз такое написал бы в отчете любой из них.
– А как же нож?
– А вот это уже не соответствует попытке выдать это за самоубийство. Хотя они могут оставить тело Коди оттаивать достаточно надолго, прежде чем вызвать судмедэксперта. При такой жаре это не займет много времени. Может, ничто из этого и не имеет никакого значения, если шериф и судмедэксперт на зарплате у Корна или у него под контролем. Они вообще могут написать в отчете, что эти люди утонули, если им так захочется.
– Нож – это послание для нас, – сказал Гарри. – Кто-то убил Коди Уоррена и Бетти Магуайр и выставил их тела в полумиле от дома Энди Дюбуа. Нож подтверждает это.
Я видел, что даже Блок не сумела до конца это догнать.
– Каким это образом нож может быть посланием? – спросил я.
– Цветок на рукояти… Это белая камелия. Ку-клукс-клан был далеко не единственной группой убийц и расистов на Юге. В Луизиане были еще Рыцари Белой Камелии, хотя у них имелись отделения и в других штатах. Основу Клана всегда составляла в основном белая беднота. Рыцари были куда опасней, хотя их никогда не было особо много. Эта группа объединяла богатых людей. Влиятельных людей. Основали эту группу бывшие офицеры армии Конфедерации, а вскоре к ним присоединились редакторы газет, врачи, юристы, землевладельцы, представители закона и даже судьи. Сливки высшего общества американского Юга. Они лоббировали свои интересы во власти, использовали свое богатство и влияние, чтобы отстаивать превосходство белой расы. Они убивали, подвергали преследованиям и уничтожали целые общины чернокожих.
– Никогда о них не слышал, – сказал я.
– Считается, что они закончили свое существование еще в семидесятых годах позапрошлого века. Хотя, учитывая природу подобных подпольных движений, никогда нельзя сказать наверняка. Посмотрите на рукоять этого ножа. Это перламутр, старинное серебро и сталь. Я видел фотографии точно таких же ножей, воткнутых в тела белых людей, выступавших против Белой Камелии. Должен добавить, что большинство из них были республиканцами. Партия Линкольна одной из первых долгое время взывала к терпимости на Юге.
– Все меняется, – заметил я.
Гарри кивнул и сказал:
– Это предостережение. Если мы продолжим заниматься этим делом, то окажемся в серьезной опасности. Все мы.
Блок шагнула вперед и уставилась внутрь кабины, поигрывая желваками и стиснув зубы. Я знал, что она запечатлевает эти образы в своей памяти. Двух ни в чем не повинных людей, безжалостно убитых.
Нам ничего другого не оставалось, кроме как обратиться к служителям закона. Из управления шерифа прислали двух помощников, которых я еще не видел. Они взяли у меня показания и вызвали криминалистов. Я оставил их заниматься делом и вернулся к дому Патриции. Ступив на крыльцо, услышал шум, доносящийся изнутри. Открыв дверь, я увидел Патрицию и Энди, сидящих на диване.
Они сидели вплотную друг к другу. Патриция обнимала Энди, ее ладонь лежала на его правом плече. Левой рукой он нежно похлопывал ее по ладони и раскачивался взад-вперед, пока Патриция шептала ему, что всё в порядке.
Когда я впервые увидел Энди в той камере, он делал то же самое. Похлопывая себя по плечу, раскачивался взад и вперед. Пытаясь успокоить себя. Похоже, они часто так делали, мать и сын, каждый по-своему утешая друг друга.
– Энди приснился кошмар. Такое часто случается. Все нормально, он сейчас отойдет… Что тут за дела у шерифа? – спросила Патриция. Судя по всему, она увидела мигалки патрульной машины, когда та прибыла сюда.
Я не хотел ей говорить. По крайней мере, сейчас. Ночью все выглядит гораздо хуже. Некоторые вещи следует говорить только при дневном свете.
– Я завтра вам всё расскажу. Всё в порядке. Энди в норме?
– Ему просто нужно немного времени. Посмотрю, получится ли завтра раздобыть кое-какие лекарства… У нас все закончилось.
– Какого рода лекарства? – спросил я. Я и не знал, что Энди принимает какие-то лекарственные препараты.
– Это от тревоги. Они не входят в «Медикэйд» [302], и я не всегда могу их себе позволить. Если хотя бы пару недель лодыжка у меня будет в порядке, то я смогу запастись ими. Хотя в последние месяцы все так и болит не переставая.
Только в величайшей стране мира работающей матери приходится взвешивать, покупать ли лекарства для себя или для своего сына. Патриция была готова обходиться без них и терпеть боль, если это принесет Энди хоть какое-то облегчение. И я знал, что она так и сделает.
– Это недавнее явление – в смысле, тревога?
– Нет, – ответил Энди. – Это у меня еще с подростковых времен. Не могу спать, не могу есть. И бывают панические атаки [303]. Иногда стресс усугубляет ситуацию.
– У тебя был доступ к лекарствам в тюрьме?
– Нет, они мне ничего не давали.
В материалах дела не было ни слова о том, что Энди принимал какие-либо лекарства или что у него было диагностировано какое-либо тревожное расстройство.
– Вы не против, если я задам вопрос касательно причины этого беспокойства? Конечно, это не всегда что-то конкретное. Иногда люди просто чувствуют себя плохо. Но если было что-то такое – может, какая-то душевная или физическая травма, – то я хотел бы знать об этом. Я не хочу никаких сюрпризов в суде.
Патриция и Энди вместе покачивались на диване, и я видел, что это успокаивает его. Грудь у него уже не так резко вздымалась, а ноги перестали дрожать.
– Это не был какой-то один инцидент, – ответила Патриция. – Люди просто не понимают, каково это – быть молодым чернокожим в Америке. Мне уже пятьдесят пять, Эдди. Я полагала, что моим детям придется легче в их жизни. Но не думаю, что у черных дела стали обстоять лучше, скорее наоборот. Стоит ли удивляться, что в этой стране молодой чернокожий мужчина принимает противотревожные препараты?
