— Нет, — продолжая глядеть куда-то вдаль, задумчиво произнёс Увилл. — Война сейчас нам совершенно ни к чему. Нужно позаботиться об укреплении государства. Если погонимся за бо́льшим, рискуем потерять уже имеющееся.
— Хвала богам, — облегчённо вздохнул Гардон. — Неужто я смогу остаток жизни прожить в мире? Впрочем… Я не доверяю лордам. Думаю, они ещё могут устроить нам неприятности. Будь я королём, я бы от них избавился!
Король немногим прощал подобные высказывания, но Гардон давно заслужил право входить в этот круг избранных. А потому Увилл лишь усмехнулся:
— Когда это ты успел стать таким кровожадным?
— Я не кровожадный, — возразил Гардон. — Вовсе не обязательно убивать их. Достаточно поселить в какой-нибудь уединённый замок где-то на отшибе, да приставить надёжную охрану. Поверьте, государь, даже те, что присягнули вам на верность, вонзят нож в спину при первой же возможности!
— Ты беспокоишься, что я отдам лорду Локору Боаж? — рассмеялся Увилл. — Неужто ты так прикипел к титулу наместника?
— Дело вовсе не в этом, — возразил Гардон, но при этом заметно покраснел, так что было ясно, что дело и в этом тоже. — Просто, вернувшись в свои домены, они начнут плести интриги.
— Во-первых, Локор Салити не осмелится на это. А во-вторых, — Увилл хлопнул по плечу старого барона. — Для чего же тогда там ты? Пойми, старый друг, не Тогвар Гардон будет при Локоре Салити, а Локор Салити будет занимать то место, которое отведёт ему Тогвар Гардон. Только так, и никак иначе!
— А те лорды, что отказались признать себя вашими вассалами?
— Пусть отправляются куда пожелают, — пожал плечами Увилл. — Мне всё равно.
— Не станут ли они мутить народ?
— А вот тут уже всё будет зависеть от нас. Если мы создадим государство, о котором мечтали, то никто не пойдёт за падшими лордами, какими бы златоустами они ни были! Ну а если у нас ничего не выйдет… Тогда — какая разница, не так ли?
— Уверен, что у нас всё получится, государь!
— Я тоже, друг мой. Я тоже…
Увилл был как-то странно рассеян и задумчив, и Гардон понял, что ему хочется побыть одному, чтобы разобраться в этих мыслях. А потому он, поклонившись, отправился к выходу. Затем вдруг остановился, будто что-то вспомнив.
— Ах, да, государь, забыл сказать. Латион — это отличная идея!
— Я знаю, — усмехнулся Увилл и вновь повернулся к раскинувшемуся перед ним городу.
***
Коронация состоялась в последний день месяца с символичным названием импирий[121]. Однако же, вопреки этому, новое государство не именовалось империей. Это было решение самого Увилла. Многие земли Кидуанской империи, включая самые исконные, на которых стоял Кинай и некогда сама древняя Кидуа, погибшая от рук варваров, оставались ему неподконтрольны, и было неизвестно, когда же это присоединение произойдёт.
Кроме того, словосочетание «король Увилл» стало уже столь общеупотребительным, что к нему привыкли все, включая и самого короля. Так и было решено, что, по крайней мере, пока новое государство будет именоваться королевством, которому, не мудрствуя лукаво, дали имя Латион. Конечно, от этого веяло пережитками прежних времён, когда весь домен именовался по названию главного города, но, с другой стороны, и Кидуанская империя называлась в честь города Кидуа, так что в этом именовании королевства Увилла прослеживалась некая преемственность с древней империей.
К коронации готовились несколько месяцев, и она вышла весьма пышной и торжественной. Тысячи людей собрались, чтобы чествовать своего короля, а многие по-прежнему продолжали видеть в нём едва ли не бога. Во время торжественного шествия по главным улицам Латиона, к Увиллу то и дело подбегали отчаявшиеся матери с больными младенцами на руках, какие-то калеки и убогие всех мастей. Стража, было, пыталась их отгонять, но Увилл, соответствуя своему образу, запретил это.
Он благосклонно выслушивал мольбы и возлагал руку на головы страждущих, вызывая благоговейный восторг присутствующих. Его провожал благодарный плач и благословения, а многие просто падали перед ним на колени.
Можно сказать, что сегодня Увилл был сторицей вознаграждён за годы своих мытарств. Никогда ещё народное обожание не достигало такого масштаба как сейчас! Кажется, народ был готов целовать следы копыт его лошади!
А затем один огромный и безбрежный праздник накрыл новое королевство. Не меньше недели народ гулял и радовался, хотя кое-где уже начались посевные работы. Простолюдины самоотверженно весь день ходили за плугом и сеяли зерно, но вечером обязательно устраивали гуляния и пляски. Какая-то необъяснимая эйфория накрыла домены, ещё недавно изнывающие от, казалось, позабытой теперь войны. Каждый хотел верить в то, что теперь начнётся совсем другая, гораздо лучшая жизнь, за которую им пришлось заплатить весьма немалую цену. Но тем слаще были ожидания, и тем неистовей были ликования.
***
— Госпожа! Король! К нам прибыл его величество! — служанка вбежала с таким лицом, словно только что воочию увидела самого Асса.
Здесь, в замке Олтендейлов, по крайней мере среди близких к Солейн слуг, отношение к Увиллу заметно отличалось от общепринятого. Король отправил в ссылку их доброго хозяина — Давин вместе с Камиллой находились в одном из дальних имений на юго-западе. Солейн хотела уехать вслед за отцом, но особым королевским распоряжением ей было не дозволено это. В бумаге говорилось, что она должна остаться хозяйкой отчего дома до поступления иных распоряжений.
И вот уже несколько месяцев она жила едва ли не пленницей в собственном доме. Ей разрешалось выходить даже в город, но тогда за ней неотступно следовали несколько дюжих молодцов. Она знала, что это — близкие люди Увилла, служившие ему ещё в те времена, когда он мыкался по лесным лагерям. А потому понимала, что они преданы королю пуще псов.
И так она большую часть времени проводила дома. Здесь были служанки, которые, по крайней мере наедине, всячески поддерживали свою хозяйку и выказывали явное непочтение тирану, поступившему с ней подобным образом. Хотя Солейн не исключала, что при иных обстоятельствах и в другом месте они высказывались совсем иначе. Но, впрочем, она довольствовалась и тем, что есть.
И вот наконец долгое ожидание разрешилось. Увилл не поленился приехать из Латиона, ставшего теперь столицей королевства, в Танн, и он очевидно сделал это с целью увидеть Солейн.
— Солли! — едва завидев её, приветственно кивнул Увилл.
— Ваше величество.
Она произнесла это таким тоном, что обращение прозвучало едва ли не как оскорбление или насмешка. Увилл заметно нахмурился, однако ничего не сказал.
— Я рад видеть тебя в добром здравии.
— Что ж, полагаю, я должна сказать то же самое.
— Ты всё так и осталась такой же колючкой, Солли, — с некоторым усилием усмехнулся Увилл. Все присутствующие старательно делали вид, что они ничего не видят и не слышат. — Принимаешь ли ты гостей?
— Король нигде не может быть гостем, ваше величество. Он всегда у себя дома.
— Хорошо. Тогда, прошу, распорядись, чтобы моих людей разместили и накормили, а я хотел бы поговорить с тобой наедине.
— Я повинуюсь, государь, — похоже, Солейн постаралась вложить всё своё презрение в эту фразу.
Увилл вновь сдержался, хотя стоящие поблизости услыхали, как он судорожно втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Он лишь кивнул и отправился в бывший кабинет Давина. Солейн, сухо распорядившись о том, чтобы слугам короля подготовили ночлег и ужин, проследовала за ним.
— Годы прошли, а здесь ничего не изменилось, — Увилл с искренней или же наигранной ностальгией провёл пальцами по толстой столешнице.
— Кое-что изменилось, — возразила Солейн. — Мой отец, хозяин этого кабинета, изгнан из своего дома человеком, которого считал сыном.
— Это — временная мера, Солли! — воскликнул Увилл и тут же поморщился, поняв, что оправдывается. — Через некоторое время я позволю ему вернуться. Как только решу, что он не представляет угрозы. Кроме того, — усмехнулся он. — Вряд ли лорд Давин на меня в обиде, ведь я разрешил Камилле сопровождать его.
