– Но моя сестра осыпает вас ласками…

– Да, как странного и необычного питомца. Принцессе скучно и тесно во дворце, поэтому она рада любой забаве. Ей, как и мне, смешны и противны все эти фарфоровые куклы в кружевных платьях, что окружают её. Но она пытается принять это, приспособиться, притерпеться. А я не могу. И боюсь, что не смогу…

– Есть выход! – пылко воскликнул Конотор. – Если вы станете моей женой, вам не потребуется проводить время среди фрейлин!

– Вы каждой девушке предлагаете женитьбу после пары недель знакомства?

– Ну разумеется нет!.. – щёки принца пылали, и его всего трясло не только от предыдущего разговора, но и от собственной внезапной смелости или же безрассудства. – Но вы, Тиана, не такая как все!

– Увы, ваше высочество, но я не питаю к вам тех же чувств, о каких говорите вы, – покачала головой Ти. – Конечно, это не будет иметь значения, если вы официально испросите моей руки у родителей. Разумеется, они не откажут принцу Латиона. Но коль уж вы спрашиваете у меня… Я не хочу быть вашей женой. Не так уж страшно провести жизнь с нелюбимым человеком – рано или поздно родители всё равно отдадут меня замуж, и вы, конечно, не худшая из кандидатур. Но прожить всю жизнь в этом жутком дворце, назвать отцом человека, который убил моего дядю… Для меня это будет хуже смерти. Поэтому если вы действительно любите меня так, как говорите, ваше высочество, забудьте о вашем предложении, прошу вас!

Конотор был раздавлен. Вода в лодке уже достигла щиколоток, но он этого не замечал. Лебеди давно перестали обращать внимание на странную пару и вновь плавали где им вздумается. Люди на берегу продолжали шуметь и смеяться, как будто не замечая одинокую лодку и двух её пассажиров. Кажется, всё было таким же как раньше, но для принца словно захлопнулась тяжёлая железная дверь, погрузив его в непроглядный леденящий мрак.

– Благодарю вас за честность, сударыня, – глухо сказал он. – Даю слово, что больше не заговорю об этом.

– Простите меня, ваше высочество, – с печалью в голосе ответила Тиана. – Я не хотела причинить вам боль. И в свою очередь благодарю вас за чуткость.

– О, ваше платье уже совсем промокло, Тиана, – пытаясь совладать с чувствами, принц наконец обратил внимание на воду внутри лодки. – Пожалуй, нам пора возвращаться…

Взяв весло негнущимися пальцами, он, разбрызгивая воду, медленно стал править к берегу. Встревоженные лебеди, недовольно гогоча, вновь поспешили в противоположную сторону.

Несколько дней Конотор ходил как в воду опущенный. Он словно пропустил два сокрушительных удара мечом по шлему. Или, скорее, один удар пришёлся в сердце, оставив там истекающую кровью рану, а второй удар привнёс полный сумбур в голову. Конечно, как и любой юноша девятнадцати лет, он больше страдал от сердечной раны, но воспоминания о дяде жутко холодили его душу, заставляя вздрагивать, словно от пронзительного ветра.

И всё же отказ Тианы подкосил юношу гораздо больше. Он прекрасно понимал, что, заговори он о помолвке с родителями, и всё могло бы решиться очень быстро – если отец поддержит этот союз (а причин для обратного не было), то родители Тианы, конечно же, не посмеют ответить отказом. Но он, привыкший к обожанию (хотя бы на словах) всех своих прошлых пассий, приходил в отчаяние от того, что Ти прямо сказала, что не любит его. Это больно задевало его самолюбие. Обратиться к родителям в данной ситуации было равносильно тому, что во время поединка попросить оруженосцев держать соперника за руки, пока он будет наносить удары.

И поскольку отказ Тианы больно терзал его, то, чтобы отвлечься, Конотор попытался сосредоточиться на судьбе дяди. Признаться, он уже поверил девушке, поскольку знал своего отца и вполне отдавал себе отчёт в том, на что тот способен. Точнее, до прогулки с лебедями он старательно отгонял от себя подобные мысли, стараясь жить в спасительном неведении, но теперь, когда в плотине была пробита брешь, множество мыслей и воспоминаний устремилось туда.

Действительно, хотя сам принц никогда не присутствовал на казнях, временами он слышал о них. Один или два раза бывало даже так, что кто-то из его пажей внезапно исчезал, и остальные старались делать вид, что даже не помнят о его существовании. Наиболее смелые тогда объясняли принцу, что родители пропавших оказались замешанными в антигосударственные заговоры. Какова была судьба самих пажей, Конотор старался даже не представлять. В ту пору он просто забывал о них уже на следующий день.

Теперь, обдумывая и припоминая, он очень ясно ощутил ту атмосферу постоянного страха, которая никогда не выветривалась из дворцовых коридоров. В своём легкомыслии он обычно не замечал этого, но теперь в глазах каждого слуги, каждого придворного он видел испуг и какую-то обречённость. Все словно смирились с тем, что однажды окажутся на эшафоте и надеялись лишь оттянуть этот миг как можно дальше.

Степень запуганности людей стала очень хорошо заметна, когда Конотор всё-таки обратился к нескольким старым слугам с расспросами о своём дяде. В этот момент такой ужас вспыхивал в их глазах, словно они уже стояли перед палачом. Поскольку прямо отказать принцу никто из них не мог, они находили самые разные, часто довольно нелепые предлоги, чтобы избежать страшного разговора.

Собственно, это ровным счётом ничего не значило – тема была слишком скользкая даже если принц Келдон был виновен во вменяемых ему преступлениях, однако же эта завеса молчания почему-то всё больше укрепляла Конотора в мысли, что Тиана была права. Нужно было лишь найти человека, который не испугается.

Юноша подумал о маме, но тут же выбросил эту мысль из головы. Наверное, во всём дворце не было существа более запуганного, чем королева-мать. Был ли этот испуг следствием каких-то страшных воздействий на неё со стороны короля, или же такова была черта её характера, Конотор старался не задумываться, потому что представить себе те издевательства, что могли так надломить маму, было просто невыносимо для него. Ясно было одно – она скорее откусит себе язык, чем скажет хоть что-то, могущее вызвать гнев отца.

Наверное, единственный, кто не побоялся бы сказать правду, был мессир Каладиус, но первый министр крайне редко сейчас удостаивал своими посещениями дворец, а кроме того Конотор настолько робел перед великим магом, что скорее обратился бы с вопросами к отцу. Тем не менее, если бы старый волшебник нечаянно встретился бы ему, он, вероятно, решился бы расспросить его.

У сестры всё это время Конотор не появлялся. Отказ Тианы глубоко уязвил его, а чувства из-за этого отказа словно разгорелись ещё сильнее. Он просто не мог найти в себе силы вновь увидеть девушку. Вместо этого он вдруг решил узнать что-нибудь о её дяде, раз уж ничего не вышло разузнать о собственном.

Здесь всё было несколько проще. Хотя про дядю Тианы сведений было мало – то ли он не был так известен, то ли опасались говорить об опальном дворянине, но в целом о семье девушки говорили довольно охотно, поскольку все уже знали об интересе, который юный наследник выказывал к новенькой фрейлине, да к тому же речь шла об уважаемом и достаточно влиятельном семействе.

А семейство Сарантионов действительно было из таковых. Некогда оно даже пару раз пересекалось древами с Тионитами, пусть и с его боковыми ветвями. Тиомею Сарантиону, отцу Тианы, принадлежали обширные земли севернее Латиона, неподалёку от границ с Палатием. Правда, сам он вёл достаточно непубличную жизнь, редко бывая при дворе, а в последние шесть лет по вполне понятным причинам и вовсе ни разу не появился в Латионе.

Поговаривали, что граф Тиомей весьма богат, и что значительную часть своих доходов он имеет от полулегальной торговли с Палатием. Впрочем, статус нынешних отношений с северным королевством был загадкой для всех, поэтому, несмотря на вспыхивающие время от времени конфликты, между двумя соседями шла весьма бойкая торговля, не говоря уж о транзитных поставках пунтских и кидуанских товаров по Труону, который хоть и «начинался в Латионе», вспоминая древний лозунг, придуманный Каладиусом, но заканчивался по-прежнему в Палатие, и именно палатийцы всё так же фактически контролировали эту реку.