– И утопить город в новой крови? – скривившись, Бабуш помотал головой. – До короля нам не дотянуться. А всех, кто попытается – просто убьют. Так что я смысла никакого не вижу. Остаётся лишь надеяться, что на другом конце Белого Пути ему воздастся за всё. Если есть на свете справедливость, то сейчас все демоны самых глубоких преисподен копают яму ещё более глубокую, куда и сбросят эту гнилую душонку.

– Мэтр Бабуш прав, – кладя руку на плечо Бина, проговорил Кол. – Будем надеяться на правосудие богов. Потому что революционеры из нас – так себе… Но сколько же можно спать? – резко меняя тему, встрепенулся он.

– Да идите, разбудите этих сонь! – тепло улыбнулся Бабуш, вспомнив о своих воспитанниках. – Уж как они рады-то будут!

– Пусть одна Мэйлинн сходит пока, – решил Кол. – А то ввалимся сейчас всей толпой, перепугаем детишек.

– Хорошо! – улыбнулась, вставая Мэйлинн. Было видно, что ей уже давно не терпелось.

– Там, по коридору, вторая дверь налево, – махнул рукой Бабуш.

Кивнув, лирра удалилась.

– Ну что, ещё по одной? – подмигнув, спросил Кол, хотя он не выпил даже мизерного содержимого первой кружки.

Бин, чья кружка уже почти опустела, с готовностью пододвинул её трактирщику. Тот, задумчиво поглядев на пустое дно своей кружки, словно сомневаясь, вдруг решительно ухватил бутылку и налил по полной и себе, и Бину. Кол вежливо прикрыл свою ладонью. Однако же, когда все, не чокаясь, стали пить, отхлебнул ещё один глоточек.

***

Мэйлинн, едва приоткрыв дверь, тихонечко проскользнула в небольшую комнатку, уже вполне освещённую осенним солнцем. Комнатка была скромно, но с большой любовью обставлена мебелью, во всей обстановке чувствовалась рука её маленькой хозяйки.

Сама хозяйка безмятежно спала на довольно широкой кровати, свернувшись почти клубком, как могут лишь дети, и подложив ладошку под щеку. Рядом, поперёк кровати, раскинув руки и ноги так, словно он был полновластным хозяином всего ложа, спал младенец Астур. Мэйлинн невольно замерла у входа, залюбовавшись зрелищем и не решаясь нарушить сон братика и сестры. На глазах лирры вновь появились слёзы, но на сей раз это были чистые и тёплые слёзы счастья. Если бы было можно, она тотчас же бросилась бы к этим двум существам и, горячо обняв, ни за что не отпускала бы их уже никогда.

Вместо этого Мэйлинн тихонечко, на цыпочках, подошла к кровати, осторожно присев на самый краешек. В луче солнца, врывающемся в окно, танцевали сияющие пылинки. Скоро, когда солнце поднимется выше, этот луч скользнёт чуть вниз, и тогда он окажется прямо на лице Шайлы, наверняка разбудив её. Но пока же она мирно спала и, как мы уже упоминали, её щёчка покоилась на ладошке.

И вот тут Мэйлинн пришлось зажать себе рот, чтобы подавить крик отчаяния, готовый вырваться из груди. Глаза лирры округлились, в них застыл ужас, смешанный с неверием. И глухое рыдание всё же вырвалось из зажатого рта, разбудив девочку. Она подняла голову над подушкой, и синее, чуть отливающее фиолетовым пятно на щеке стало ещё заметней.

– Мэйлинн! – едва разглядев сидевшую рядом лирру, вскричала Шайла, разбудив криком брата, который тут же начал легонько похныкивать.

– Тише, малышка! – Мэйлинн не знала, как себя вести. Она очень хотела обнять девочку, но боялась сделать это.

Шайла разрешила эту дилемму за неё – она просто взлетела с кровати и бросилась на шею лирры, целуя её в обе щеки и неся обычный нежный бред, который в таких случаях несут дети. Внутри Мэйлинн же что-то оборвалось. Вот и всё… Теперь, наверное, и она тоже заражена. Или ещё можно вымыть лицо эликсиром Каладиуса?..

Девочка же теперь ощутила какую-то неживую неподвижность Мэйлинн и, чуть подавшись назад, в упор посмотрела на неё.

– В чём дело? – недоуменно спросила она.

– Ты знаешь, что у тебя на щеке? – помертвевшим голосом спросила Мэйлинн.

– Ах, это! – Шайла легкомысленно потрогала синее пятно. – Да это я дня три назад в потёмках на дверной косяк налетела. Теперь вот фингал…

Если бы на плечи Мэйлинн сначала поставили всю «Песнь малиновки», а затем вдруг её сняли, она и то вряд ли почувствовала бы большее облегчение.

– Фингал??? – Мэйлинн хохотала, целовала, обнимала и хохотала вновь. Шайла, наверное, поняв, в чём дело, хохотала, целовала и обнимала в ответ. Даже маленький Астур больше не хныкал, а смеясь, тянул ручонки к лирре.

– А кто это тут не спит? – послышался голос сзади и в комнату, распахнув дверь, ворвался Кол. Шайла взвизгнула от восторга и одним прыжком оказалась у него в объятиях, дав возможность Мэйлинн подхватить братика.

Следующим зашёл Бин. Глаза его блестели то ли от выпитого вина, то ли от радости, то ли от слёз, то ли от всего вместе. Кое-как отлепил Шайлу от Кола и крепко-накрепко прижал к себе. Возможно, в этот момент он вспоминал свою Нарку, которая была совсем немногим старше Шайлы.

Счастливый мэтр Бабуш уже не помещался в комнате. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, глаза на мокром месте, и молился про себя, чтобы этот момент чистого, незамутнённого счастья никогда не заканчивался. В эту секунду для шестерых людей, находящихся в этой комнате, не существовало ни синивицы, ни дорийцев, ни «его сраного величества» короля Аллана Девятого.

Почти до самого вечера пробыли друзья в «Песни малиновки». Мэтр Бабуш всё-таки был вынужден уйти. Дважды в дверь просовывались чьи-то слегка растерянные лица, ищущими глазами окидывающие помещение и теряющие растерянное выражение, лишь наткнувшись взглядом на трактирщика. Эти лица лепетали что-то о каких-то проблемах, разговаривая полупросительным, полувопросительным тоном. И дважды мэтр Бабуш, закалившийся и заматеревший за последние три недели, рявкал в ответ, заставляя эти лица исчезнуть. Однако, где-то в глубине души он, вероятно, решил, что на этом его лимит исчерпан, поэтому, когда третий проситель заглянул в чуть приоткрытую дверь, трактирщик молча подхватил свою куртку, и, коротко попрощавшись с друзьями, обещая вернуться как только сможет, вышел наружу.

Дети весь этот день не отлипали от Мэйлинн. Астур деловито сидел на её коленях, лопоча что-то на одному ему известном языке и посасывая свой большой палец. Шайла сидела рядышком, обняв руку лирры и прижавшись к ней щекой. Она отнимала голову лишь затем, чтобы влюблённым взглядом посмотреть на обожаемую Мэйлинн, если та что-то говорила девочке, или о чём-то её спрашивала.

Кол сидел рядышком, усмехаясь предстающей картине и наслаждаясь бездельем. Именно он был главным инициатором разговоров, рассказывая Шайле необыкновенно преувеличенную и приукрашенную версию их путешествия, заставляя девочку то и дело раскрывать рот – то от восторга, то от удивления, а то и от ужаса. Несколько раз Мэйлинн цыкала на завирающегося центуриона, но заворожённая Шайла умоляла продолжать дальше.

Пьяненький Бин блаженно развалился за столом, глупо улыбаясь и чувствуя себя бесконечно счастливым человеком. Время от времени, встречаясь взглядами с Астуром, он корчил ребёнку уморительные рожи. Младенец был вполне благодарным зрителем и одобрительно хохотал, приводя Бина в полный восторг. Но гораздо интересней и любопытней были редкие взгляды, которые Шайла исподтишка бросала на юношу. В этих взглядах было нечто, что заставляло невольного свидетеля заподозрить в девочке некие особые чувства, которые она, судя по всему, питала к Бину. Надо сказать, что от Мэйлинн эти взгляды не ускользнули, поэтому она всякий раз легонько улыбалась, глядя на это зарождение нового чувства. Бин же не замечал ничего – он видел в Шайле всего лишь маленькую девочку, почти сестрёнку. Хорошо хоть хватало ума не корчить ей рожи.

Ближе к вечеру Шайла-таки отпустила нашу троицу, предварительно взяв с Мэйлинн страшную-престрашную клятву обязательно прийти завтра. Мэйлинн пообещала, даже упомянула вскользь, что постарается привести с собой и Бина, чем тут же вызвала лёгкий румянец на смуглых щёчках девочки. Надо сказать, что, несмотря на обещания, мэтр Бабуш так и не появился дома, но Шайла сказала, что это – совершенно обычное дело, и что он «хорошо если не сильно затемно явится». Мэйлинн предложила девочке пойти с ними, но та отказалась, сославшись на уйму дел, которые нужно ещё переделать по дому.