Они ещё даже не дошли до гостиной. Они ещё даже не сели в разные кресла, чтобы их разделяло пространство. Они были в тесном коридоре. Слишком близко. Вот он, вот она. Его глаза, её глаза.

— Да, — Габи смогла ответить, не разрывая взгляда.

Острое чувство пронзило насквозь. Он знает. Это больше не тайна. Он теперь всегда будет знать, что та их безумная ночь, освещённая диким пламенем камина, дала начало новой жизни.

— А как ты понял? Уже заметно?

Она опустила взгляд на свой живот. И его взгляд скользнул туда же. А в следующее мгновение он, будто чтобы убедиться, приложил ладонь. Так нежно, что дыхание перехватило…

Она ведь собиралась не допустить прикосновений. Она знала, как они на неё действуют. Огонь родился внутри и начал сладко жечь.

— Он иногда шевелится. Но так ты ничего не почувствуешь. Прижми сильнее.

Что Габи говорит? Зачем?

Энтони всё равно был осторожен. Медленно провёл ладонью с нежным нажимом сверху вниз. Пытка. Как перенести?..

— Габи, — он обнял её. Иначе бы она упала — колени подкашивались. — Ты сделала меня счастливым, — шепнул в самое ухо. — Я знаю, ты пришла сказать что-то болезненное. Но это всё не важно. Теперь нас трое. Всё остальное не имеет смысл.

Габи вздрогнула на слове "трое".

— Ты не понимаешь! Нам никогда не быть втроём! — слёзы выступили на глазах.

Он нежно целовал её в макушку, прижимал к себе, а она, борясь со слезами, рассказывала, что единственный способ спасти малыша — расстаться навсегда…

Энтони боролся с собой. Как же ему хотелось сделать то, что когда-то он мог себе позволить. Как он соскучился по тем ощущениям. Как соскучился по её аромату, по её горячему дыханию, по её тихим стонам. Всё его естество кричало не слушать Габи. Потопить её сомнения в поцелуях. Она напугана и растеряна. Её трясёт. А он знает, как унять дрожь. Он знает, как её согреть. Если бы он дал себе волю, если бы сделал то, чего так страстно желал, Габи забыла бы обо всём. Они оба забыли бы…

…но Энтони не мог так поступить. Он должен был выслушать её. Должен был сначала убедить, что все тревоги напрасны.

— Помнишь тот вечер? Весь день бушевала непогода, а к заходу солнца небо прояснилось, — её голос был тихим и тревожным.

— Помню.

Вечер, о котором говорит Габи, прочно врезался в память. Перед тем, как она пришла в башню, Энтони разговаривал с Ареном и очень разозлился. Как тот мог так жестоко поступить с женщиной, которая хоть и не являлась законной супругой, но была преданной, любила всем сердцем?

— В тот вечер я шла рассказать тебе о том, что жду ребёнка.

— И почему-то не решилась?

Если бы Энтони уже тогда узнал, что Габи беременна, сделал бы всё возможное, чтобы они были вместе. Но она не рассказала. Может, и сегодня бы промолчала, если бы он сам не догадался.

— Габи, — он нежно провёл рукой по её волосам. И снова мужественно не позволил большего.

Подумать только. У них будет ребёнок. Энтони и сам не знал, как догадался. Габи решила, что это уже заметно. Но нет, с того времени как он её видел последний раз, она стала только ещё более худенькой и хрупкой. Но всё же что-то в ней изменилось. Линии более женственные, глаза серьёзные.

Габи. Носит. Его. Ребёнка. Энтони несколько раз мысленно повторил эту фразу. Она ему нравилась. Говорят, мужчин подобные новости больше настораживают, чем осчастливливают. Но Энтони был счастлив. Ему хотелось, поскорее закончить этот тяжёлый разговор, всё прояснить, успокоить Габи и, наконец, дать волю эмоциям. Уж он ей покажет, насколько рад.

— У меня была решимость всё рассказать, — продолжила Габи. — но вдруг возникли ментальные образы, которые всё перевернули…

Она задрожала ещё больше.

— Это сложно объяснить. Я сама не понимала до конца, как такое может быть. Но образы, которые я видела, говорили, что мы можем быть вместе, только если ребёнка не будет. Я видела образ бездетной пары, понимаешь? Но ведь ребёнок уже был. Я уже носила его под сердцем. Это означало, что если я останусь с тобой, то с ним что-то случится…

Наверное, будь Энтони в другом настроении, слова Габи его бы убили. Но он с самого начала разговора, с того мгновения, как Габи переступила порог его дома, был уверен, что не существует ничего, что помешало бы им быть вместе.

— Это какая-то ошибка, — сказал он ей спокойно. — У тебя сильный дар, я знаю. Но все ошибаются…

Энтони обхватил ладонями её голову и приподнял, чтобы заглянуть в глаза. Она моргала, пытаясь смахнуть крупные бисеринки несчастных слёз. И он помог ей — целовал в уголки глаз.

— Энтони, я так тебя люблю, — с отчаянием призналась Габи и обвила его шею руками.

Искушение. Энтони резко втянул воздух, силясь не наброситься на неё, как измученный жаждой на родник с водой. Нет, вместо этого он интенсивно думал-думал-думал.

Он так неистово хотел найти зацепку, так страстно желал отыскать доказательство того, что Габи ошиблась — и разгадка пришла. "Если хочешь остаться со мной, избавься от приплода". В тот вечер эта фраза Арена, которую он бросил своей любовнице, постоянно крутилась у Энтони в голове. Чужие мысли исказили его ментальный образ. Это Арену суждено остаться бездетным, а не Энтони.

— Ну, держись! Я всё понял, — радостно пригрозил он Габи. — Ты ошиблась. Сейчас я тебе всё объясню, а потом — держись!

Он подхватил её на руки и отнёс в гостиную, по дороге сбивчиво рассказывая, о чём они в тот вечер говорили с Ареном и какой ментальный след мог из-за этого остаться на Энтони. Он приводил неопровержимые доказательства, для убедительности подкрепляя их поцелуями.

Кажется, аргументы действовали. Габи всё крепче прижималась к нему, лишая его остатков самообладания.

В гостиной царил полумрак. Она освещалась только пламенем камина. Безумная пляска языков огня напоминала о их первой ночи, распаляя всё сильней. Энтони аккуратно опустил Габи на диван, упиваясь её затуманенным взглядом. От пьяной неги её губы раскрылись, снова приглашая целовать. Он пил их, хмелея всё сильнее. Жар внутренний и жар от пламени камина шептали сладкую подсказку — надо избавиться от лишней одежды.

Однако реализовать задуманное не удалось. Энтони услышал чьи-то спешные шаги в коридоре. И они были настолько настойчиво торопливыми, будто, по меньшей мере, начинается пожар. Едва Энтони оторвался от Габи и привёл их обоих из полулежащего положения в сидячее, в комнату ворвался возмутитель спокойствия. И кто им оказался? Собственный кузен. Ну, спасибо, Джозеф, как ты вовремя. Энтони его убить захотелось.

Вид у кузена в первое мгновение был действительно такой, будто как минимум дом горит. Зато буквально в следующую секунду лицо ворвавшегося озарило некое недоумение. Он во все глаза уставился на сидящих на софе и озадаченно кашлянул.

— Ээээ… доброе утро…

Энтони послал брату немой вопрос: какого дьявола ты тут делаешь?

— Пришёл… эээээ…

Видно было, как у Джозефа в голове идёт напряжённая работа мысли.

— …за солью… — наконец вспомнил он. — У меня соль закончилась. Не одолжишь?

"Какая соль? В пять часов утра?! Исчезни!" — всё это Энтони вложил в многозначительный взгляд. И Джозеф, не страдающий недогадливостью, посчитал за лучшее ретироваться:

— Хотя мне не к спеху. Попозже загляну. Не провожай.

Энтони не знал, как вытерпел эти пару минут. Его неистово тянуло к Габи. Не целовать её было физически больно. Стоило Джозефу скрыться из вида, Энтони снова притянул её к себе. Она охотно подставила для поцелуев шею. Он шёл снизу вверх. Добрался до уха, заставляя её выгнуться от удовольствия. У менталистов мочки уха — одно из самых чувствительных мест.

— Я уже знаю, кто у меня, — хрипло прошептала Габи, в ответ на его провокацию.

— У нас, — поправил он и замер.

— Сын. Пусть будет Ежи? Тебе нравится?

Сын. В груди родилось незнакомое щемящее чувство. Нежность. И желание оберегать. Просто на глазах в Энтони зверь вырос. Зверь, который любого в клочья разорвёт, кто посмеет навредить.