– Что ж, мессир Каладиус, ваш выход! – любуясь результатом, проговорил молодой авантюрист.

***

– Вы оказали нам великую честь, мессир, – центурион даже привстал, благоговейно разглядывая лежащую перед ним бумагу и не рискуя поднять глаза на обожжённое лицо могущественного старика. – И должен сказать, что вы обратились по адресу. Спросите любого, и всякий скажет вам, что Второй легион – лучший легион королевства! И смею заверить, что вам не будет стыдно за нас – наши бойцы всегда смело идут в бой и всегда добиваются желаемого. А при поддержке вашей светлости, уверен, мы сможем свернуть горы!

– Значит ли это, что я зачислен в легион? – стараясь говорить степенно и даже несколько сурово, спросил Каррис, хотя сердце его встрепенулось от радости.

– Боюсь, в круг моих обязанностей входит лишь рекрутирование солдат, но я готов поставить полугодовое жалование против десятки[84], что легат Понтс без раздумий примет вас на службу! Увы, сейчас его нет на месте – он инспектирует зимние квартиры, поскольку наш легион будет расквартирован в Белли. Это такой городок на юге Палатия, может быть, вы о нём слыхали. Сообщите мне ваш адрес, и мы немедленно пошлём вам весть, едва лишь легат Понтс вернётся. Это случится не позже чем через неделю.

– Думаю, к тому времени я найду себе место в другом легионе, – Каладиус сделал вид, что собирается уходить.

– Прошу вас, мессир! – взмолился центурион. – Поверьте, если бы я мог, я бы уже подписал приказ о вашем зачислении, но это не входит в мои полномочия. Я не могу нарушить субординацию, вы же понимаете! Но я хорошо знаю легата Понтса, и клянусь вам, что ваша служба во Втором легионе – дело уже решённое! Наш легион всегда на передовой, и если вы действительно хотите воевать, а не просиживать в тылу, мы – именно то, что вам нужно!

– Вы убедили меня, центурион, – благосклонно кивнул Каладиус и слегка улыбнулся, насколько позволяли обожжённые щеки. – Я поселился в гостинице «Гростав Великий». Там вы найдёте меня. Но берегитесь, если моё ожидание окажется напрасным!

– Клянусь вам, мессир, что лично приду, чтобы сообщить вам решение, и если оно окажется вам не по вкусу – вы сможете испепелить меня молнией! – центурион вроде бы улыбнулся, но всё же улыбка получилась чуть кривоватой.

– Пожалуй, так я и поступлю, – усмехнулся Каладиус, поднимаясь. – Вы отлично служите своему легиону, центурион! И для меня это – лучшая рекомендация. Надеюсь, скоро увидимся!

– Скоро увидимся, мессир! – заверил рекрутёр. – И добро пожаловать во Второй легион!

Белли оказался небольшим городком, настолько похожим на Токкей, что у Каладиуса слегка защемило в груди от лёгкой ностальгии, и это удивляло – до сих пор он не испытывал какого-то особого трепета от воспоминаний о далёком прошлом. Кроме того, теперь, когда он повидал величайшие города мира, он явственно видел то провинциальное убожество, которые некоторые считают романтичным и даже милым. Теперь он вполне понимал чувства необузданного Клайдия Сарамаги, которому волею судьбы пришлось прозябать в подобной дыре, хотя сам, чуждый богемной жизни и развлечениям, не слишком-то разделял их.

Маг медленно ехал на порядком уставшей лошади по плохо мощёным улицам городка в сопровождении двух легионеров. С дорогами здесь было едва ли не хуже, чем в родных местах Каладиуса, а последние дни лета в этих краях уже мало чем отличались от осени, поэтому проехать на коляске было бы весьма проблематично. Привыкший за долгие годы к более тёплому и мягкому климату, волшебник уже заметно устал от этой мелкой холодной мороси.

Накинутый на лицо капюшон скрывал от глаз прохожих его лицо, и Каладиус отметил, что горожане лишь мельком оглядывают проезжавшего человека из вражеской армии, не выказывая при этом никаких чувств, словно факт оккупации родного города нисколько их не беспокоил. Эти дрязги между соседними королевствами, длящиеся многие десятилетия без особого энтузиазма, когда мир мало чем отличается от войны, а война – от мира, стёрли взаимную ненависть двух народов, если она вообще когда-либо существовала.

Кажется, Палатий вполне смирился со своей участью вечно побеждённого и вечно покорённого государства. Войны с Латионом, как правило, всегда заканчивались ничем – за бессмысленными сражениями следовали столь же бессмысленные перемирия, когда государство-победитель не выказывало ни территориальных притязаний, ни желания влиять на внутреннюю политику. Южный сосед довольствовался контрибуциями – и только. Кажется, согласись Палатий на добровольные ежегодные выплаты – и война останется в прошлом. Но пока, судя по всему, в Шинтане, до которого вражеская армия никогда не добиралась, считали, что такие мелкие приграничные стычки дешевле регулярной дани.

Поэтому-то палатийцы, живущие на юге страны, с таким равнодушием воспринимали очередные экспансии Латиона. Здесь давным-давно поняли, что это – такой же элемент их повседневной жизни, как и сбор урожая, или же празднование арионнитских праздников. Жители городков вроде Белли настолько свыклись с присутствием латионцев, что зачастую в случае каких-либо проблем первым делом обращались именно к ним, а не к тем, кто изображал из себя местную власть.

Каладиус знал, что так было не всегда. В конце концов, именно предки нынешних палатийцев вкупе с келлийскими варварами и даже жителями северного Пунта когда-то давным-давно обрушили великую Кидуанскую империю. Что же сталось с этими суровыми северянами? Неужели есть хоть что-то общее между тогдашними дикими воинами, растоптавшими в пыль вековые камни Кидуи, и нынешними торгашами, оценивающие серебром даже свободу своей родины?

У волшебника была теория на этот счёт. Он полагал, что гордых некогда северян развратило именно серебро. Это не относилось ко всем жителям королевства – он сам видел достаточно суровых и неприхотливых людей вокруг себя, когда был юн. Эти люди таили в себе частичку той дикости, что привела Паэтту к Смутным дням. Но элита давно уже пала. Кажется, кто-то когда-то сказал, что чтобы подобрать серебро, нужно либо склониться, либо встать на колени. Похоже, с правителями Палатия и их окружением произошло именно это.

Нельзя сказать, что это сильно огорчало Каладиуса. В принципе, он никогда не ощущал себя палатийцем. В те годы, когда он был ещё Олни Стайком, он был просто грабковским – по названию его деревушки Грабки, ну а после того, как стал Каррисом, он и вовсе не ассоциировал себя ни с одной страной, даже с герцогством Кидуа, в котором проводил большую часть времени. И тем не менее сейчас он чувствовал некую горечь разочарования, думая о земляках, ведь что ни говори, но его родная деревня находилась в каких-нибудь семидесяти-восьмидесяти лигах отсюда.

Каладиус понимал, что его совсем не тянет в родные края. Он не поехал бы туда, даже представься ему такая возможность. Он не хотел больше никогда видеть эти унылые постройки с не менее унылыми их обитателями, и уж тем более не хотел видеть ни свою покосившуюся лачугу, которая теперь, должно быть, уже совсем обветшала и развалилась, ни холмик с подмытой дождями, упавшей каменной пирамидкой в виде единорожьего рога…

Выйдя из меланхоличной задумчивости, Каладиус встряхнулся. Дьявольская морось – она не только проникала под одежду, заставляя тело дрожать, но и наводила тоску. Скорей бы уж добраться до места!..

К счастью, город был невелик, и уже вскоре они въехали во двор довольно крупной для данных мест гостиницы, которую командование Второго легиона превратило в штаб-квартиру. Вероятно, хозяину перепадало что-то из латионской казны, но компенсировало ли это все его убытки в полной мере – неизвестно. Впрочем, Каладиус был сейчас не в том настроении, чтобы скорбеть о доходах беллийских буржуа. Ему хотелось наконец поесть, а прежде всего – согреться и переодеться в сухую одежду. Да и от бокала подогретого вина он бы тоже не отказался. А после – постель, и чтобы часов десять его никто не беспокоил.