— И его тоже. А что?

— Ты думаешь, что все кидуанцы такие? — Шервард продолжал прощупывать почву, прежде чем выложить свою тайну.

— Наверное, не все, — пожал плечами Брум. — Да какая разница? Я вообще не думаю об этом.

— Шеварцы давно были свободные. Как келлийцы. А потом сюда пришла Кидуа и взяла ваши земли. Это тебя гневит?

— Это было чёрт знает когда, — растерялся Бруматт. — Палатий уже давно — часть империи. Так было всегда…

— Не всегда! — негромко, но настойчиво возразил Шервард, оглядываясь, чтобы убедиться, что поблизости нет нескромных ушей. — Давно вы были такие как мы! У нас говорят: шеварцы и келлийцы — один народ. Давно были один народ. Но теперь вы — не свободный народ. Вы принадлежите империи. И они могут забирать ваш хлеб, когда хотят.

— Я никак не пойму, к чему ты это? — нервно спросил Брум, понимая, что разговор пошёл в совершенно неожиданном направлении. Признаться, этот поворот его несколько пугал.

— У нас есть ярл, его зовут Враноок, — разумеется, Шервард не мог бы перевести это имя на имперский, а потому произнёс его по-келлийски. — Он хочет объединить все народы. Он хочет собрать кланы, объединить их. И хочет объединить келлийцев и шеварцев. Против Кидуи.

— Как это? — теперь уже заозирался и Бруматт, переходя почти на шёпот. — Что значит — против Кидуи?

— Враноок собирает армию. Скоро будет большой поход. Келлийцы, шеварцы, пунты — все вместе против Кидуи. Для вашей свободы. Когда Шевар будет свободен — он не будет враждовать с Баркхатти. Будет мир.

— Когда будет поход?.. — едва выдавил из себя оторопевший Брум. От охватившего его ужаса колени ослабли, а в животе стало до того некомфортно, что он неожиданно громко и протяжно пустил газы, едва не измарав портки.

— Скоро, — холодно ответил Шервард, будто и не заметив этого жалобного звука. — Мне нужна твоя помощь. Враноок послал меня сюда, чтобы мне смотреть и узнавать здесь всё. Особенно про легионы. Если ты хочешь мне помочь — узнавай всё у кидуанца. Говори всё мне.

— Я же стану предателем… — Брум понял, что вот-вот навалит в штаны, и переминался с ноги на ногу, тщетно пытаясь справиться с этим. Наконец, поняв, что долго не выдержит, он быстрым семенящим шагом бросился к таверне. — Мне надо в сортир!..

— Подумай, — вдогонку бросил Шервард, а затем, постояв немного, медленно направился следом.

Когда Брум вернулся наконец из отхожего места в таверну, Шерварда там не оказалось. Келлиец, поразмыслив немного, решил не давить на трусоватого приятеля и дать ему немного времени. Кроме того, он и сам был слишком взволнован, и потому хотелось забиться в свою пустую тёмную комнату, чтобы переварить произошедшее. Шервард сегодня сделал большой и резкий шаг вперёд, причём случилось это неожиданно даже для него самого. Теперь в Шеваре был человек, знавший о нём правду…

Интуитивно северянин чувствовал, что можно не опасаться того, что Бруматт его выдаст. И всё же, нервное напряжение не отпускало. Кроме того, тягостным для него оказался и разговор о Динди, и от этого тоже не мешало прийти в себя.

Что же касается Брума, то он, без аппетита поковырявшись в тарелке, предложил Динди одеваться, чтобы отправиться в обратный путь. Девушка, которая почти всё время провела здесь в компании лишь маленькой дочки, выглядела совершенно безмятежно. Впрочем, она любила подобное времяпрепровождение — здесь она могла наблюдать за людьми, что всегда её очень увлекало.

Возвращались домой уже в полной темноте. Небо, затянутое облаками, почти не давало света, но это было и не нужно — лошадь отлично ориентировалась и так, тем более что по обочинам дороги были сугробы, которые просто не дали бы ей сбиться с курса. Кучер даже не зажигал фонаря — от него всё равно не было особого проку.

Обратный путь прошёл в полном молчании, впрочем, как и всегда. Риззель, как обычно, задремала на руках матери, убаюканная скрипом и покачиванием саней, а также мягким топотом копыт. В темноте Брум не видел, были ли открыты глаза у Динди, или она тоже дремала. Сам же он тяжело и напряжённо думал.

Временами ему казалось, что он просто выдумал себе недавний разговор с Шервардом — настолько ему не верилось в то, что он услышал. Шервард — келлийский шпион? Островитяне задумали пойти войной на Кидую?.. Северные варвары вновь хотят крови?..

Однако же привычный с детства образ врага как-то не вязался с Шервардом… Молодой северянин очень нравился Бруму, и он явно не был ни злым, ни кровожадным. Пожалуй, он был лучше многих таверцев, и уж подавно лучше того же Линда или барона Ворлада! У него были честь и доброе сердце, и он был так ласков с Динди и малышкой…

Всё путалось в голове несчастного Брума, норовило перевернуться с ног на голову. Что же это за мир, в котором «свои» оказываются подлыми и беспринципными негодяями, а «чужие», «враги» — настоящими друзьями? Как ему быть дальше, и что выбирать — верность земле, которая его взрастила, или верность дружбе? Должен ли он стремглав мчаться в городской магистрат, чтобы донести о келлийском шпионе, или должен исполнить просьбу Шерварда?

Тем более, что тот убеждает, будто келлийцы не только не желают зла жителям Палатия, но и видят в них своих союзников в борьбе с империей. Брум уже почти позабыл те немногие вещи, которые в своё время сумел усвоить во время уроков отца, но он знал, что когда-то его земля была вольной страной, и что Кидуе потребовалось немало сил и времени, чтобы подчинить гордых северян. Он знал, что отец всегда с гордостью говорил о мужестве и свободолюбии их предков, но при этом, кажется, нисколько не тяготился нынешним положением дел. Да о чём тут говорить — десятки поколений палатийцев родились, прожили жизнь и умерли гражданами Кидуанской империи!

Брум задумался так, что даже не замечал холода, не замечал порывов ветра. Он был в отчаянии — напуганный и растерянный. Мысли комкались и терялись, проносясь в голове какими-то обрывками, как будто бы их гонял там злой ветер, налетающий со стороны моря. Но во всём этом хаосе и смятении всё более очевидным становилось одно — думая о Кидуе, юноша неизменно представлял надменное лицо барона Ворлада или делано виноватое лицо Линда, тогда как Келлийские острова теперь прочно ассоциировались с Шервардом.

Разумеется, он так и не пришёл к какому-то решению. Даже если бы до имения было не три, а все триста миль — вряд ли этого пути хватило бы Бруму, чтобы разобраться в себе. Едва вернувшись домой, он тут же пошёл в свою комнату. Есть не хотелось совершенно, хотя в городе он едва проглотил несколько кусочков перед отъездом. Он так и не вышел больше этим вечером — впрочем, они вернулись довольно поздно, так что флигель, в котором проживало семейство Хэддасов, уже и так почти заснул.

На следующий день они обедали в главном доме — барон Ворлад пригласил их «к себе», чтобы вместе скоротать вечерок за болтовнёй и игрой в карты. Это было заведено давным-давно — барон считал имение своим, а Хэддасы вроде как даже смирились с этим, но сегодня досада и даже злость полоснула по сердцу Брума. Неужели отец так никогда и не решится поставить этого зазнайку на место? Да что отец?! Брум и сам уже был почти полноправным хозяином поместья. Может быть, он однажды всё же наберётся смелости?..

За столом в жарко натопленной гостиной сидели всего трое — барон, а также отец и сын Хэддасы. Жёны обоих сеньоров отсутствовали — такое правило ввёл хозяин дома много лет назад. Впрочем, матушка Брума, в последнее время особенно недолюбливающая барона, была этому только рада.

У Ворлада был собственный повар, и готовил он, надо отдать должное, преотменно. Даже Брум, который всё ещё витал в собственных тяжёлых мыслях, отобедал с большим аппетитом. Барон, как обычно, был насмешливо-вежлив и слегка развязан. Он много раз говаривал, что любит такие вот «мужские посиделки» именно потому, что здесь можно свободно поговорить о вещах, «заставляющих краснеть барышень».