Капля упала на лоб Давину, а за нею — ещё одна. Утерев лицо ладонью, он поглядел на неё.

— По-моему, сейчас начнётся дождь, — произнёс он. — Может, отправишься в карету к Каре?

— Вот ещё! — обиженно фыркнул Увилл. — Что мне этот дождь?

— Что ж, тогда пришпорим! — отозвался Давин. — Кажется, неподалёку должна быть деревушка.

Накинув капюшоны плащей на голову, они пустили лошадей почти в галоп.

— Да это стрела была кривой! Ты видел, по какой траектории она пошла? — возмущённо кричал подросток лет шестнадцати на вид, хохочущему мужчине.

— С двадцати шагов не попасть в утку — это надо здорово постараться, парень! — картинно утирая глаза и давясь хохотом, возможно, слегка деланым, отвечал тот.

Утки, о которой шла речь, уже и след простыл — она благополучно улетела куда-то за кустарники.

— Стрела была кривой! — продолжал гнуть свою линию подросток. — Я найду её и докажу!

— Она где-то в кустах, Увилл, — возразил мужчина. — Где ты её теперь найдёшь?

— Я найду! — решительно ответил мальчик.

— Да ты смотри, какая трава! К тому же там вода стоит! Плюнь на неё! Я тебе верю! Стрела, похоже, и впрямь была кривоватой.

— Это ты сейчас так говоришь, — упрямо мотнул головой Увилл. — А после будешь при каждом удобном случае припоминать мне это!

По лицу мужчины, который подозрительно походил на возмужавшего Давина, пробежала ухмылка, свидетельствующая о том, что мальчик совершенно точно угадал его намерения.

— Поехали домой, Увилл! — тем не менее, проговорил он. — Хватит комаров кормить!

— Я найду стрелу! — и парень решительно отправился к кустам, в которых должна была находиться та самая стрела, ставшая предметом их спора.

— Я уезжаю! — предупредил Давин и направился к лошадям, привязанным к небольшому деревцу шагах в двухстах от них.

— А я остаюсь, — отрезал Увилл, шагая по чавкающему под ногами дёрну. — Пока не найду стрелу.

— Через два часа стемнеет!

До Танна отсюда было около полутора часов рысью.

— Успею, — бросил, не оборачиваясь, Увилл.

Да, за минувшие шесть лет Давин хорошо изучил этот характер. Мальчик не отступит. Он скорее проведёт ночь на болотах, чем сдастся. Эта фанатичная упёртость иногда здорово выводила Давина из себя, но поделать он ничего не мог. Да и не хотел. Это — качества настоящего мужчины и настоящего воина. А ещё — настоящего лорда.

Вот и сейчас он, замешкавшись на несколько мгновений, решительно отправился дальше. Увилл знал дорогу не хуже его самого. Если ему так хочется — пусть остаётся! Надо признать, что где-то в глубине души, под слоем раздражения, Давин ощущал сейчас отцовскую гордость. Что ж, этот урок пойдёт парню впрок — либо он удостоверится, что не каждую свою прихоть стоит исполнять, либо ещё больше укрепится в этом нечеловеческом упрямстве. И то, и другое в конечном счёте поможет ему в будущем. Ведь эта почти болезненная вера в самого себя, в свою правоту позволит ему стать харизматичным властелином, чьи вассалы будут фанатично преданы и с восторгом умрут за него.

Сзади послышался треск кустов — мальчишка вломился в них, будто бык. Он примерно знал, куда могла упасть стрела, и сейчас лез напролом, словно не замечая торчавших во все стороны веток, а также того, что его ботфорты почти по колено ушли в бурую вонючую воду. Не замечал он, похоже, и полчищ комаров, что вились сейчас вокруг него, потревоженные столь бесцеремонным вторжением в их царство.

Давин неспеша отвязал своего коня, поминутно оглядываясь. Он надеялся, что Увилл каким-то чудом быстро отыщет стрелу, и они смогут уехать вместе. По той же причине он некоторое время ехал шагом. У него даже возникла мысль отъехать на какое-то расстояние и обождать сына там, но всё же он отмёл её и, ударив пятками в бока лошади, пустил её вскачь.

Увилл вернулся, когда было уже совсем темно. Исцарапанный, искусанный комарами, он прохлюпал к столу, за которым ужинал Давин, в своих промокших ботфортах и изодранной одежде. И бросил на стол перед ним стрелу, причём своим наконечником она задела миску, стоявшую перед отцом.

— И впрямь кривовата, — невозмутимо произнёс Давин, несколько секунд разглядывая стрелу. — Удивительно, что ты этого не заметил до того, как выпустил её!

Лицо Увилла сделалось пунцовым от гнева. Он резко крутанулся на каблуках и опрометью выскочил из залы. Давин какое-то время сидел, глядя на стрелу, и кривил губы в лёгкой усмешке. Он испытывал сейчас странную смесь чувств — от угрызений совести до удовлетворения наставника, чей воспитанник сделал ещё один шаг вперёд.

— Позови-ка мне Жорока, — обратился он к замершему неподалёку слуге. — Вставлю-ка я ему эту стрелу в задницу.

Кивнув, слуга бросился за замковым стрельником, которого в скором будущем ожидал не слишком-то приятный разговор.

***

За минувшие шесть лет в жизни Давина много чего произошло. Самым тяжёлым стала потеря Кары. Болезнь, изводившая её почти всю жизнь, всё-таки взяла верх около двух лет тому назад. И больше года до того несчастная женщина провела прикованной к постели — её парализовало, да ещё она к тому же и ослепла.

Всё это время Увилл с нежностью любящего сына ухаживал за ней. Он ежедневно проводил у её изголовья как минимум по часу, а то и больше. Давин как-то купил у проезжавших по Танийскому тракту купцов две книги — романы о временах империи, в которых смелые витязи и добродетельные дамы вступали в противоборство с ужасными магами и коварными лендлордами. Увилл зачитал эти книги буквально до дыр, а теперь вот читал их вслух для Кары.

Малышка Солейн, напротив, довольно легко вычеркнула Кару из своей жизни (хотя, может быть, Давину это лишь казалось). Она и без того большую часть времени проводила с кормилицей и няньками, так что, похоже, не слишком-то заметила и болезнь, и смерть своей матери.

Сам Давин на удивление тяжело пережил потерю жены. Его не слишком-то подготовил к этому даже её продолжительный паралич. Кара, эта некрасивая, невероятно тучная женщина, восхищала его в течение всего времени, что они были знакомы. Восхищала своим несгибаемым оптимизмом, который сохранялся у неё, несмотря ни на что. Восхищала какой-то удивительной мудростью, которая, казалось бы, была более свойственна пожилым людям. И главное — она была отличным другом.

Вопреки предсмертной воли Кары, Давин, поразмыслив, решил отложить женитьбу на какой-нибудь дочке вассала. Может быть позже, но сейчас он не мог даже представить, что какая-то другая женщина будет жить в его доме, называть Солейн дочерью…

Вместо этого он официально объявил Увилла своим наследником. Таким образом можно было пока не беспокоиться о судьбе домена, хотя, конечно, нельзя было исключать вероятность эпидемии или несчастного случая. Но Давин словно нарочно гнал подобные мысли из головы, на какое-то время постаравшись полностью позабыть обо всём и заглушить боль утраты.

Так они теперь и жили втроём — он, Увилл и Солейн. Давин безумно любил обоих своих детей, совершенно не деля их на родных и приёмных, но гораздо больше времени, конечно, доставалось всё-таки сыну. Та трогательная забота, которой Увилл окружил умирающую Кару, навсегда впечаталась в память Давину, и он словно пытался вернуть этот долг.

К сожалению, за всё это время Увилл ни разу не увидел своих родных мать и сестру. Он ни разу не навещал Колион, лишь изредка обмениваясь с ними короткими письмами. Мальчик знал, что у него появились сводные сестра и брат — первая родилась меньше чем через год после свадьбы, а второй — спустя два года после её рождения. Для Увилла было очевидно, что этот брат теперь наследует его родовой домен, и Давин видел, что парень до сих пор не мог смириться с этим. Его лицо всякий раз перекашивало от ненависти, едва лишь речь случайно заходила об этом мальчике, которого он даже ни разу не видел и не знал.

Давин пытался поговорить с ним об этом, но Увилл словно ничего не слышал. Мальчик жил в мире, в котором существовало лишь чёрное и белое, и потому попытаться убедить его в том, что ни Дафф, ни его сын не являются ему врагами, было просто бессмысленно. Когда Давин напоминал Увиллу о том, что он теперь является наследником домена Танна, тот лишь досадливо морщился.