Лишь на следующий день он почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы продемонстрировать новую способность Ликатиусу. Учёный остался в полнейшем восторге и долго расспрашивал едва дышавшего от усталости мага о различных нюансах, записывая это всё в свою книжку. Он тут же предложил эксперимент по регулированию скорости перемещения, справедливо полагая, что от этого должны измениться энергозатраты. И действительно, ни одно зачарованное животное не мчалось с такой скоростью, да и вообще их скорость в первую очередь всё же была обусловлена работающими на износ мышцами.

Каладиус начал эксперименты, стараясь перемещаться не так далеко и не так быстро. Это было нелегко, поскольку он до сих пор ещё не понимал до конца механизм этих перемещений. Однако же раз за разом у него получалось всё лучше. Уже через несколько дней он вполне мог контролировать собственную скорость, не говоря уже о дальности подобных внезапных скачков.

Исчертив лист целыми столбиками цифр, Ликатиус предположил, что в среднем на то, чтобы удвоить скорость перемещения, требуется вложить в восемь раз больше сил. Это приводило к очевидной зависимости – можно перемещаться либо на сколько-нибудь значимые расстояния, но совсем небыстро, либо очень быстро, но недалеко. В целом, перемещаясь со скоростью идущего человека, Каладиус смог продвинуться почти на милю, однако это потребовало столько энергии, что он устал бы меньше, пройдя вчетверо большее расстояние.

Главным принципом, отличающим подобное перемещение от зачарования животных, оставался принцип членовредительства. Каладиус мог бы действовать испытанными методами, чтобы с минимумом затрат получить максимум эффективности, но это привело бы к гарантированному разрыву мышц и связок. Кроме того, в отличие от животных, человек очень плохо поддавался подобному зачарованию. Такие опыты ставились неоднократно, но получить результатов, сходных с зачарованием тех же голубей, не получалось. Вероятно, обладающий разумом мозг ставил какие-то преграды, не позволяя так жестоко использовать ресурсы тела.

В общем, стало понятно, что идея мгновенного перемещения в любую точку пространства на данный момент оказалась невыполнима. Однако Ликатиус не отчаивался – он считал, что частично проблему с затратами энергии можно решить при помощи внешних воздействий. В частности, он полагал, что если на заранее определённых точках выстроить некие магические фигуры, фокусирующие возмущение, это позволит многократно снизить энергозатраты. Он обещал, что поработает над этим и сумеет вычислить и сами фигуры, и их параметры.

В общем, несмотря на то, что, казалось бы, обоих магов постигла неудача, оба они были в приподнятом настроении. Каладиус, кроме того, что сумел продвинуться в познании себя и своих возможностей, в довесок ещё и стал одним из наиболее влиятельных лиц в одном из наиболее влиятельных орденов мира. Латион и Саррасса заметно упрочили взаимные отношения, поскольку первый министр Латиона сдержал данное императору слово. Ликатиус получил практическое подтверждение своих теорий, а также очередную громадную порцию новых данных, гарантирующих, что в ближайшее десятилетие у него всегда будет пища для ума.

В итоге Каладиус пробыл в Саррассе больше года. За это время стёрлись все шероховатости, что возникли поначалу между ним и императором, а также Орденом. Более того, великий маг проникся уважением и симпатией к императору Кисиане, который иногда чем-то неуловимо напоминал ему Вилиодия.

Спустя несколько лет Ликатиус вычислил-таки фокусирующие фигуры, перемещаться в которые Каладиус мог практически мгновенно, тратя при этом вполне незначительное количество энергии. Правда, исполнение их требовало довольно большого количества мангила, а радиус действия оказался невелик – всего несколько сотен ярдов, так что мечты великого мага о моментальном переносе из столицы в Варс или Кидую так и остались мечтами. Но, как мы знаем, в будущем Каладиус всё же использует эту систему в своём подземном дворце в пустыне Туум.

В общем же великий маг в очередной раз убедился, сколь мало он знает о своих собственных возможностях, но не потому, что он – невежда, а потому, что они – почти безграничны. Увы, примерно лет через двадцать Ликатиус умер от опухоли в желудке, и вскоре Каладиус потерял интерес к подобным исследованиям так же, как он терял интерес и ко всему остальному, кроме, пожалуй, хорошей еды и хорошего вина.

Наверное, так на него накатывала старость, а вместе с нею – апатия. Всё чаще Каладиус задумывался о смерти, и если раньше ему иной раз казалось, что он – бессмертен, то сейчас зачастую, просыпаясь утром, он был убеждён, что этот день станет для него последним. Хандра и пресыщенность жизнью всё больше окутывали душу великого мага.

Хандра и пресыщенность жизнью всё больше окутывали душу великого мага. На какое-то время он словно бы смирился с этим, и даже окунулся в них с каким-то мрачным саморазрушительным наслаждением. Он отринул все прошлые стремления и чаяния, словно захлопнул тяжёлую дверь. Все свои усилия теперь он тратил на поиски лучших поваров и лучшего вина, убеждая себя, что давно пора уже уйти на покой и пожить в блаженной отупелости оставшиеся годы. То, что ему осталось совсем недолго, Каладиус уже не сомневался.

Он давно позабыл год своего рождения, тем более что выдуманная им история собственного появления на свет задушила реальность, как сорная трава душит посевы. Однако даже по самым грубым подсчётам ему было никак не меньше пятисот пятидесяти лет. За всю историю человечества лишь единицы человеческих магов доживали до этих лет, да и то это было давно, в эпохи первых Рун, когда влияния Хаоса на мир было куда меньше, нежели сейчас. Так или иначе, но неумолимая сила, именуемая жизнью, всё быстрее тянула его к подножию Белого Моста, по пути сдирая с него остатки жизнелюбия, подобно ураганному ветру.

Каладиус отбросил всяческую суету – он больше не практиковался в магии, не интересовался государственными делами, да и вообще превратился в настоящего затворника. Он годами не видел людей, исключая одного единственного слугу, который невольно превратился в некого посредника между магом и миром.

Иногда великий маг задумывался о жизни и смерти, и всё больше осознавал, что короткая человеческая жизнь была величайшим благом, дарованным людям Первосоздателем. Впрочем, он жил слишком долго даже по лиррийским и гномьим меркам. Изредка его мысли возвращались к Дайтелле – величайшей магине последних тысячелетий. Она прожила на свете почти вчетверо больше него. И Каладиус содрогался, представляя, во что, должно быть, превратился её разум за это время.

Так прошло более пяти лет, но скорая смерть, вопреки предчувствиям, всё не приходила. И в какой-то момент великий маг понял, что просто превращается в замшелый камень, который может столетиями лежать в лесу. Более того, когда-то этот камень был частью великолепного замка, и замок этот мог бы гордиться своей славной историей, блистательными победами и мощью стен. Но вот он рухнул, останки его растёрли в пыль древесные коренья, и остался лишь этот нелепый камень, покрытый мхом. Деревенские детишки, залезая на него, даже не подозревают, что это за валун и откуда он взялся. И история величественного замка похоронена в веках.

Именно этого Каладиус не хотел больше всего – быть забытым. Сейчас всё то, что было сделано им ранее, казалось несущественным, неважным. Ему казалось, что даже сейчас, пока он ещё жив, и когда прошло всего несколько лет с момента его отшельничества, он уже забыт и останется в памяти людей лишь как персонаж глупых сказок на ночь.

Эта мысль ужалила великого мага так больно, что он заплакал бы, если бы за столетия его глаза не отучились плакать. И если ещё недавно казалось, что он смирился со смертью, то вдруг понял, что это не так. Смерть страшила его, но куда больше страшило забвение. Казалось невозможным, невероятным, что этот мир продолжит существовать после него, и даже не заметит, что его больше нет. Не будет ни скорби, ни ликования – будет лишь равнодушие неведения.