— Хорошо. Вот, посмотри, — и Увилл поставил на стол небольшую склянку, которую достал из-за пазухи.

В склянке было несколько капель чуть желтоватой жидкости, однако в свете одинокой свечки она, казалось, отливала красным. Камилла непроизвольно отпрянула от этой скляницы, словно от змеи, и побледнела ещё больше, хоть это и казалось невозможным.

— Тебе всего-то и нужно, что вылить содержимое этого флакончика в бокал с вином и отдать Даффу перед сном. И всё. Он умрёт ночью, и никто не заподозрит, что смерть была неестественной. У него просто остановится сердце.

— Я… не могу… — Камилла, не отрываясь, глядела на скляницу, словно зачарованная. — Я не смогу…

— Сможешь, — мягко, но настойчиво возразил Увилл. — Яд — самое простое оружие. Ты даже не увидишь, как он будет умирать! Ты просто дашь ему бокал — и всё. Уверен, ты много раз делала это.

— Но…

— Пойми, Камилла, это можешь сделать только ты! Поверь, если бы у меня была возможность, я бы не стал заставлять тебя делать это. Признаюсь, я бы даже хотел сделать это сам. Но если я появлюсь в замке — меня тут же заподозрят, когда Дафф умрёт. Поэтому-то всё должно выглядеть так, будто я сейчас где-то далеко. И я появлюсь здесь открыто уже после смерти Даффа, чтобы оспорить право его сына на домен.

— Я не знаю… — оцепенение постепенно спадало, и Камилла разрыдалась. — Дафф никогда не делал мне зла…

— Но он никогда не делал тебе и добра, — оборвал её Увилл. — Он угрозами заставил маму выйти за него замуж, он узурпировал наше право на домен, он выгнал меня из дома, он обращался с тобой, будто с приживалкой… Камилла, я думал, мы с тобой уже всё выяснили! Неужели нужно вновь повторять всё множество раз? И главное — помни: либо одна смерть, либо сотни! Ты — не убийца, ты — спаситель!

Девушку трясло. Увилл даже забеспокоился — не страдает ли она тем же недугом, что и он сам.

— Ну так что — ты сделаешь это?

— Да… — едва шепнула Камилла.

— Хорошо! Ты молодец! — улыбнулся Увилл. — Пожалуйста, не плачь! Утри слёзы! Ты делаешь доброе дело, Камилла, помни об этом! Ты спасаешь этот мир от большой войны!

Он дал ей немного времени, чтобы прийти в себя. Через несколько минут Камилла действительно немного успокоилась и перестала плакать. Но она всё ещё не решалась взять страшный флакон, стоящий на столе.

— Возьми, не бойся, — Увилл слегка пододвинул его к сестре.

— Откуда он у тебя? — Камилла опасливо протянула руку и взяла флакончик.

— От одной ведьмы, — пояснил Увилл. — На болотах севернее Танна живёт ведьма-травница. Я был у неё, и она дала мне это. Сказала, что одна капля уже может убить, а здесь их целых четыре. Так что Дафф точно умрёт.

— Это будет… очень мучительно?.. — пролепетала Камилла.

— Нет. Он уснёт и не проснётся.

Увилл врал. На самом деле, он знал, что последние минуты Даффа будут незавидными — ведьма сказала, что его парализует, и он не сможет ни моргать, ни сглатывать слюну, ни, в конце концов, дышать. И самого Увилла это полностью устраивало. Но Камилле знать об этом было ни к чему — она и так до сих пор ещё была шокирована тем, что ей предстояло сделать.

По счастью, ответ удовлетворил девушку. Она молча кивнула и сунула склянку куда-то под плащ.

— Я должна… сделать это сегодня же?..

— Вовсе нет! Более того, лучше обожди несколько дней. Тебе самой нелишне будет успокоиться, свыкнуться с этой мыслью. А я пока уберусь подальше от города. Когда всё случится, пошли мне весть. Я буду в местечке под названием Годинцы. Это в домене Танна, примерно в двух часах езды от границы с доменом Колиона. Там большой постоялый двор, и я буду ожидать там. Затверди это название, поскольку я не могу написать тебе его, ведь это может скомпрометировать тебя.

— Годинцы, — повторила Камилла. — Не беспокойся, у меня хорошая память.

— Что ж, — кивнул Увилл. — Всё будет хорошо, Камилла. Я покину Колион сразу же после твоего ухода, и буду ждать в условленном месте. Не спеши — выбери удачный момент. Всё должно пройти чисто, и тогда никто ничего не заподозрит. Как только всё будет сделано — тут же пришли гонца! Если будет возможность — подготовь тех вассалов, которым ты можешь доверять… Впрочем… Я всё сделаю сам. Ты лишь выполни свою часть плана. Ты ведь справишься?

Камилла в ответ лишь кивнула. Она непроизвольно прижимала руку к груди в том месте, где покоился роковой фиал.

— Ну и хорошо, — вставая, проговорил Увилл. — Значит, тебе пора. Надеюсь, никто не хватится тебя в замке?

— Никто, — грустно покачала головой девушка, также вставая.

— Что ж, удачи, сестра, — едва ли не впервые в жизни Увилл обнял Камиллу.

Впрочем, объятия эти были кратки. Склонив голову в прощании, Камилла вновь накинула на голову капюшон и вышла.

Несколько дней Камилла была не в себе, и будь домочадцам до неё хоть какое-то дело, они обязательно заметили бы это. А так она была предоставлена сама себе, и нервная бледность её лица не заинтересовала никого.

Мысль об убийстве становилась то ужасающей до паралича, то вдруг превращалась в какую-то абстракцию, казалось, ничего общего не имеющую с действительностью. Но всё же Увилл был прав — это время, по крайней мере, позволило научиться уживаться со страшной неизбежностью.

Иногда Камилле очень хотелось выбросить жуткий флакончик куда-нибудь в нужник, или в крепостной ров — туда, где его никто и никогда не найдёт. В такие минуты она явно осознавала ту грань, которую ей предстоит переступить — черту, из-за которой уже нет возврата. Но потом образ брата вставал перед её мысленным взором — суровый, укоряющий, устрашающий. И она понимала, что не может не подчиниться его воле, не может обмануть его.

Она понимала, что если не поступит так, как он ей велел, Увилл однажды вернётся, и тогда страшно даже представить, что он может сделать. Увы, на это преступление Камиллу толкало больше даже не ощущение правоты, а именно этот цепенящий душу страх. И потому она постоянно носила склянку с ядом при себе, спрятав её поглубже под корсаж. Отвратительная скляница, казалось, жгла ей кожу, словно уголёк, но ни выбросить, ни доверить её сундучку или же другому укромному месту Камилла не могла.

Шли дни. Девушка и подумать страшилась о том, как, должно быть, сейчас бесится Увилл, не находя себе места от нетерпения. Ютясь там, на постоялом дворе в селении Годинцы, название которого накрепко впечаталось в её память, он, наверное, каждую секунду ожидал гонца, вздрагивая от малейшего стука. Но ей сейчас было точно не легче, и потому она не хотела рисковать. Для начала нужно хотя бы чуть-чуть привести в порядок нервы.

Дафф, надо сказать, так и не оправился после смерти Лауры. Нет, он не спился, но вино сделалось постоянным его спутником. Он жаловался, что не может уснуть, не выпив пару бокалов вина. Раньше, кстати, он предпочитал пиво, но теперь почти совсем не пил его, жалуясь на головные боли. Он нечасто появлялся на людях, и даже собственные дети обычно видели его не каждый день. Общие обеды, на которые, как мы помним, забывали приглашать Камиллу, теперь часто обходились и без самого хозяина дома. И вообще, бывший весельчак стал теперь угрюм и нелюдим.

Камилла постоянно думала, как бы ей исполнить задуманное. Она знала, что вечером, приблизительно в одно и то же время служанка приносила Даффу в комнату бутылку и бокал — снотворное, как он сам это называл. Взять у неё поднос и отнести вино самостоятельно было бы слишком подозрительно, особенно если в ту же ночь отчим бы вдруг скоропостижно скончается.

Также Камилла весьма редко бывала на кухне, так что если бы она вдруг стала крутиться там, это тоже позже вызвало бы подозрения. Заявиться вечером к самому Даффу было бы ещё более негодной идеей.

Но решение пришло. Спальня Камиллы находилась в том же коридоре, что и спальни других детей, а также спальня самого Даффа. Выгадав время, девушка, стиснув зубы и крепко зажмурившись, полоснула себя по пальцу перочинным ножом. Хлынула кровь, и Камилла едва не заплакала от боли и страха. Она обхватила палец ладонью другой руки, пытаясь чуть сдержать кровотечение, но вскоре сквозь сжатые пальцы на пол закапала кровь.