Провозглашение этой меры Увилл отложил до поздней весны. Во-первых, это время потребовалось, чтобы собрать Большой совет и убедить вассалов в необходимости данного шага. Для этого, в частности, Увилл снизил долю налога, которую вассалы должны были перечислять ему, так что феодалы хотя и потеряли часть дохода, но всё же не вдвое против прежнего.
А во-вторых, Увиллу хотелось, чтобы простонародье узнало об этой новости как раз перед началом посевной. Чтобы, сея хлеб, они уже осознавали, насколько больше зерна смогут оставить для себя — быть может, отвезти на ярмарку, а может просто наконец начать есть досыта.
Увилл умел убеждать. Пользуясь поддержкой влиятельнейших из вассалов, он довольно легко сумел убедить свой Большой совет в реалистичности своей идеи. Он не стал интриговать и умалчивать о своих истинных замыслах. Увилл Тионит собирался совершить нечто поистине невозможное — деяние, равного которому история не знала уже много тысяч лет. А потому он должен был сделать всё красиво и широко — так, чтобы позднейшие летописцы воспели это в веках!
Что же касается его ближайших советников, то они теперь, кажется, целиком и полностью поверили в Увилла и ни на секунду не сомневались в том, что он станет императором. Барон Корли первым стал в шутку обращаться к своему сеньору «ваше величество», а вскоре за ним это обращение подхватили и остальные. Увилл же и не думал препятствовать этому. Он уже начал создавать собственный культ, и делал всё, чтобы укрепиться в данном статусе.
Дошло до того, что однажды на голове Увилла появился небольшой тонкий серебряный обруч, которому местный ювелир придал некое подобие короны. Это было дерзко — лорды доменов никогда не имели специальных знаков отличия, которые обособляли бы их от прочего дворянства, а уж подобные атрибуты королевской власти и вовсе были позабыты уже многие века. Однако же вассалы благосклонно и даже восторженно восприняли этот жест. Для них это словно стало лишним подтверждением верности избранного пути.
Сложно описать, что творилось этим летом на землях домена Колиона! Не было арионнитской часовенки, где не славилось бы имя доброго лорда Увилла, не было трактира, в котором не подняли бы тост за великолепного хозяина этих земель. Такого душевного подъёма люди не знали на протяжении многих поколений. Казалось, что отныне жизнь будет безоблачной и прекрасной.
Правда, к этому восторженному гулу примешивались и отдельные голоса скептиков, которые убеждали, что это — лишь блажь молодого барина, и что он, наигравшись, «возвернёт всё как было», потому что «где это видано, чтоб помещик от оброка отказывался?». Впрочем, чаще всего этими сомневающимися были люди приезжие — торговцы и путники из других доменов, которых немало коробило счастье, неожиданно свалившееся на головы соседей.
На все подобные инсинуации местное население отвечало разной степени сдержанности оптимизмом. Кое-где случались даже потасовки, в случаях, когда особо рьяным защитникам Увилла не хватало словесных аргументов. В общем, простонародье горой стояло за своего благодетеля.
Впрочем, Увиллу этого было мало. С десяток специально наученных людей, представляясь торговцами, разъезжали по соседним доменам, рассказывая на постоялых дворах о чудесах, что творятся нынче в Колионе. И при этом обязательно рассказывалась история о том, как лорд Тионит, вняв просьбе несчастных жителей Духовиц, задавленных тяжким тяглом, пришёл и забрал их под начало Танна.
Как и прочие образчики устного народного творчества, эти байки с каждым новым пересказом обрастали таким количеством невероятных подробностей, что вскоре уже и сам Увилл не узнал бы в них первоисточник. Но, услышь он нечто подобное, оно однозначно привело бы его в неописуемый восторг. Случилось самое главное, чего он добивался — он уже постепенно становился легендой, в чём-то сродни самому Вейредину.
Кстати, Увилл заплатил бродячему трубадуру, который забрёл в замок, чтобы переждать весеннюю распутицу, чтобы тот сочинил песнь о боге-короле. Надо сказать, что тому пришлось отработать каждую медную четмарку — привередливый лорд трижды или четырежды заставлял его переписывать готовый текст, добиваясь нужного ему эффекта.
В конце концов в этом шедевре музыкального творчества, незамысловато названного «Песнью о боге-короле Вейредине», в главном герое стал очень уж явственно угадываться владелец домена Колиона. Теперь даже недалёкий сельский обыватель, услыхав эту полную пафоса песню, довольно быстро провёл бы нужные параллели и сделал нужные выводы. Лишь после этого Увилл удовлетворился результатом и отпустил трубадура на все четыре стороны, велев исполнять свой шедевр едва ли не на каждом перекрёстке. В дальнейшем он собирался сделать так, чтобы эта песня стала популярна повсюду.
Но, пожалуй, главное, чего добился Увилл этим летом, стало то, что подданные стали называть его не иначе как королём. Вполне вероятно, что всё это также было пущено с лёгкой руки самого лорда, но так или иначе, а вскоре весь город, а вслед за ним и весь домен называли Увилла «наш король».
Уже этим летом до новопровозглашённого короля доходили слухи, что в других доменах чернь задаёт неудобные вопросы своим помещикам, но до поры вся эта лавина сдерживалась отговорками и заверениями того, что все обещания Увилла — не более, чем пустая болтовня. И потому все с нетерпением ждали последней недели месяца жатвы, когда традиционно феодалы начинали сбор оброка с крепостных и арендаторов.
И вот этот день настал. Надо отметить, что, как ни странно, вассалы Увилла ожидали его с не меньшим воодушевлением, чем их подданные. Казалось, им до сих пор не верилось, что это действительно случится. За всё время, что стоял на земле город Колион, его жители ещё не видели ничего подобного. Да и в других местах Паэтты о подобном не слыхивали. Неужели король Увилл не соврал, и оброка действительно возьмут вдвое меньше?..
Всю следующую неделю домен Колиона гудел в одном сплошном непрекращающемся празднике. Хозяйки пекли большие пироги, и пусть хозяйки не были румяны, а пироги пышны, но зато и тех и других было вдоволь. Вдоволь было и ячменного пива, и даже дичи, поскольку Увилл своим милостивейшим указом разрешил всякому простолюдину, включая даже крепостных, в течение недели невозбранно охотиться в обширных лесах домена. Впрочем, беднота, не имея оружия, только и могла, что ставить силки на зайцев да куропаток. Зато в речушках и прудах было вдосталь рыбы, так что начинки для пирогов было предостаточно.
Это был истинный триумф самопровозглашённого короля. Он сам, не забыв надеть свой серебряный обруч-корону, то и дело выезжал то в одну деревню, то в другую. Там он со снисходительным благодушием расспрашивал колонов, как им живётся, а те так и норовили поцеловать краешек его забрызганного грязью сапога. Казалось бы, смешно для человека вроде Увилла наслаждаться этим простодушным обожанием, но он действительно наслаждался каждой секундой.
Единственный, наверное, кто сокрушённо вздыхал по этому поводу, был распорядитель замка. Он недовольно глядел на полупустые углы амбаров, которые в тучные времена, бывало, забивались почти под самую крышу. Было ясно, что если случится что-то непредвиденное, Колиону может прийтись очень туго. Впрочем, не менее ясно было и то, что слегка подужавшись, замок без труда доживёт до следующего урожая.
А вот замковый казначей не мог нарадоваться. Мало того, что в несколько раз приросла рента с ярмарок, ибо последние теперь проводились иногда по нескольку дней подряд, так ещё и немалую пошлину собирали с торговцев, вывозящих зерно за пределы домена. И такой вот своеобразный денежный оброк для Колиона был куда важнее оброка натурального.
В общем, после такого скептиков и неверующих в окружении Увилла не осталось. Наоборот — всё чаще проявлялись уже признаки какого-то преклонения, почитания. Наиболее экзальтированные личности и вовсе уже начинали говорить о втором пришествии бога-короля Вейредина. Однако же, как мы понимаем, подобный экономический бум был лишь побочным эффектом замыслов Увилла. Теперь нужно было дождаться, пока созреют главные плоды.
