Пробыв в столице несколько дней, юноша вновь уехал в Доромион. А когда он приехал спустя пару месяцев, в самом начале осени, то Делетуар уже был неизлечимо болен страшной почечной болезнью. Конечно, болезнь эта возникла не вдруг, и медикусы давно предупреждали канцлера, что периодические тянущие боли в спине когда-то выльются в нечто большее, однако беспечный толстяк и не подумал хоть что-то поменять в своём образе жизни и привычках.
Вот и теперь он стал, кажется, ещё толще, возвышаясь на мягкой перине громадной бесформенной кучей, укрытой тонким одеялом. И снова – большое количество сладостей и вина. Только на этот раз вид у старого канцлера был откровенно неважный – желтизна кожи, выдававшая проблемы ещё и с печенью, отёчность, синяки под глазами. И почти не сходящая с лица гримаса боли.
Однако Делетуар всё ещё бодрился и в разговоре с Драонном намеренно говорил больше о делах государственных – обсуждались вопросы освоения восточной Пелании и те проблемы, что доставляли в этом прианурские племена. При этом всё, что было связано с их прямой деятельностью, намеренно оставалось за скобками разговора. Как однажды метко сказал сам канцлер – нетрудно заниматься тем, чего нет. И если и можно было что-то сказать об имперской политике в отношении лирр, то это то, что её не было. Точнее, она оставалась ровно такой же, какой была и до мятежа.
С каждым следующим приездом Драонн заставал Делетуара всё в более худшем состоянии. Было очевидно, что ему уже не выкарабкаться. И довольно скоро юноша понял, что старик принимает какие-то очень сильные обезболивающие вещества. Собственно, Делетуар этого и не скрывал. Во время одного из визитов юноши, вероятно, устав от всё нарастающей боли, он в конце концов попросил принца удалиться.
– Не думаю, что со мной будет о чём поговорить после кашаха, – горько усмехнулся он.
В следующую встречу (она была предпоследней) Делетуар уже с трудом ворочал языком, а его слезящиеся глаза словно не могли больше долго фокусироваться на чём-то одном. Визит оказался коротким – Драонн вышел уже через четверть часа в совершенно подавленном состоянии. За это время бывший канцлер едва ли произнёс несколько фраз, причём половина из них были лишь какими-то обрывками мыслей, не имеющими ни начала, ни конца.
Для Драонна куда непереносимее чем смотреть, как погибает тело его друга, было видеть, как потухает его могучий ум. Казалось невероятным, что этот колосс, эта глыба так легко рухнул под действием наркотиков и боли. Глядя на нынешнего Делетуара, уже нельзя было поверить, что ещё каких-то полгода назад это был один из величайших и умнейших людей империи.
Также стало ясно, что теперь их департамент по делам лирр оказался вовсе без руководства. Два главы, один из которых был в постоянных отъездах по личным делам, а другой не выпадал более из наркотического бреда, теперь вряд ли могли сойти даже за одного полноценного. Ясно, что продолжаться так больше не могло. Поэтому Драонн отправил записку второму канцлеру Шавьеру с просьбой об аудиенции.
Ответ пришёл – хотя и с явным запозданием, но положительный. В назначенный час юноша прибыл в кабинет канцлера, который находился не так уж далеко от кабинета Делетуара. Шавьер принял своего непосредственного подчинённого вежливо, но явно холодно.
Драонн решил поговорить с этим человеком начистоту. Он признал, что в последние годы не уделял никакого внимания своей работе, полностью полагаясь на Делетуара. Он понимал, что для Шавьера это не было каким-то откровением – тот скорее был удивлён, что Драонн пришёл к нему теперь, чтобы поговорить об этом.
– Для чего вы рассказали мне всё это, сударь? – наконец спросил канцлер.
– Чтобы сказать, что отныне я буду здесь и стану исполнять свои обязанности как должно.
– И что же входит в круг ваших обязанностей? – чуть искривив верхнюю губу, осведомился Шавьер.
– Обеспечение благополучия моего народа… – чуть замешкавшись, ответил Драонн.
– Вовсе нет, лорд Драонн. Ваша обязанность заключается в том, чтобы исполнять мои распоряжения, если они касаются вашего народа. Однако, будь здесь милорд Делетуар, он бы подтвердил, что подобных распоряжений от меня ни разу не поступало. Так что вы можете с чистой совестью ехать к своим жене и дочери. Здесь всё хорошо.
– О какой чистой совести может идти речь, если я получаю плату за то, чего не делаю? – возразил Драонн, которому большого труда стоило сохранить видимость спокойствия.
– И почему вы озаботились об этом именно сейчас, спустя несколько лет? – уже с неприкрытой насмешкой поинтересовался канцлер.
– Я озаботился этим, как вы изволили выразиться, с первого дня, когда вы стали канцлером, милорд! – отчеканил Драонн вдруг поняв, что ему больше нечего терять. – Я видел, что вы вовсе не заинтересованы в работе нашего департамента. Я не стану сейчас комментировать ваши приоритеты, поскольку это не моё дело и не моё право, но я хочу сказать, что не желаю больше служить куклой, которая существует лишь для того, чтобы убеждать других, будто империю заботят чаяния лирр. Я шёл сюда, чтобы сообщить о том, что я остаюсь и готов работать, но теперь я прошу отставки, милорд.
– Отставку вам может дать лишь его величество, сударь.
– Уверен, что за этим дело не станет, милорд.
– Вы правы, – как-то по-змеиному улыбнулся Шавьер. – За этим дело не станет. Ожидайте известий, я не думаю, что это займёт много времени.
Молча поклонившись, Драонн вышел из кабинета. Действительно, уже на следующий день курьер принёс в его особняк скреплённую гербовой печатью бумагу, в которой сообщалось, что лорд Драонн Доромионский освобождён от должности главы департамента по делам лирр с назначением ему ежегодного пенсионного пособия в шестьдесят рехт.
Юноша едва сдержался, чтобы в сердцах не разорвать бумагу. Эта пенсия, что была ему выделена – с одной стороны, она была обычным делом в подобных делах, но с другой… Он ни секунды не сомневался, что Шавьер с особым удовольствием вписал это условие. Шестьдесят рехт в год – не бог весть какие деньги, но второй канцлер прекрасно знал, сколько досады эта подачка доставит гордому принцу.
Что ж, по крайней мере, он более не был связан никакими обязательствами, кроме обязательств в отношении Делетуара, и мог со спокойной душой возвращаться в Доромион – теперь уж навсегда. Но перед отъездом он зашёл в особняк Делетуара и попросил Суассара, чтобы тот дал знать ему, когда хозяину станет совсем плохо. Драонн понимал, что никогда не простит себе, если не успеет проститься с этим человеком.
***
И вот тот голубь, которого ждал Драонн, прилетел. Суассар сообщал, что Делетуар стал совсем плох, и что медикусы очень сомневаются, что он проживёт больше трёх недель. Принц, не мешкая, собрался в дорогу. Благо, ещё только начинался месяц пириллий и можно было рассчитывать добраться до Кидуи по сухим хорошим дорогам.
Драонн очень спешил. Он мчался, едва не загоняя лошадей, поскольку боялся не успеть, и уже на восьмой день он был у порога особняка Делетуара, весь покрытый пылью и жутко уставший.
Увы, в некотором смысле спешка оказалась ненужной. Старик был ещё жив, но вошедшего Драонна он, кажется, уже не узнал. Умирающий лежал, тяжко дыша и почти не открывая глаз, похожий на громадного кита, выброшенного на берег. Выглядел он ужасно – грязно-жёлтая кожа, отёки, настолько сильные, что почти до неузнаваемости исказили лицо бывшего канцлера, но главное – совершенно бессмысленный взгляд. Драонну подумалось, что совсем не таким он хотел бы запомнить этого великого человека.
Лиррийскому принцу отвели комнату прямо в особняке Делетуара, так что он, несмотря на какой-то почти детский страх и даже некоторую брезгливость, частенько заходил к умирающему канцлеру, чтобы просто посидеть рядом немного. Нельзя сказать, что он постоянно вспоминал при этом былые деньки и скорбел по лежащему перед ним человеку – чаще его мысли уходили вообще далеко-далеко от этого места, ища спасения от всего этого кошмара в Доромионе.
