Мрачное, испуганное молчание повисло после этих слов Мэйлинн. Никто не мог сказать ни слова, ибо все слова тут были пусты.

– То, какой вы видите меня сейчас – не более чем иллюзия, – начав говорить, Чёрная Герцогиня решила идти до конца. – Это тот облик, в котором я бы сама хотела видеть себя. Однако моя телесная оболочка находится в плачевном состоянии. Увидев её, вы решили бы, что это нищенка, которая умерла от синивицы. Поэтому, Бин, прости, но твоим мечтам не суждено сбыться, как и мне не суждено покинуть это узилище…

Бин глядел на Мэйлинн глазами, полными ужаса и слёз. Сейчас он испытывал те же чувства, как тогда, когда стоял у запертой двери своего дома, внезапно осиротевший. Он в буквальном смысле онемел, не в состоянии издать ни звука. Остальные тоже молчали, не находя слов, раздавленные страшными вестями.

– Люди называют меня Герцогиней Башни, – вновь повторила Мэйлинн потухшим голосом. – Но знали бы они, кто я есть на самом деле!.. Да, в моих руках почти бесконечная мощь – мощь, которую не в силах представить ни один смертный маг или мудрец, но… Я не могу распоряжаться этой мощью… Точнее, конечно, могу – вот она, прямо у моих рук, мне нужно лишь слегка коснуться её… Но я знаю, что каждое моё касание обернётся мощными сотрясениями основ нашего мира. Всякий раз, когда я вынуждена прибегнуть к силе Башни, я словно ещё больше надрываю прореху, которую сделала нечаянно. Все вы прекрасно знаете, что случилось из-за меня. Бараканд и Симмер стали сильнее, рельеф возмущения изменился… И что бы я не пыталась делать – становится только хуже…

Выговорив последние слова, Мэйлинн закрыла лицо руками и зарыдала. Бин стоял, словно громом поражённый – он хотел бы подойти к своей любимой, обнять её, утешить, но не мог заставить себя сдвинуться с места. Ни Каладиус, ни Варан также не сделали ни единого движения. Не выдержала Солана – она бросилась к плачущей лирре и нежно обняла её. Мэйлинн благодарно уткнулась мокрым от слёз лицом в плечо девушки.

– Но что же делать? – после продолжительного молчания беспомощно спросил Бин.

В какой-то почти детской наивности он продолжал полагать, что выход обязательно должен быть, и что сейчас такой величайший мудрец как Каладиус, непременно поумничав для начала, расскажет наконец, как же исправить эту ситуацию. Но Каладиус лишь переминался с ноги на ногу, сконфуженно опустив голову, чтобы не ловить на себе полные отчаянной надежды просящие взгляды Бина.

Кол также чувствовал себя не в своей тарелке. Он до сих пор не мог уразуметь, для чего же его сюда притащили. Великий маг говорил, что он всё поймёт, когда доберётся, но вот он добрался, а понятнее от этого не стало. Он видел перед собой несчастную девочку, ставшую заложницей великого рока, противостоять которому, по-видимому, не мог никто. Эта слепая бесконечная мощь, которой невозможно было сопротивляться, ужасала и вселяла полнейшую, парализующую волю беспомощность. Глядя на собравшихся тут людей – Каладиуса, Мэйлинн, Солану – Кол тщетно гадал, какая же польза может быть тут от такого ничтожества, как он.

– Ничего тут уже не сделаешь, Бин, – отняв лицо от промокшего уже плеча Соланы, проговорила Мэйлинн. – Кто бы мог подумать тогда, что так всё обернётся, да? Неужели именно ради этого я искала Белую Башню?..

– Нам не дано увидеть последствий наших решений, дорогая, – скрипучим сдавленным голосом проговорил наконец Каладиус. – То, что начинается здесь и сейчас, может закончиться спустя тысячелетия. Вам, которая теперь повелевает самим временем, это должно быть известно, как никому другому. И от того, каким будет наш выбор в подобные моменты, могут зависеть судьбы целых миров.

– И вы предлагаете мне сделать выбор, мессир? – тихо спросила Мэйлинн.

– Для этого мы и пришли сюда, дорогая, – ласково улыбнулся маг.

– Но разве я его уже не сделала? – уже жёстче спросила лирра, пристально глядя прямо на мага.

Однако тот, казалось, нимало не смутился от этого.

– Полагаю, это не только ваш выбор, Мэйлинн, – Каладиус крайне редко называл лирру по имени, так что очевидно сейчас он чувствовал особенность момента. – Здесь есть ещё один человек, которого ваш выбор касается напрямую.

– Не вмешивайте его в это! – резко воскликнула Мэйлинн. – Это только моё решение, и ничье больше!

– Так ли это? – укоризненно покачав головой, спросил маг. – Простите, но я не соглашусь с вами.

Каладиус ступал сейчас по весьма тонкому льду – он понимал, что Чёрная Герцогиня в любой момент может исчезнуть, или же исторгнуть их из этого странного междумирья, в котором они оказались. Однако ставки в этой игре были столь высоки, что, лишь играя ва-банк, можно было надеяться на победу.

Кол во время этого диалога чувствовал себя весьма глупо. Своим чутьём, которому он привык доверять, он ощущал, что всё, что происходит сейчас, каким-то образом связано с ним, однако никак не мог понять – каким именно. Ему то и дело казалось, что речь идёт именно о нём, но легионер отметал эту мысль, как смехотворную.

Мэйлинн боролась с искушением. Ей очень хотелось прекратить эту пытку, ведь для этого всего-то и нужно было, что закончить этот магический сеанс. Никто из этих людей никогда не сможет ни увидеться с нею, ни заговорить без её на то доброй воли. Стоит ли выслушивать эти мучительные слова? Разве недостаточно она казнила себя сама?

Но Мэйлинн не решалась сделать это. Словами не передать, как она истосковалась по друзьям, которых считала безвозвратно утерянными. Кроме того, она чувствовала, что в этом разговоре ей необходимо поставить точку. Так или иначе.

– Хорошо, – решительно проговорила лирра, встряхивая головой, чтобы отбросить с глаз чёлку. – Убедите меня, мессир! Если у вас это получится…

Мэйлинн не до говорила, но маг, да и все остальные, кроме Кола, прекрасно поняли, что она хотела сказать.

– Простите, дорогая моя, но ту Мэйлинн, которую я знал, не нужно было бы убеждать в столь очевидных вещах.

– Я уже не та Мэйлинн, если вы не заметили! – отрезала лирра. – И мне нужны ваши аргументы.

– У меня лишь один аргумент, – твёрдо произнёс Каладиус. – Жизнь одного не стоит жизни многих тысяч. Тысячи людей, которые сейчас мертвы, могли бы жить. Тысячи беженцев, умирающих с голоду, могли бы зимовать в своих домах. Тысячи сирот могли бы обнимать своих отцов перед сном. Допускаю, что в тот момент, когда вы совершили это, вы не могли осознавать последствий. Более того, я даже нисколько в этом не сомневаюсь, как и в том, что знай вы всё наперёд, то ни за что не поступили бы подобным образом. Однако даже сейчас, когда многого уже не поправишь, остаётся ещё очень многое, которое вполне поправимо. И это – в ваших силах. Нужно лишь принять единственно верное решение.

Лицо Чёрной Герцогини, и без того довольно бледное, бледнело с каждым словом великого мага ещё сильнее. В какой-то момент показалось, что Мэйлинн вот-вот упадёт без чувств. Но она продолжала стоять, глядя своими огромными распахнутыми глазами на всех, но особенно – на Кола.

– Я боюсь… – вдруг совершенно по-детски прошептала она. – Я не знаю, что будет, когда я уйду. И куда я уйду… Неужели я обречена на вечное одиночество где-то, чему в нашем мире даже нет названия?..

И она вновь заплакала, на сей раз – совершенно беззвучно. Просто огромные слёзы покатились из глаз – по мокрым щекам, мимо дрожащих плотно сжатых губ… И теперь именно Бин бросился утешать Мэйлинн, потому что на этот раз её слёзы были простыми и понятными ему – слёзы испуганной девочки, боящейся неизвестности.

Сердце Бина разрывалось от нежности и жалости; он прижимал лирру к себе, нимало не беспокоясь, что его одежда воняет потом и рвотой после плавания через Серое море. Он зарывался пальцами в её шелковистые волосы, касался их губами, и всё крепче обнимал, надеясь, что это никогда не закончится.

– Я боюсь, Бин, – всхлипывала Мэйлинн, уткнувшись лицом в его грубый плащ. – Я так боюсь…

– Я понимаю, – шептал в ответ Бин. – Я никому тебя не отдам!