Но ненависть пришла гораздо позже – меньше года назад, когда отец убедил маму продать старшую дочь невесть каким ветром занесённым сюда купцам из Латиона. Он убеждал, что это единственный способ пережить неудачный год – засуха убила почти все посевы. Мать долго рыдала, сопротивлялась, но в итоге сдалась. Как обычно, ведь отец для всех был непререкаемым авторитетом.

Купцы, которые остановились у того самого озерка, чтобы дать передышку лошадям, жадными глазами глядели на юную семнадцатилетнюю красавицу. Варан, сопровождавший отца вместе с ещё одним братом, чуть младше его (отец боялся, что его надуют, и таким образом хотел придать себе весомости и солидности), на всю жизнь запомнил эти похотливые взгляды. До сих пор он иногда вскакивал ночами в холодном поту, потому что видел во сне, как эти жирные свиньи лапают нежные груди его сестры, мусолят её своими толстыми слюнявыми губами.

Отец тогда, при возвращении от купцов, не переставая говорил, объясняя сыновьям, что та серебряная корона, что он выручил за их сестру, позволит всему семейству пережить этот год. Но Варан почти не слышал его – перед его глазами всё ещё стояло лицо сестры, её широко раскрытые, бесслёзные глаза, сведённый судорогой рот, из которого не донеслось ни одного рыдания. Перед глазами стоял один из купцов, приобнявший свою новую рабыню, а пальцы его при этом, словно живя собственной жизнью, уже мяли и крутили её сосок прямо через тонкую ткань одежды. Отец тогда сразу же отвернулся, предпочитая делать вид, что ничего не видит. А вот Варан не смог отвернуться и смотрел на гнусную улыбку толстяка, на маслянистый взгляд, которым он пробегал по открытой шее его сестры, и на эти мерзкие пальцы, похожие на жирных гусениц, облепивших грудь девушки.

Нахлынувшие вновь воспоминания так разгорячили юношу, что он стал лупить заступом ещё сильнее. И вот древнее, отполированное руками поколений дерево рукояти не выдержало и разлетелось. Некоторое время Варан лишь неподвижно глядел на лежащий заступ, держа в руках обломок рукояти. Затем его губы вдруг расползлись в усмешке, в которой сквозили и облегчение, и злоба, и ожидание предстоящей расплаты. Отбросив обломок, и даже не подняв сам заступ, Варан не спеша двинулся к дому.

Завидев его, отец сначала словно не поверил глазам. Действительно, такого явного неповиновения он ещё не видел и не ожидал.

– Эй! – он снова как-то назвал Варана по имени, но почему-то тот вновь не разобрал – как именно. – Ты почему это тут прогуливаешься? Ты где должен быть сейчас?

– Заступ сломался, – небрежно, как о чём-то не достойном внимания, ответил Варан, проходя мимо отца в дом.

От такой наглости отец даже оторопел. Именно поэтому он упустил момент, когда наглеца можно было ухватить за плечо или ударить.

– И где же он? – единственное, что пришло ему сейчас на ум.

– Да валяется где-то, – безразлично бросил Варан, приникая к кувшину с водой.

Вот теперь отец взъярился. Влетев в дом, он схватил отпрыска за плечо и дёрнул на себя. Кувшин выпал из рук Варана, разлетевшись на кучу черепков и обдав его ноги тёплой водой.

– Что ты сказал? – взревел отец, рывком поворачивая Варана к себе лицом.

– Я сказал, что он где-то валяется, – Варан дёрнул плечом, пытаясь скинуть отцовскую руку, но та крепко вцепилась, сжимая до боли.

Бунт так явно читался в лице парня, что отец сразу всё понял.

– Да я тебя… – ещё сильнее стискивая плечо, заорал он, наклоняясь так близко, что Варана окатила волна неприятного запаха из его рта.

– И что ты сделаешь? – презрительно скривившись спросил он, демонстративно морща нос и отворачиваясь.

Отец Варана всегда предпочитал слову дело. Вот и здесь он не стал много разглагольствовать. Смачно, с оттяжкой он влепил блудному сыну крепкую отцовскую оплеуху. Настолько крепкую, что мир поплыл перед глазами Варана, а ухо, на которое пришёлся основной удар, просто взорвалось от боли. Варана отшвырнуло к стене, и он больно ударился коленом. Однако, несмотря на это, он тут же встал, слегка пошатываясь, и, стараясь не дать волю слезам, продолжал смотреть ненавидящим взглядом на отца.

Второй удар пришёлся именно в глаз. Отцовский кулак впечатался в глазницу, отчего Варану показалось, что его глаз тут же вытечет наружу. Также ему показалось, что он сейчас потеряет сознание, тем более, что от удара он здорово приложился затылком к стенке, но и это ощущение оказалось ложным.

– Ну что, хватит с тебя? – поинтересовался отец, подойдя к скорчившемуся на полу сыну.

Собрав последний остаток сил, Варан плюнул, стараясь попасть на башмаки отца. Не попал, а вот этот самый башмак тут же со всей силы вмазал ему по рёбрам. Варану показалось, что хруст разнёсся по всему дому. На этот раз боль была такой, что он действительно отключился.

И пришёл в себя, лежащим в кровати. Рядом сидела заплаканная мать. Неподалёку были видны лица его сестёр и братьев, встревоженно и сочувственно глядящие на него. Отца в комнате не было.

И мать, и братья долго пытались разговорить молчаливо лежащего Варана. Умоляли помириться с отцом, сожалели, укоряли, устрашали. Варан молчал, глядя в одну точку на потолке. В конце концов его оставили в покое. Дел было слишком много, чтобы тратить время на взбунтовавшегося подростка.

Ночью дом затих, если не считать более или менее громкого храпа, доносившегося из разных комнат. Выждав ещё какое-то время, Варан, морщась от боли, стискивая зубы, чтобы не застонать, осторожно встал с кровати. Медленно, крадучись, он пробрался на кухню. Критически оглядел кухонные ножи матери. Выбрал один, казавшийся наиболее крепким и острым, и так же тихонько пошёл к комнате отца. По большому счету, он мог бы и не таиться. Даже если бы Варан одел на ноги кованые сапоги с бубенчиками, вряд ли он сейчас кого-нибудь разбудил в доме. Уставшие от праведных трудов домочадцы спали сладко и крепко.

Подойдя к спящему отцу (они с матерью спали в отдельных комнатах, так как отец не выносил чьего-то присутствия в спальне), Варан некоторое время смотрел на его лицо с чуть раскрытым ртом, откуда доносился сиплый храп. Он пытался понять – как же он относится к этому человеку? Нож был сжат в ладони, но Варан не спешил заносить его над жертвой. Он честно пытался найти в себе хотя бы каплю любви.

Отец что-то пробормотал и повернулся на бок, лицом к стоящему у кровати юноше. Конечно же, он не проснулся, но Варана вдруг охватил какой-то непонятный страх. Страх быть застигнутым с ножом у постели родного отца. В нём появилась уверенность, что вот сейчас отец откроет глаза, и, поняв всё, на этот раз просто забьёт сына до смерти.

В эту же секунду, не дав возможности разуму заглушить зов рефлексов, Варан неловким, размашистым движением всадил нож в шею, чуть пониже уха. Всадил почти по самую рукоять. Отец забился в кровати, захрипел, но так и не открыл глаз. А Варан смотрел, не отрываясь. Смотрел, покуда последние судороги агонии не затихли. Лишь после этого он осторожно вышел и так же тихо покинул дом.

Варана нашли уже утром. Избитый мальчик со сломанными рёбрами не смог уйти достаточно далеко, чтобы его не обнаружили фермеры-соседи на лошадях. Его грубо схватили, не церемонясь и не заботясь о переломах, и потащили обратно к отчему дому. Выбежавшая из дома, растрёпанная и зарёванная мать, воя, вцепилась ему в волосы и мотала его головой, словно пытаясь оторвать её от плеч. Её оттащили братья, но лишь затем, чтобы повалить Варана на землю и пинать ногами, покуда он снова не лишился сознания.

Тащить отцеубийцу в ближайший город, где был имперский суд, никому и в голову не пришло. Здесь, на этой забытой богами земле, были свои порядки и своё правосудие – скорое и беспощадное.

Варан очнулся уже тогда, когда его распластали на земле, раскинув руки и ноги, и привязывали их к колышкам, вбитым в землю. Поняв, что его ожидает, Варан попытался сопротивляться, но это было совершенно бесполезно. Вскоре он лежал, окидывая небольшую толпу местных жителей обезумевшим от ужаса взглядом и хрипло выл, умоляя о пощаде. Он видел кучу камней, лежащую неподалёку, камней, которые вскоре расплющат его кости и размозжат мышцы. Он видел свою мать и братьев с сёстрами, стоящих несколько поодаль.