Таким образом, слишком уж убиваться о возможном сумасшествии друга ему было попросту некогда. Те остатки свободного времени, что время от времени выпадали подобно милости богов, Линд целиком посвящал Кимми. Он уже был вхож в её дом едва ли не на правах родственника, и в этом доме о свадьбе говорили как о чём-то вполне решённом, несмотря даже на то, что письма от отца до сих пор не было. Впрочем, юноша твёрдо решил жениться, даже, если придётся, вопреки воли родителя.
Наконец наступила долгожданная весна, унеся прочь эту страшную зиму. Кидуа, вроде бы, уже вполне оправилась от Белой Смуты, и немногое напоминало о ней внешне, хотя скрытые, внутренние раны, нанесённые городу и его жителям, были всё ещё болезненны.
От Логанда не было никаких вестей — Линд понятия не имел, где сейчас его друг, и что с ним. Впрочем, как мы уже говорили, в последнее время он, к своему стыду, не так часто вспоминал бывшего лейтенанта, весь поглощённый своей любовью, которая, как и всё живое, ещё сильнее расцветала этой весной.
Говоря откровенно, наши подозрения относительно Кимми за это время нисколько не рассеялись. Девушка была весьма ласкова к Линду, и она стала вдвойне ласковой после назначения ему нового чина, но, увы, за чистую монету эту ласку принимал разве что один Линд. Когда он уходил, а точнее улетал на своих крыльях любви из дома Кимми, девушка в разговорах с родителями и сёстрами гораздо больше говорила о материальных перспективах, нежели о чувствах. Впрочем, и будущие тесть с тёщей вполне разделяли данную позицию.
Но, по крайней мере, по службе у Линда всё получалось куда лучше. Он довольно быстро освоился на новом месте благодаря поддержке своих новых подчинённых, и теперь был уже на хорошем счету у начальства, не потеряв уважения сослуживцев. Хвала богам, как уже было сказано выше, Кидуа словно ещё не отошла от ужасов этой зимы, и сейчас город походил на тихий старый чердак, где все мыши затаились по щелям, чуя близость кота. Поэтому вся работа городской стражи вновь свелась к обыкновенной рутине спокойных и скучных патрулей.
Единственное, из-за чего Линд был весь как на иголках — письмо отца, а точнее, его отсутствие. По всем прикидкам, сроки были вполне достаточные, чтобы долгожданный ответ уже пришёл, однако его всё не было. Конечно, тому могло быть тысяча причин — весенняя распутица, неспешность императорской почты. Но юноша видел в этом недобрый знак. Он понимал, что отец вряд ли одобрит его выбор и очень страшился того, что ему придётся вступить с ним в противостояние.
Линд тешил себя надеждой, что даже если первое из писем (ответ на просьбу о женитьбе) принесёт отрицательный ответ, ещё можно будет подождать ответа на второе его письмо, где он сообщал о присвоении звания лейтенанта и повторно поднимал тему свадьбы. В общем, он уже заранее настраивал себя на возможные проблемы и то и дело обдумывал формулировки для своего ответа отцу, малодушно убеждая себя, что нужно непременно подождать второго письма, прежде чем начинать войну.
Месяц весны[194] уже подходил к концу, когда долгожданное письмо наконец пришло. Его привёз один из слуг сеньора Хэддаса (а скорее даже барона Ворлада), который также привёз и кошелёк с деньгами. Оставив гонца на попечение Дырочки, который был рад знакомому лицу и возможности наговориться о покинутых краях, Линд спешно, трясущимися руками распечатал письмо.
Как и полагал юноша, отец писал это письмо, ещё не зная о его повышении. Барон Ворлад не был мастером эпистолярного жанра, так что всё его послание уместилось на двух третях листа. Он сухо сообщал, что с ним и матушкой Линда всё в порядке, несколькими строками удостаивал ответом описание Белой Смуты, сделанное сыном (причём строки эти были пропитаны совершенно провинциальной спесивостью и неприязнью к происходящему в столице).
Едва ли не стольких же строк удостоилась та сумма, что он высылал Линду. Он не только с точностью указал её, но и дал несколько советов на то, как будет лучше её потратить. И лишь последний абзац своего послания барон отвёл ответу на главную просьбу сына.
С так свойственной ему циничной насмешливостью барон выражал уверенность, что сын писал о своей просьбе, «думая не головой, а штанами», и что к тому времени, как он получит это письмо, эта «беспородная козочка» будет уже им благополучно позабыта. Впрочем, Ворлад-старший предлагал «не сдерживать своих юношеских потребностей до известных пределов», полагая, что в качестве лёгкой интрижки дочка торговца вполне подойдёт.
И лишь напоследок отец мимоходом предостерёг «от необдуманной самодеятельности», предлагая помнить «о такой приятной штуке как наследство». В общем, именно это последнее предложение, по сути, и являлось ответом. Барон Ворлад, пусть и неявно, запретил сыну даже думать о женитьбе на Кимми, угрожая в противном случае лишением наследства.
Линд принадлежал к той породе людей, которые могут долго возводить оборонительные сооружения, рыть рвы и укреплять ворота, но совершенно теряют мужество при виде врага у своих стен. Ещё утром он пребывал в уверенности, что сумеет достойно ответить отцу на вполне ожидаемый отказ — у него в уме уже даже был заготовлен пропитанный гордостью и непреклонностью текст письма. И вот, столкнувшись с тихой, но явной угрозой, он, к своему стыду, стушевался.
Увы, неизвестно, сколь хорошо он знал своего отца, но в представлении юноши тот вполне был способен оставить без наследства единственного сына за то, что посмел перечить его воле. Перебирая в памяти те строки, что он заготовил, Линд находил их невероятно жалкими и смешными, способными разве что ещё больше усугубить дело, но никак не помочь ему. Стало ясно, что прямо сейчас ему нечего написать в ответ…
Некоторое время, он просто сидел, глядя на расплывающиеся в полумраке строчки, но так и не решился ни на что. В конце концов Линд ухватился за заранее подготовленную соломинку — он решил дождаться ответа на второе своё письмо. Отец, не раздумывая, отказал сержанту Ворладу, но сможет ли он так же просто отказать лейтенанту?..
Разумеется, читатель сразу же обвинит юношу в самообмане. Конечно, даже поверхностно зная барона и его болезненную дворянскую гордость, невозможно было представить, что повышение сына что-то изменит для него. Войсковой интендант с трудом проглотил горькое известие о том, что его сын подался в городскую стражу — далеко не самая престижная служба для родовитого отпрыска. Но, по крайней мере, эта служба не грозила запятнать чистоту дворянской крови, смешав её с кровью простолюдинки.
Впрочем, дело было даже и не в крови — как нам известно, барон Ворлад весьма прохладно отнёсся к внебрачной дочери Линда, да и сам не раз говорил, что бастарды его не страшат. Он боялся того пятна, что, подобно грозовой туче, накроет пышную крону его родового древа, если в неё вплетётся безродный росток — наглый сорняк. В этом смысле даже брак с Динди явно выглядел бы для него куда предпочтительнее.
В общем, Линд вдруг поймал себя на том, что уже обдумывает не те аргументы, которые стоит предъявить отцу, а ищет подходящие оправдания для Кимми и её семейства. С досадой отшвырнув письмо, он рывком поднялся на ноги, словно пытаясь тем самым компенсировать свою трусость. И вновь он попытался убедить себя, что разговор с отцом лишь отложен — он просто подождёт ответа на второе письмо.
Одиночество тяготило его сейчас. Через закрытую дверь он слышал приглушённое бормотание — Дырочка, даже в пылу радостной болтовни не позволял себе чрезмерно повысить голос. Более того, он то и дело шикал на зычного приятеля, не обременённого, похоже, утончёнными манерами.
Линд решил пойти к ним. Ему тоже хотелось послушать новости о том, что произошло в имении за столь долгий срок (прошлое письмо он получил, кажется, где-то в начале осени, а может и того раньше). Он понимал, что на севере даже близко не творилось ничего похожего на Белую Смуту[195], во всяком случае, в имении Хэддасов уж точно зима должна была пройти так же спокойно, как и всегда. И тем не менее…
