Да, время — добрый лекарь, но лишь тогда, когда у него есть сподручные. Для Шерварда огромной удачей стала встреча с Бруматтом и Динди. Эта девушка и её маленькая дочурка нежно и ненавязчиво латали самые глубокие и рваные раны в его душе. Юноша не сомневался, что они были посланы ему Матерью и Отцом, ибо боги никогда не отмеряют смертным груза не по спине. Ну либо же посылают помощников.

Шервард против воли задумывался иной раз о том, во что могут развиться их дальнейшие отношения. Может ли Динди стать ему женой? Сам он был, наверное, не прочь — он любил девушку, хотя пока ещё не так, как любят женщину, но всё же и не так, как любят сестру. Не говоря уж о Риззель — её он просто обожал и иной раз начинал видеть в ней собственное дитя. Да, он мог бы взять Динди в жёны и, наверное, быть счастлив, но…

Келлиец знал, что Бруматт до сих пор держит в тайне от родных их дружбу. Он не обижался за это на друга, более того — он полностью понимал его. Частенько Шервард мог наблюдать к себе отношение горожан вроде такого: «Ты, конечно, парень хороший, но вот остальные ваши дикари…». Неприязнь, что поколениями копилась между островитянами и жителями материка, просто так хворостиной не перешибить…

Но куда горше было осознавать то, что его собственные родные ни под каким видом не примут Динди. И дело было даже не в том, что она — с материка, хотя и этот факт был немаловажным. Увы, на островах к людям вроде Динди относились с брезгливой неприязнью. Большинство из них не доживало до взрослого возраста — если ребёнок безнадёжно отставал в развитии от сверстников, он был просто обречён. Бывали случаи, когда родители даже уносили своё увечное дитя в лес.

Впрочем, сама по себе умственная отсталость, конечно, ещё не была приговором. В Реввиале Шервард не раз видел здоровяка Пона — рослого парня зим на пять-десять старше его самого. Пон был из тех тихих безумцев, что скорее похожи на рабочую скотину. Он не говорил ни слова — в отличие от Динди, он вообще не умел говорить. Зато работал он за троих, взваливая на себя мешки, неподъёмные для обычного человека.

Откровенно говоря, и по эту сторону Серого моря ситуация была немногим лучше. Не будь Динди помещичьей дочкой — её судьба была бы незавидна. В лучшем случае её взял бы в помощницы какой-нибудь сердобольный ремесленник, но куда вероятнее она закончила бы свои дни в грязной подворотне или самом низкопошибном борделе.

В общем, Шервард прекрасно понимал, что ни отец, ни брат не примут такую невестку. И это значило, что о свадьбе лучше и не помышлять. А просто сожительствовать с Динди он не мог — на островах на такое глядели достаточно спокойно, но вот здесь, на материке… Достаточно было вспомнить, как болезненно Бруматт воспринял проделку его друга. Нет, Шервард не хотел этого! А значит — оставалась лишь дружба…

Впрочем, ему этого было вполне достаточно. Более того, именно такие отношения, что сложились у него с Динди, похоже, наиболее благотворно сказывались на его душе. Благодаря им он обрёк покой и почти безмятежность. Ожидание новых встреч скрашивало его одиночество и не давало впасть в уныние ночами, когда мысли о Лойе бывали особенно тяжёлыми. Сами встречи дарили уютное тепло — ни с кем и никогда Шервард не чувствовал себя так легко и непринуждённо с тех пор, как умерла его жена.

Динди по-прежнему почти никогда не разговаривала с ним — за всё время он считанные разы слышал её голос. Тем не менее, ему казалось, что он понимает её почти также, как сам Бруматт, а значит — как никто другой в этом мире, включая даже её родителей. Им довольно было взгляда, улыбки, кивка головы — на этом языке Шервард говорил идеально! И он был убеждён, что Динди всегда понимала, что он хотел ей сказать.

Это была бы почти полная идиллия, если бы Шервард не осознавал, что через некоторое время ему придётся покинуть их, и кто знает — вернётся ли он сюда вновь… Вообще он уже положил для себя, что обязательно постарается вернуться, но, как говаривают у него на родине: кабы Шут не куражил, да Отец не дремал!.. А так — всякого можно ожидать.

Разумеется, юноша понимал, что такой масштабный поход, что затеял Враноок, не подготовить в одночасье. Даже если по всему побережью Серого моря сейчас рубят корабли — дереву потребуется ещё время, чтобы дойти, из брёвен превратиться в доски, а затем уж и в крутые борта драккаров. Так что этим летом войны ждать не стоит, даже если Враноок отыщет достаточно людей. Однако даже без того было много случайностей, могущих помешать ему вернуться с Баркхатти сюда. Случайности — это колючки, что вечно сыплются из дырявых карманов Дурака, и никогда не знаешь, когда наступишь на одну из них…

В общем, Шервард надеялся вновь вернуться в Тавер, хотя он пока ещё даже не уезжал отсюда. Изредка он ходил прогуляться к пристани, и тогда глядел на немного неровную поверхность льда — единственную стихию, которой под силу было усмирить неистовый нрав Серого моря. Через пару лун за ним придёт драккар, и тогда…

Но это будет ещё не сейчас — так к чему впустую грустить?! И келлиец, встряхнувшись и поёжившись от ледяного ветра, спешил в таверну, чтобы пропустить стаканчик и, может быть, дождаться друзей.

***

Зима прошла незаметно, как незаметно проходит всё, что доставляет нам счастье. Шервард в былые времена всегда с радостью и надеждой глядел, как море взламывает наконец коросту посеревшего льда, слушал грохот освободившихся волн, в отместку за своё долгое заточение хлеставших каменистый берег. Теперь же эти звуки наполняли его сердце безотчётной тоской, как будто бы ему надлежало возвращаться не в родной край, где ждали брат, отец и друзья, а на чужбину.

Радовало, что возвращаться ему придётся не с пустыми руками. Откровенно говоря, помощи от Бруматта оказалось не так уж и много. Парень, конечно, добросовестно делал своё дело — за эту зиму он сильно сблизился с бароном Ворладом, и даже не испытывая особенного отвращения по этому поводу. Увы, из шелухи всего того, что тщеславный барон наговорил внезапному благодарному слушателю, трудно было извлечь нужное зерно. Бруматт позднее ещё раз побывал в лагере легионеров, но и эта поездка оказалась почти столь же бестолковой, как и предыдущая. Наверное, даже сам Шервард вряд ли извлёк бы из неё больше проку — тут требовался человек военный с намётанным глазом.

Другое дело — Боден. Это было весьма ценное приобретение, и Шервард здесь весьма гордился собой. Они редко встречались с ушлым торговцем — тот был осторожнее подраненной лисицы. Но во время этих коротких встреч он сообщал новости, что грели душу молодого лазутчика.

Выходило так, что недовольство империей было гораздо больше, чем предполагалось. Даже здесь, в относительно благополучном и сытом Тавере, хватало тех, у кого были какие-то счёты к «столичникам». И на удивление легко из тлеющих под спудом остывшего пепла угольков разгорался огонёк национального самосознания шеварцев. Похоже этим людям — обычным лавочникам, булочникам и трактирщикам — нравилось ощущать гордость принадлежности к некогда несгибаемому северному народу, доставившему немало проблем империи.

Шервард знал, что Боден не спешит форсировать события. Оба понимали, что до активной фазы ещё далеко — не меньше года, а может и того больше, и потому хлеботорговец не считал необходимым вербовать всё больше новых сторонников, опасаясь самых разных вещей. Он заверял, что когда придёт время, достаточно будет нескольких человек, которые в неделю раздуют пожар.

Он же убеждал келлийца, что с местным гарнизоном больших проблем не будет. Основная часть легионеров, что несли службу неподалёку от Тавера, были из числа местных. Боден был уверен, что в критический момент они сделают верный выбор между присягой и верностью своим землякам. Разумеется, от воинского начальства придётся избавиться, но с этим вполне справятся сами легионеры.

Боден излучал такую уверенность и говорил с таким знанием дела, что Шервард совершенно перестал беспокоиться на сей счёт. Последние дни на материке он старался провести в своё удовольствие — как можно больше общаясь с Бруматтом и Динди. Он словно пытался запастись впрок этим теплом, радостью и беззаботностью.