Часа через два вернулся довольный мастер Танисти.
– Ну что, парни, «Бонти» теперь наш! – объявил он, глядя при этом на Сана. – Будут арендовать сразу два склада, поставки каждые две недели. Ставка стандартная, плюс доррин на каждые десять стоунов[128].
Условия были вполне неплохими, так что грузчики одобрительно загомонили. Кроме того, все понимали, что это – только начало. «Торговая компания Бонти» – одна из крупнейших к югу от Латиона, была весьма лакомым куском, от которого можно будет откусить и побольше – хватило бы рта. А уж в деловой хватке мастера Танисти, владельца нескольких крупных складов в Складском квартале, сомневаться причин не было ни у кого. За последние годы он показал, что в этом деле у него немного конкурентов.
Подошли ещё грузчики – на Бина Танисти работало больше трёх десятков человек. Сам мастер Танисти, как называли его не только работники, но и жители Складского квартала, где он жил по-прежнему, перебравшись, правда, в квартиру попросторней и подороже, конечно же давным-давно уже не рвал спину перетаскиванием тюков. Какое-то время понаблюдав за работой, он направился по своим делам, которых у него всегда было в предостатке. Перед уходом он ещё раз подошёл к Сану Дорлину и напомнил, чтобы тот заглянул к нему вечерком. Парень, утерев испарину со лба, весело кивнул.
***
Бин Танисти, можно сказать, заменил Сану отца, когда тот внезапно умер от удара несколько лет назад. Да и до того он был близким другом семьи. Более того, старый Плинн Дорлин не уставал повторять, что мастер Танисти – не только друг, но и благодетель. Сан знал эту историю наизусть, но отец неизменно заговаривал об этом, едва лишь опустошал первую кружку вина, то есть едва ли не каждый день.
Любой рассказ старого Плинна начинался с того, как он героически лишился ноги на Западной войне[129]. Об этом он мог рассказывать часами, и детализация и пышность повествования возрастали по мере опустошения кувшина с дешёвым вином. Плинн утверждал, что ему отсекли ногу аккурат в сражении при Даберро, где, как было известно любому мальчишке Латиона, доблестные королевские маги едва не пленили одного из ублюдочных Герцогов Гурра. Причём, добравшись до нужной кондиции, забулдыга-ветеран со всей горячностью заверял, что ногу ему отрубил сам Герцог.
Но данный этап жизни отца Сана мы пока оставим без внимания, хотя он, без сомнения, заслуживает самого пристального изучения. А пока же искалеченный молодой парень, которому не исполнилось и двадцати пяти, провалявшись в полковом госпитале и чудом не померев от гангрены, наконец вернулся в отчий дом.
Несмотря на то, что Плинн Дорлин остался без ноги, он довольно быстро женился. Возможно, этому способствовал ореол ветерана легендарного Седьмого Коррэйского полка, да ещё и участника великой войны, своей грудью укрывшего жителей не только Латиона, а и всей Паэтты от полчищ жутких гомункулов Гурра. Но, скорее всего, этой популярности немало способствовала вполне солидная пенсия, которую король выплачивал всем, кто лишился здоровья, защищая родину.
Однако же вынужденное безделье, помноженное на стабильный доход, привело к закономерному результату. Вскоре Плинн сделался завсегдатаем местных кабачков, где без устали травил солдатские байки о славных и героических деньках. Более этого он любил лишь красное вино.
Было похоже на то, что жизнь Плинна Дорлина катится ко всем чертям. Он дошёл до того, что иной раз и вовсе не возвращался домой даже переночевать, не имея сил пройти несколько сотен ярдов[130]. Пользуясь расчётливой добротой ушлых трактирщиков, он засыпал прямо под столом, на заплёванных грязных досках, вдыхая ароматы разлитого вина и собственной рвоты.
И вот когда Плинн погрузился в самые глубокие пучины своего глухого отчаяния, готовясь уже ступить на Белый Мост, в его жизни появился Бин Танисти. Он был лишь самую малость старше самого Плинна, но выглядел так, будто прожил не одну жизнь. Суровый и молчаливый, склонный ко внезапной задумчивости и продолжительной меланхолии, Бин производил впечатление воина из древних былин, явившегося чтобы сразить всё зло на земле.
Теперь нам придётся немного отвлечься от судьбы Плинна. Читатель, конечно же, без труда понимает состояние, в котором находился в тот период Бин. Лишившись в одночасье любви, надежды и даже дружбы, он действительно сильно изменился. К несчастью, в тот момент рядом с ним не было никого, кто мог бы его поддержать. Каладиус находился в Палатие, а где находился Варан – Бин понятия не имел. Возможно, он уже вернулся в Латион, но, как мы помним, у него было слишком много неотложных дел, связанных с Гильдией, и потому из него вышла бы никудышняя нянька для раздавленного судьбой товарища.
Война, к некоторому удивлению Бина, продлилась ещё около двух лет. Ему-то казалось, что вскоре после исчезновения Чёрной Башни Тондрон будет вынужден убраться с Паэтты. Впрочем, теперь Бин не слишком-то интересовался происходящим на западе. Похоже, что весь его мир отныне сосредоточился лишь в его сестре. Он словно намеренно пытался позабыть всё, связанное с Мэйлинн и Колом, а потому для него сейчас существовал лишь Складской квартал Латиона.
Однако Кол, прежде чем… исчезнуть (Бин никогда, даже в мыслях, не употреблял слова «умереть»), дал приятелю несколько завещаний, наказав исполнить их непременно. И одним из таких наказов была просьба отыскать сослуживца по имени Плинн Дорлин, с которым Кол, как мы помним, даже не успел попрощаться, и передать ему последний привет, а также некоторые безделушки на память.
Когда закончилась война, Бин стал время от времени наведываться в штаб Седьмого Коррэйского легиона, чтобы узнать, вернулся ли он из далёких палатийских степей. И когда наконец это случилось, он с огорчением узнал, что легионер Дорлин получил тяжкое ранение под Даберро, то есть около года тому назад, и после лечения был демобилизован. Козыряя именем Кола, Бин сумел раздобыть адрес несчастного калеки и с облегчением узнал, что тот, оказывается, проживал в самом Латионе неподалёку от Весёлого квартала.
И вот, как мы уже говорили выше, как раз в то самое время, когда Плинн Дорлин медленно умирал в кабаках от пьянки, как это лет пять назад делал его закадычный дружок Кол, его и нашёл Бин Танисти, как в своё время он нашёл и самого Кола. Правда, Плинн отыскался не в вонючей клоаке, а в собственном жилище. Однако был он в совершенно непотребном состоянии, а его молодая жена горько плакала в углу, проклиная, должно быть, свою жадность или же свою наивность.
Должно быть, вид этого тела, скрючившегося на засаленной кровати в комнате, провонявшей потом, рвотой и перегаром, пробудил в Бине приятные воспоминания о той судьбоносной ночи, когда они с Мэйлинн так удачно выбрали сточную канаву, чтобы укрыться от стражи. Во всяком случае, что-то шевельнулось в нём, пробудив какую-то странную симпатию к этому человеку, которого он знал лишь по рассказам Кола. Впрочем, уже одного того, что он когда-то являлся другом бывшего центуриона, было вполне достаточно.
Они быстро сдружились. Плинн своим характером весьма напоминал Бину Кола – такой же лёгкий в общении смешливый балабол. Плинн же хотя и помнил, разумеется, бывшего сослуживца, но за минувшее время память о нём порядком истёрлась – на войне товарищи умирают часто, так что определённая толстокожесть была просто необходима любому, кто не желал сойти с ума. Кроме того, конечно, вино также подходило для очистки памяти как нельзя лучше.
Поэтому в Бине этот искалеченный пьяница искал прежде всего твёрдую волю, которой хватит на двоих, а также более изысканного общения, не сводящегося лишь к пьяным пересудам, где говоривший, заканчивая фразу, частенько уже не помнил её начала. И уж подавно не помнили его и сами слушатели.
В любом случае Бин стал спасением для порядком опустившегося Плинна. Также, как и в своё время Кол, последний довольно быстро завязал с вином, и на сей раз для этого не потребовалось даже благодатного влияния Мэйлинн. Молодой ветеран словно вновь обрёл какой-то смысл в своей жизни. Бин даже сумел устроить его на склад господина Вуйе учётчиком. Должность была грошовой, но, как мы помним, стол и дом легионера Дорлина оплачивала корона, так что это не было проблемой. Зато теперь Плинн знал, куда ему девать своё время, и девать его с пользой.
